Ведьмино яблоко раздора

– Что ты собираешься делать с графом, мама?

– Луна подскажет. Смотри, какая круглая.

Над лесом повисла полная луна. Ветер гнал с моря редкие облака, которые едва могли закрыть этот огромный желтый шар. Завтра после вечерни наступали пятнадцатые лунные сутки – время наиболее сильной луны, а значит, и время власти Алкмены.

– Ты не хочешь жить с ним как жена? Или твоя обида так сильна, что не позволит тебе принять отца? – совсем как умудренная жизнью женщина, спросила Аполония.

– Не в обиде дело, а в душе и памяти. Душу не изменить, память не стереть. Его душа подлая, моя – этой подлостью раненная. Не ужиться нашим душам вместе.

– Может, все-таки граф изменился? Он такой несчастный сейчас, столько выстрадал, а страдания очищают душу, – продолжала уговаривать Аполония. Ей хотелось, чтобы мать с отцом жили вместе, ведь мать до сих пор любила отца – девушка это чувствовала. – Он тебя любит. Такие жаркие слова мне говорил и такими глазами смотрел.

– Жаркие слова он говорил тебе, но не мне.

– Но он же считает, что я – это ты. Сама говорила, что я твое повторение.

– Да, ты мое повторение, а я повторение своей матери, а она – своей. В нашем роду рождались только девочки, и они в точности походили на своих матерей. У нас одно лицо на всех – других лиц Господь дать нам не пожелал. Мне моя бабушка София рассказывала, что такой дар нам дан оттого, что наша далекая прародительница была очень красива, но увидеть себя она не могла. Вода в тех местах, где она жила, была прозрачной и светлой от золотого песка на дне, и отражения получались едва различимыми. Однажды девушка попросила Бога показать ей ее лицо. Бог подарил ей дочь и сказал: ты всегда будешь видеть свое лицо, и оно будет молодым, потому что ты будешь смотреть на дочь, а потом на внучку, которые станут твоим повторением. Вот и я перестала смотреть на свое отражение, потому что мое отражение – это ты. Зачем видеть седину в волосах и морщины, зачем огорчаться, если остановить время нельзя? Глядя на тебя, я только радуюсь, и моя молодость уходит не так стремительно.

– Ты у меня молодая, мама! – Аполония внимательно посмотрела на мать, ее ранние морщинки были почти не заметны, луна придавала ее коже аристократическую белизну, а глазам блеск. Девушка считала свою мать самой красивой, и если кто этого не видит, он просто слепой.

– Ладно, иди спать. Я с утра в пещеры пойду, вернусь ближе к ночи. Ночь все решит.

После того как предков Алкмены вместе с другими греками изгнали из здешних земель, они были вынуждены скитаться. Пещеры в горах стали их пристанищем. Нынче в пещеры не каждый решался сунуться, потому как, если не знать ходов, в них вмиг заблудишься. К тому же боязно к ним подходить из-за того, что народа в них много пропало. Люди давно умерли, а души их до сих пор в пещерах бродят, выход ищут.

Алкмена пещер не боялась – ее туда водила бабушка, которая в них жила какое-то время, до того как поселилась в доме на утесе. Алкмена любила пещеры за их надежность, но в них было слишком сыро и не видно солнца. В пещерах у них был тайник – его сделала бабушка София, чтобы хранить сбережения на черный день. Он то пустел, то пополнялся, но всегда в тайнике что-нибудь оставалось. Сейчас в тайнике лежал серебряный браслет с татарским рисунком и золотое яблоко. Браслет Алкмена прошлым летом нашла на базаре в Каффе, а яблоко подарил ее бабушке Софии беглый разбойник. София подобрала его раненого и поставила на ноги. Разбойник не остался в долгу и щедро отблагодарил спасительницу. Бедолагу потом все равно поймали и повесили, а яблоко осталось у Софии. С него и начался тайник. София не хотела держать разбойничью награду при себе – что-то недоброе от нее исходило. «Из-за этого яблока в дым поссорились два барона, а я сделал доброе дело – украл у них предмет раздора», – с гордостью сообщил разбойник. Объединенные общим несчастьем бароны помирились, а его за этот и за другие грехи стали преследовать власти, да, преследуя, серьезно ранили. Выбросить яблоко София считала неправильным – красивое оно, руками людскими сделанное, и цены немалой. «Пусть лежит, часа своего дожидается, авось на что-нибудь сгодится», – решила она. Алкмена тоже яблоко недолюбливала. Красота у него холодная, злая, считала она. Яблоко – вообще плод неоднозначный. Из-за него, поддавшись искушению лукавого Змея, наши прародители были изгнаны из рая: Адам – чтобы в поте лица добывать хлеб, Ева – в мучениях рожать детей. А Троянская война? Она ведь тоже началась из-за яблока. Эту, как и другие истории, Алкмена узнала от бабушки Софии. На свадьбе Пелея и Фетиды богиня раздора Эрида в отместку за то, что ее не пригласили, бросила среди гостей яблоко с надписью «Прекраснейшей». В спор за него вступили богини Гера, Афродита и Афина. Троянский царевич Парис был избран судьей в этом споре. Парис вручил яблоко Афродите, которая пообещала ему помочь получить спартанскую царевну Елену. Похитив Елену, Парис увез ее в Трою. Бабушка также рассказывала про молодильные яблочки и про золотые яблоки, которые для Эврисфея добыл Геракл. Что принесет золотое яблоко ей и ее дочери, Алкмена не знала. Продать его она не решалась – с него начался бабушкин тайник, а поверье говорило, что, если лишиться основополагающей вещи, можно лишиться и всех сбережений.

