Драматург

Я встал и подошел к окну. Его взгляд был слишком напряженным, слишком пронзительным. Я сказал:

— Что бы вы ни говорили, но вы убили двух девушек.

О'Ши немного повысил голос, но я сразу понял, каким хорошим лектором он был.

— Сберег, — возразил он. — Я их сберег.

Я повернулся, взял duidin. Профессор встревожился и закричал:

— Осторожнее, идиот, ей цены нет.

Я разломил трубку пополам и бросил обломки на пол. Спросил:

— А это ваше выпендривание со мной — венок, карточка на мессу?

Он смотрел на обломки, в глазах стояли слезы. Сказал:

— Ошибка в суждении, временная потеря концентрации, фривольность, которая вовсе мне не свойственна. Я слишком подналег на «Гленливер». Извините, но мне казалось, что вы достойный соперник.

Я так заорал, что О'Ши вздрогнул.

— Соперник? Ты, больной ублюдок, это не игра!

Он протянул руку к стакану, отпил глоток, затем раскурил трубку, немного успокоился и спросил:

— Что вы знаете о моей жене?

— Что?

— Ах, Джек, из вас вышел бы плохой студент. Ведь самое главное — подготовка, исследование.

Комнату наполнил аромат табака, резкий, сладковатый, почти липкий. Я заметил:

— Я же нашел вас.

— Touche. У моей жены был неоперабельный рак, она страдала от дикой боли, затем, после нескольких лет мучений, она упала, споткнувшись о книги, которые я оставил на верхней ступеньке…

Я перебил его:

— Книги Синга?

Он отмахнулся и продолжил:

— Она лежала там спокойно, свернувшись колечком внизу лестницы, моя любимая Дейдре.

Профессор снова удивил меня, и я невольно поинтересовался:

— Ее так звали?

— Разумеется.

Я запретил себе испытывать сочувствие, подошел к столу, взял третью фотографию и показал ему:

— Где вы ее взяли?

Он снисходительно улыбнулся с таким видом, будто разговаривал с полным тупицей:

— Я же профессор, я взял фото из документов в колледже. Неужели вы думаете, что у меня нет доступа к ним?

О'Ши улыбнулся так, будто получил благословение.

Я шлепнул фотографией о стол:

— Вы всерьез думаете, что я допущу, чтобы это произошло?

Его трубка погасла, и он постучал чашечкой о глиняную пепельницу с едва различимой надписью:

Профессор вздохнул:

— Частью моего плана было возбудить чей-нибудь интерес, и я крайне рад, что судьба избрала вас. Я надеялся, что вы в конечном итоге оцените Синга. Это немногим дается.

Я сел лицом к нему:

— Простите. Смерть двух девушек мешает моему восприятию литературы. И знаете, что? Ваш Синг — порядочное дерьмо.

О'Ши с гневом поднялся и закричал:

— Вы самое настоящее быдло! Синг поздно развил свои способности, а ведь он умер, когда ему еще тридцати восьми не исполнилось. Всего шесть коротких лет настоящего творчества, и он оставил несколько книг, которым нет равных!

Я вложил в свой голос столько презрения, сколько смог, и проговорил:

— А вы создали два трупа, две горюющие семьи и планируете убить третью жертву?

Он не ответил, перестал обращать на меня внимание. Я сказал:

— Я сдам вас полиции, приятель.

Профессор вскинул голову, на лице его заиграла ехидная улыбка.

— Это вряд ли. Старший инспектор Кленси и другие влиятельные люди камня на камне не оставят от ваших теорий.

Я быстро поднял руку и ладонью ударил его по лицу:

— Вы не внимательны, профессор. Я хочу рассказать вам о Пикинерах.

Пощечина изумила его, он воззрился на меня и пробормотал:

— Городская паранойя, если вы имеете в виду так называемых линчевателей.

Я заговорил медленно, рассказал ему о Пэте Янге, кастрации и добавил:

— Они пригласили меня присоединиться к ним. Только вообразите. Вот я и принесу ваше досье и сведения о вашей деятельности к ним. Вы послужите моей первой рекомендацией.

