Обман Зельба

Я решил не форсировать события.

— И каков был ответ председателя окружного совета?

— Угадайте с трех раз! Консультации с немецкими и американскими компетентными органами показали, что никаких взрывов на складе боеприпасов не было. Специальную защитную одежду военнослужащие, охраняющие объект, надевают лишь иногда в целях учебно-боевой подготовки. Население за все время эксплуатации склада в Фирнхайме ни разу не подвергалось опасности.

— Вы говорили с Альтманом? Или с Вальтерсом?

— Альтман и сообщил мне ответ председателя окружного совета. А в остальном он — довольно жалкое явление. — Пешкалек ухмыльнулся. — А я — довольно жалкое явление в качестве курильщика трубки. Дайте мне лучше сигарету. — Он отложил в сторону трубку, которая не желала разгораться, несмотря на все его усилия, взял сигарету и с наслаждением закурил. — Никакой особой информации у Альтмана нет. Вся его информация — это Вальтерс. Одного случайного ночного приключения этого газетчика хватило Альтману, чтобы немного подпортить кровь председателю. Есть ли у Вальтерса еще что-нибудь, я не знаю. Вчера мне не удалось его поймать. — Пешкалек посмотрел на часы, потом в окно, потом на меня. — Как вы насчет того, чтобы съездить в Фирнхайм и поговорить с ним? Он сейчас должен быть в редакции.

Было половина четвертого. Я, обремененный алкоголизированным ягненком в желудке, с большей охотой отправился бы на продолжительный послеобеденный сон.

Во время поездки в Фирнхайм через Хеддесхайм мне вспомнилось одно старое дело: фирнхаймские межконфессионные войны. Из католической церкви пропала алтарная картина с изображением святой Катарины. Помощник настоятеля заподозрил протестантов и заклеймил разбойников-еретиков с кафедры, кто-то разукрасил стены евангелической церкви кощунственными рисунками и надписями, потом такими же художествами оказались украшены стены католической церкви, потом началось взаимное битье церковных окон. Это было очень давно. Один миротворчески настроенный пресвитер поручил мне найти картину. Я нашел ее у подростка-причетника, боготворившего Урсулу Глас. ^[35] Урсула Глас и святая Катарина действительно оказались как две капли воды похожи друг на друга.

Вальтерс получил техническое образование в Дармштадте, но родился, вырос и пустил корни в Фирнхайме. Он был членом мужского певческого союза, клуба любителей карнавалов, шахматного клуба, клуба спортивной стрельбы и взвода фанфаристов.

— Таким образом, я — прирожденный местный репортер, вы не находите? Определенных политических симпатий или антипатий у меня нет. Так же, как я дал Альтману информацию о складе боеприпасов, я проинформировал бы ХДС ^[36] о планируемой коллективизации торгового центра Рейн-Неккар, а СДПГ ^[37] — о детском труде на предприятиях концерна «Крупп». Вот такой подход. Значит, вы прочли мою заметку о запросе Альтмана и хотели бы получить обо всем этом более подробную информацию? Я бы тоже хотел получить обо всем этом более подробную информацию.

Все пространство крохотной комнаты заполняли письменный стол, вращающийся стул и обычный стул для гостей. Мне Вальтерс предложил стул для гостей, Пешкалеку — угол письменного стола. Узкое окошко выходило на ратушную улицу.

— К сожалению, окно я открыть не могу, поэтому прошу вас воздержаться от курения.

Пешкалек убрал трубку в карман и вздохнул, как будто его лишили удовольствия, а не избавили от заведомо проигрышных манипуляций с табаком, спичками и прочими атрибутами курильщика трубки.

— Журналистам всегда мало информации. В этом мы все одинаковы, независимо от того, работаем ли мы на «Шпигель», «Пари матч», «Нью-Йорк таймс» или «Фирнхаймер тагеблатт». Мне ваша заметка понравилась. Она точно формулирует проблему, живо написана, а непосредственность и открытость, с которой вы обозначаете свою собственную позицию, придает ей особую убедительность. Кроме того, чувствуется солидный запас вспомогательных средств — глубокое знание предмета и всех так или иначе связанных с ним аспектов. Снимаю перед вами шляпу, уважаемый коллега.

