Гамбит смерти

  Радио передавало общероссийский канал, тоже не вычислишь.

  Возможно, Подмосковье. Или где-нибудь неподалеку от Николаевской чугунки. Или это психиатрическая больница? Тоже не рядовая, а - особенная? Я уже в одной лечился...

  Не знаю. Поначалу часто водили в кабинет с голубоватыми кафельными стенами и запахом эфира, где люди в белых халатах взвешивали, измеряли давление, светили зеркальцем в глаза и снимали энцефалограмму. Брали кровь, верно, для анализов. Трижды испытал на себе спинномозговую пункцию. Ничего...

  Задавали самые разнообразные вопросы, преимущественно по поводу снов, вкусовых пристрастий, но сами ни на один мой вопрос не отвечали. Зато давали ножницы - обстричь ногти. Сейчас водят пореже, неделю вообще не беспокоят, и ногти растут вольно.

  Здоровьишко же - в пределах нормы. Никаких отключений, мигреней и шизофрений. Так мне кажется. Зато сны... Сны видел я необычайно связные, продолжающиеся из ночи в ночь. Занятные - с рыцарями, магами, вампирами и драконами. Во снах казалось, что они и есть настоящее, подлинная явь, а остальное - глупый морок.

  Просыпаясь, я какое-то время соображал - кто я? где? И вздыхал, видя вокруг голые стены. Замок Иф какой-то. На одну персону. Других узников я не встречал. И где? Коридоры серые, длинные, дверей две дюжины - до хитрого кабинетика. Никто не шумит, а, если и шумит, за громкими звуками радио не услышишь.

  И вот еще что: никаких прогулок под солнышком. Совсем, абсолютно. Второй месяц, как я либо взаперти, либо на медосмотре. Никаких допросов. Никаких избиений. Хотя - человек я смирный, не балую, не бунтую, распорядок соблюдаю неукоснительно - тем более, что и выполнять особенно нечего. Хочешь лежать - ложись и лежи. Хочешь читать - читай. Умные мысли записывать вот нельзя, вернее, нечем - нет ни ручки, ни карандаша, ни писчей бумаги. А туалетная есть. Культура.

  На стенах никаких надписей. Скучная темно-зеленая краска еще пахла, когда я вселился; выше двух метров - побелка. Потолок высокий, лампочка в круглом матовом плафоне. Пол дощатый. Рукомойник старинный, "Раковина". Унитаз зато - "компакт", без цепочки. Таково краткое описание местоположения.

  Обитают же здесь... Туземцы не приветливы, но и не злобны. Скорее, безразличны. Клопов нет. Тараканы порой наведываются.

  Да, вот еще загадка для ума: питание. Диета исключительно вегетарианская. Я понимаю, времена тяжелые, мясо дорого, но чтобы совсем, без "костного бульона", без молекулы животного белка? Каши, пустые щи, хлеба вволю. И еще - по два банана каждодневно, без пропуска. Компот, компот, три раза в день компот. Вполне, между прочим, приличный.

  Биохимики утверждают, что в человеческом организме углеводы могут переходить в жиры. Непохоже. Зеркала у меня нет, но штаны сваливаются.

  О судьбе своей я долго ломал голову. В итоге - ноль. Выводы можно делать любые, да только пользы никакой абсолютно. Потому я неспешно, в самом неторопливом прогулочном темпе завершил утренний моцион. Пять тысяч и еще тысячу сверху. Для поддержания формы. Хотя зачем она мне? Иллюзий я не питал. Наверное, понаблюдают - понаблюдают, да и убьют. А что еще с таким делать? В заведение имени Сербского, сиречь дурдом? Навечно? Хлопотно и накладно. Проще - пиф-паф. Небось, не Рауль Валленберг. Денисова Петра Ивановича, человека одинокого и незнаменитого, никто искать не станет. Исчез, и исчез. А разве он когда-то был?