Кровь отхлынула от лица О'Ши. Я продолжил:

— Ну да, я полагаю, они могут использовать этот стол. Наверное, придется всунуть вам кляп в рот, перед тем как обрезать вам яйца острием пики. Должен вам сказать, довольно грязное мероприятие. Не могу даже гарантировать, что пика достаточно острая. И знаете что, я попрошу их положить под ваше тело книгу Синга. Милый жест, вы не находите? Почти литературный.

Я сунул папку под мышку, прошел мимо него, остановился у дверей и заметил:

— Но у вас есть выбор, достаточно заглянуть в гараж. Несколько мелодраматично, признаю, но ведь, черт побери, вы же у нас драматург.

На похороны профессора собралась вся литературная Ирландия. Все усталые критики, не признававшие О'Ши годами, восхваляли две книги о драме, которые он написал. О том, что эти два тома давным-давно не издавались, никто не упомянул. Газеты напечатали вежливые некрологи, одна даже намекнула, что смерть профессора была трагическим несчастным случаем. Между строк можно было прочитать о трагических смертях его жены и брата, но слово «самоубийство» упомянуто не было.

Я сидел в пабе «У Нестора» перед чашкой остывшего кофе и читал всю эту чушь. Джефф менял бочку, и мы все еще никак не могли преодолеть то, что случилось между нами. Часовой смотрел по телевизору новости, передавали о принимающей все больший масштаб битве за Багдад. «Манчестер Юнайтед» обыграл «Ливерпуль» с перевесом в четыре мяча. «Лидс», несмотря на все внутриклубные передряги, забил шесть голов «Болтону». Фергюсон высказал предположение, что, скорее всего, «Манчестер Юнайтед» будет играть с мадридским «Реалом».

Погода была дивной — наверное, наступило наше лето, хотя май был еще впереди. Позвонила Маргарет и сказала, что мы прекратим встречаться, пока я не определю, что для меня главное. Я сказал:

— Хорошо.

Вошла Кэти и спросила:

— Джек, ты не посидишь с Сереной Мей часок?

— Конечно.

Я поднялся наверх, малышка мне обрадовалась и тепло меня обняла. Она показалась мне более энергичной, чем обычно, бегала на четвереньках по комнате, весело курлыкала. Я умирал от усталости, но все же почитал ей, хотя и не слишком выразительно. Открыв окно, чтобы в комнате стало прохладнее, я взглянул вниз на Фостер-стрит, заполненную прохожими. Вернулся к столу и сказал Серене:

— Лапочка, завтра куплю тебе новые книги. Что ты об этом думаешь?

Она подняла вверх большие пальцы рук. Когда я впервые показал ей этот жест, она заинтересовалась. Теперь он стал обычным в нашем общении.

Я думал о профессоре и понимал, что сам стал Пикинером. Акт возмездия, который пробил брешь в нашей дружбе с Джеффом, был равнозначен тому, что сделал я. Я еще не связывался со Стюартом и подумал, не съездить ли мне в Маунтджой. Не знаю, надолго ли я погрузился в эти мысли, возможно всего на несколько минут, когда услышал слабый вскрик и вопли ужаса, доносящиеся с улицы.

Я повернулся. Окно было широко распахнуто. Серены Мей в комнате не было.

Я не знаю, как называется эта пивная. Что-то новое, со всякими техническими прибамбасами. Я сижу за угловым столиком, справа от меня полный бокал «Джеймсона», так сказать, доплюнуть можно. Он стоит в тени нетронутой пинты «Гиннеса», вытянувшейся по стойке смирно. Я был в пабе «У Гаравана»… когда это было, вчера? И когда я оттуда вышел, группа школьников играла на улице. Один из них крикнул: «Эй, Джонни-хромоножка!» Я оглянулся и… готов поклясться, один из них был точной копией Ниалла О'Ши, того самого, который спрыгнул с крана. Не знаю, сколько я просидел в пабе, но я слышал, как один посетитель рассказывал о печальном маленьком белом гробике, и я понял, что мне пора оттуда убраться.