Идя в пещеры, Алкмена захватила с собой алмаз и его «упаковку» – штопор – тоже взяла. «Ловко придумано. Ни один черт алмаз не найдет, коли знать не будет, где искать», – восхитилась она изобретательностью Янины Дмитриевны. Алкмена извлекла из штопора алмаз, чтобы еще раз его рассмотреть, теперь уже при солнечном свете. Алмаз был хорош, что и говорить. «Опоздал ты, граф, со своим подарком», – вздохнула она, вспоминая сунутые ей Елисеем как подачку дешевые бусы.

Восемнадцать лет назад, когда Алкмена узнала, что носит под сердцем дитя, она пришла к графу в дом. Хотела сообщить эту радостную весть. Ей хватило и взгляда, чтобы все понять по растерянному лицу Елисея: он ей не рад, а значит, не любит и никогда не любил. Эти его бусы добили Алкмену окончательно. Она для него – ничто, и цена ей точно такая же, как бусам, – медный грош в базарный день.

Чем ближе к полуночи, тем медленнее шло для графа время. Ему казалось, что стрелки на старых часах замирают на месте, а кукушка в них погрузилась в спячку. Или с ними нарочно что-нибудь сделала ведьма? Он смотрел на Аполонию, желал ее и одновременно ненавидел за пытку, которую она ему устроила. Было невыносимо смотреть на ее стройное юное тело, ее прекрасное лицо, гладкую кожу и густые блестящие волосы и не сметь к ней прикоснуться. Хуже всего, что чертовка не говорила ни да, ни нет; Елисей не знал, примет она его или отвергнет, что его ждет: любовь и счастье или горе, и эта неизвестность сводила его с ума.

И вот наконец стрелки доползли до верхней отметки, потревожив спящую кукушку, которой пришлось прокуковать двенадцать раз. К этому времени Елисей извелся окончательно и уже был готов услышать любой приговор.

Аполония бесшумно вышла к графу и села за стол напротив него. Она с минуту молча смотрела ему в глаза, будто хотела в них что-то прочесть. Елисей не выдержал этого взгляда. Он ему напомнил Натали. Что бы Елисей ни сделал, дочь его никогда не осуждала, только точно так же смотрела своими умными выразительными глазами.

– Как ты прекрасна, Алкмена, – произнес Смолин. В бликах свечей девушка выглядела восхитительно, и он протянул руку, чтобы прикоснуться к ее щеке.

– Я люблю тебя! И буду любить всегда! Будь моей, Алкмена!

– Я не Алкмена, – отстранилась девушка.

– А кто ты?

– Я Аполония.

В этот момент из темноты вышла Алкмена.

– Аполония, – повторил Елисей рассеянно. Перед ним стояли сразу две Алкмены: одна волнительно юная – такая же, как восемнадцать лет назад; вторая зрелая, но тоже прекрасная.

«ЛОЗАНА, ПОЛОНИЯ», – пронеслись в голове графа обрывочные воспоминания.

– Я составил надпись из яшмы, – сказал Елисей, когда они с Алкменой остались одни. – Принося мне камни с буквами, ты хотела сообщить, что у меня есть дочь?