Высокая вода

Он быстро прошел по прихожей в ее комнату. Паола сидела на кровати, обнимая и укачивая Кьяру.

– Ну детка, по-моему, мы ничего не можем сделать. Я приложу лед, но придется ждать, пока перестанет болеть.

– Но мама, он болит. Очень болит. Неужели ты не можешь сделать, чтобы перестало?

– Могу дать тебе еще аспирина, Кьяра. Вдруг это поможет.

Кьяра сглотнула слезы и повторила незнакомым тонким голосом:

– Мама, пожалуйста, сделай что-нибудь.

– Что тут, Паола? – спросил он, стараясь говорить очень спокойно и ровно.

– Ой, Гвидо, – сказала Паола, обращаясь к нему, но продолжая крепко держать Кьяру. – Кьяра уронила стол на палец ноги.

– Какой стол? – спросил он, вместо того чтобы спросить – на какой палец.

– Который в кухне.

Это был тот, с древоточцем. Что они наделали, пытались его сами двигать? Но зачем это делать в дождь? Они не могли его вытащить на балкон, он был слишком тяжел для них.

– Что случилось?

– Она мне не поверила, что там так много дырок, и наклонила его, чтобы поглядеть, а он выскользнул у нее из рук и приземлился на палец.

– Дай-ка посмотреть, – сказал он, и, пока говорил, увидел, что ее правая нога лежит поверх покрывала, завернутая в банное полотенце, которое удерживает полиэтиленовый пакет со льдом на больном пальце, чтобы не дать ему распухнуть.

Все оказалось, как он думал, а палец даже еще хуже. Это был большой палец на правой ноге, распухший, с красным ногтем, обещающим со временем посинеть.

– Не сломала? – спросил он.

– Нет, папа, я могу его согнуть, и мне не больно. Но он дергает и дергает, – сказала Кьяра. Она прекратила всхлипывать, но по ее лицу он видел, что боль все равно сильная. – Папа, пожалуйста, сделай что-нибудь.

– Папа ничего не может сделать, Кьяра, – сказала Паола, сдвигая ногу слегка вбок и кладя на нее пакет со льдом.

– Когда это случилось? – спросил он.

– Днем, сразу как ты ушел, – ответила Паола.

– И что, она вот так весь день?

– Нет, папа, – сказала Кьяра, защищаясь от обвинения в том, что целый день провела в слезах. – Он болел сначала, а потом было ничего, но теперь он очень сильно болит. – Она уже не спрашивала, может ли он что-нибудь сделать; Кьяра была не из тех, кто повторяет просьбы.

Он вспомнил кое-что из того, что узнал много лет назад, когда проходил военную службу и один парень из его подразделения уронил на палец крышку люка. Каким-то образом он не получил перелома, крышка задела самый кончик пальца, но тот стал как у Кьяры, красным и раздутым.

– Есть один способ… – начал он.

Паола и Кьяра подняли головы, чтобы поглядеть на него.

– Какой? – спросили они хором.

– Мерзкий, – сказал он, – но поможет.

– Что надо сделать, папа? – спросила Кьяра, и ее губы начали снова дрожать от боли.

– Надо проткнуть ноготь иголкой и выпустить кровь.

– Нет! – вскрикнула Паола, вцепляясь в Кьярино плечо.

– Это сработает, папа?

– Я видел однажды, как сработало, но это было много лет назад. Я никогда такого не делал, но смотрел, как делает врач.

– Ты думаешь, что сможешь сделать так же, папа?

Он снял пальто и положил его на кровать.

– Думаю, что да, мой ангел. Хочешь, я попробую?

– А от этого перестанет болеть?

– Думаю, да.

– Давай, папа.

Он поглядел поверх нее на Паолу, спрашивая ее мнение. Она нагнулась и поцеловала Кьярину макушку, еще крепче обняла ее, потом кивнула Брунетти и попыталась улыбнуться.

Он вышел в холл и взял свечу из третьего ящика справа от кухонной раковины, укрепил ее в керамическом подсвечнике, схватил коробок спичек и пошел обратно в спальню. Он поставил свечу на стол Кьяры, зажег ее и опять вышел в холл, а оттуда в Паолин кабинет. Из верхнего ящика он достал скрепку для бумаг и разогнул ее, пока шел обратно в Кьярину комнату. Он сказал «иголка», но потом вспомнил, что врач использовал скрепку, говоря, что иголка слишком тонкая, чтобы быстро прожечь ноготь.