Сначала я подумал, что Пешкалек явно переусердствовал в своей грубой лести. Но для Вальтерса эти сомнительные комплименты, похоже, были бальзамом на душу. Он откинулся на спинку стула.

— Приятно слышать ваши слова. Спасибо. Я это называю народной журналистикой, а себя считаю народным журналистом. Я с удовольствием напишу для вашей газеты об этой фирнхаймской загадке. Как вы сказали — «Шпигель»? «Пари матч»? «Нью-Йорк таймс»? Должен признаться, что мои английские и французские тексты обычно требуют некоторой доработки…

— Хорошо, я буду иметь это в виду. Если Фирнхайм окажется бомбой, я мог бы выделить вам колонку или врезку с комментарием. Но потянет ли Фирнхайм на бомбу?.. Зарево пожара — это еще не катастрофа. Кстати, когда это случилось?

Теперь Вальтерс уже прочно сидел на крючке, и мы узнали, что 6 января около двенадцати ночи он ехал из Хюттенфельда, где живет его подруга, в Фирнхайм и увидел перед воротами склада боеприпасов три полицейские машины. Он попытался выяснить, что произошло, но полицейские отшили его. Он поехал дальше и увидел над территорией склада зарево пожара.

— Самого огня я не видел. Мне, конечно, стало интересно, что там такое. Я рванул дальше — выскочил на восточной окраине Фирнхайма на автостраду, проехал развязку в направлении Лорша. За «треугольником» ^[38] я сбросил скорость и поехал очень медленно. Склад ведь расположен между L3111 и А6. Но зарева уже не было.

— И это всё?.. — Пешкалек был разочарован и даже не пытался скрыть это.

— Я остановился, вышел из машины и принюхался. Потом, когда я уже опять ехал через Лампертхаймский лес, я принюхался еще раз. Мне ведь до Лорша было не съехать с автострады, а там я съехал на проселочную и поехал через Хюттенфельд в Фирнхайм. Но я так ничего и не унюхал. Теперь-то я уже знаю, что БОВ — боевое отравляющее вещество — может и не иметь запаха.

— Боевое отравляющее вещество?..

— Слухи об этом ходят уже давно. Фишбах, Ханау и Фирнхайм — говорят, что американцы устроили здесь после войны свои склады. А кое-кто слышал, что здесь еще наши хранили, а потом закопали боевой газ. Из Фишбаха газ вроде бы убрали; возможно, и из Фирнхайма тоже. А может, его здесь вообще не было. Или наоборот — он все еще здесь, и шумиха вокруг Фишбаха должна была отвлечь внимание от склада этой заразы в Фирнхайме. Во всяком случае, я после шестого января заинтересовался этой темой. — Он покачал головой. — Жуть! Фосген, табун, зарин, VE, VX — вы никогда не читали, что можно натворить с помощью всех этих БОВ? Волосы дыбом встают от ужаса.

— А полицейские машины все еще стояли у ворот?

— Нет. Но из ворот выехала американская пожарная машина.

Пешкалек опять насторожился:

— А куда она поехала? И почему об этом ни слова нет в вашей заметке?

— Я собирался устроить поэтапное разоблачение. Но редактор сказал, что ничего интересного в пожарной машине нет. Она поехала по Нибелунгенштрассе и по объездной дороге, я думаю, к американским казармам.

Мы поблагодарили его и откланялись. Когда мы вышли из кельи Вальтерса, Пешкалек впал в эйфорию и весь ходил ходуном от возбуждения.

— Ну, что я вам говорил? Оказалось даже интересней, чем я предполагал. Террористический акт был нацелен не просто на американский военный объект, а на американский склад с боевыми отравляющими веществами. Голову даю на отсечение, что американцы этого так не оставили. Неужели это Вендт организовал теракт? И заплатил за это жизнью? Или американцы его купили? И он перешел на их сторону, а Зальгер его за это казнила? Вы еще увидите — Вендт был убит не просто так!

6

Летняя идиллия

Просто так не убивают никого. Карта, которую я обнаружил в папке Вендта, изображала «Фирнхаймский треугольник». На большой карте в коридоре редакции я узнал автостраду Франкфурт — Мангейм и перпендикулярно ей — автостраду на Кайзерслаутен.