Вернувшись в комнату Кьяры, он взял свечу и поставил в ногах кровати, за спиной у Паолы.

– Ты лучше не смотри, мой ангел, – сказал он Кьяре. Чтобы быть в этом уверенным, он сел на край кровати, рядом с Паолой, спина к спине, и размотал ногу Кьяры.

Когда он притронулся к ноге, она инстинктивно ее отдернула, сказала: «Извини» матери в плечо и вернула ступню на место. Он взял ее левой рукой и убрал пакет со льдом. Ему надо было сесть иначе, но чтобы при этом не капал воск, и он пересел лицом к ним обеим. Он взял Кьярину пятку и зажал ее коленями, крепко удерживая.

– Все нормально, детка. Это займет секунду, – сказал он, взяв свечу в одну руку и держа конец скрепки другой.

Когда жар достиг его пальцев, он уронил скрепку и разлил воск по покрывалу. Жена и дочь дернулись от его внезапного движения.

– Минуточку, минуточку, – сказал он и опять пошел на кухню, еле слышно ругаясь.

Он взял из нижнего ящика щипчики и вернулся в спальню. Когда свечка опять была зажжена и все расположились, как раньше, Брунетти зажал один конец скрепки щипцами, а другой сунул в пламя. Он подождал, когда он раскалится докрасна, и потом, так быстро, чтобы не было времени думать, упер раскаленный конец в центр ногтя на пострадавшем пальце. Он держал скрепку, ноготь дымился, он вцепился в Кьярину лодыжку левой рукой, чтобы она не отдернула ногу.

Внезапно сопротивление под скрепкой пропало, и по его руке потекла темная кровь. Он вынул скрепку и, действуя скорее инстинктивно, чем по памяти, надавил на палец, выпуская кровь через дырку в ногте.

Все это время Кьяра вжималась в Паолу, а та старательно отводила взгляд. Но когда Брунетти поднял глаза, то увидел, что Кьяра смотрит поверх материнского плеча на него и на свою ногу.

– Все? – спросила она.

– Да, – ответил он. – Что ты чувствуешь?

– Уже лучше, папа. Уже совсем не давит и больше не дергает. – Она осмотрела инструменты: свечу, щипцы, скрепку. – И это все, что было нужно? – спросила она с подлинным любопытством, забыв про слезы.

– Все, – сказал он, пожимая ей лодыжку.

– Как ты думаешь, я смогу так сделать? – спросила она.

– Ты имеешь в виду – себе или кому-то другому?

– И то и то.

– Наверняка.

Паола, чья дочь, кажется, забыла о ней под впечатлением нового научного открытия, выпустила из рук более не страдающее чадо и забрала с кровати пакет со льдом и полотенце. Она встала, посмотрела на мужа и ребенка, будто изучая инопланетную форму жизни, и удалилась через прихожую в сторону кухни.

Глава 17

На следующее утро нога Кьяры уже настолько успокоилась, что она смогла отправиться в школу, хотя надела три пары шерстяных носков и высокие резиновые сапоги, не только из-за продолжающегося дождя и угрозы наводнения, но и потому, что сапоги были достаточно широкие и большие, чтобы там вольготно разместился ее заживающий палец. К тому времени, как Брунетти оделся и собрался на работу, она уже ушла, но на своем месте за кухонным столом он нашел большой лист бумаги с нарисованным огромным красным сердцем, а под ним ровными печатными буквами было написано: «Grazie,Papa». [31] Он аккуратно сложил лист и засунул в бумажник.

Он не стал предупреждать Флавию и Бретт по телефону – он был уверен, что они обе дома – о своем приходе, но было уже почти десять, когда он позвонил в колокольчик, считая, что вполне прилично прийти поговорить об убийстве в такой час.

Он ответил голосу из домофона, кто он такой, и открыл тяжелую дверь, когда сверху отперли замок. Он сунул зонтик в угол у входа, встряхнулся по-собачьи и начал подъем по ступенькам.

Сегодня у открытой двери стояла Бретт, она же впустила его в квартиру. Она улыбнулась, увидев его, и ее белые зубы сверкнули.

– Где же синьора Петрелли? – спросил он, пока его вели в гостиную.