  Вот так я расхаживал по камере и пережевывал постные, слабосильные мысли. Не возбранялось, конечно, и мечтать: вот поведут меня в очередной раз к людям в белых халатах, а я - оки-аа! - одного конвоира пяткой в челюсть, другого - в живот, бегу по коридору, ногтем отпираю замки, проламываю стены, пока не выбираюсь наружу, и... Тут наступала полная, беспросветная тьма. Что делать-то? Делать-то что?

  Не дает Русь ответа.

  И, как назло, сна не в одном глазу. Отоспался я здесь - и за все прошлые годы, и за будущие тоже.

  Опять. Какие будущие? В будущем меня как раз Самый Долгий Сон и ждет.

  Хоть бы в стенку кто постучал. Почему это в романах узники сутками предаются утехам перестукивания, а мне не удается?

  Опять заверещало радио. Эксперты - обозреватели комментировали правительственный кризис, обильно уснащая речь профессиональным жаргоном политологов: "крыша", "наехать", "опустить", "откат", "семья", "стрелка", "по жизни", и в который раз я подумал что рваться, действительно, некуда.

  Да и как - рваться?

  Обозревателей сменил концерт по заявкам. Ликуй, душа!

  Едва слышно сквозь потуги очередного певца, кажется, Веспесиана, хрюкнул замок, и дверь растворилась. На пороге... не знаю даже, как их и назвать: конвоиры? санитары? совершенно вневедомственная охрана? короче, Фобос и Деймос - так я прозвал парочку, что регулярно водила меня в хитрый кабинетик.

  Любые фантазии "пяткой в челюсть" испарились моментально. Дело даже не в том, до челюсти я доберусь только если они на четвереньки встанут. Просто взгляд что у одного, что у другого такой, что имена им - Фобос и Деймос - придумались сами. Моментально.

  Фобос - он был повыше, а так - словно по шаблону лепили, - кивнул, поднимайся, мол, пошли.

  Я встал - медленно, резких движений эти ребята не любят. А я сердить их, тревожить и вообще беспокоить смел только в мечтах. Такой вот я смелый.

  Шел я обыкновенно. Даже руки за спиною не держал. Фобос направлял меня словесно:

  - Прямо. Направо. Прямо...

  Странно, дверь кабинетика мы миновали.

  - По лестнице...

  Мы поднялись на три пролета.

  - Направо. Еще направо.

  Никогда не водили меня столь далеко. Просто Афанасий Никитин, право

  - Стоять.

  Я подчинился. Почему бы и не постоять, если велят?

  Деймос вышел из-за спины, толкнул дверь, зашел, чтобы через минуту завести и меня.

  Ничего необычного я не ждал, и потому разочарован не был.

  Кабинет начальничка средней руки. С непременными столами, составленными "твердо", рядом стульев, стены обшиты деревом, но не мореным дубом, и даже не орехом, а так... то ли шанхайская береза, то ли мексиканский палисандр. Опилки прессованные, артикул такой-то.

  Из-за стола поднялся и вышел навстречу очень добрый и очень милый человек. Во всяком случае, лицо его имело выражение самое сладкое и приветливое.

  - У меня для вас, Петр Иванович, две новости: хорошая и очень хорошая. С какой прикажете начинать? - он самолично отодвинул стул для людей близких, доверенных, своих.

  Провожатых - как водой смыло.

  - С хорошей, - я сел на краешек стула.

  - Позвольте сначала представиться - Николай Кузнецов, - он протянул руку, пухленькую, мягкую, такие руки положено надевать дядюшкам на рождество.

  - Очень, очень рад, - пробормотал я.

  - И я, Петр Иванович, рад! За вас, прежде всего - за вас, - это "прежде всего" таило в себе новость третью. Ладно, дойдет черед и до нее. - Следствие по вашему делу практически завершено.

  - По моему делу? У меня - дело?

  - Ну, разумеется. Конечно, оно проводилось в особых условиях. Так всегда бывает, когда расследуются обстоятельства гибели сотрудников спецслужб, даже если они, эти сотрудники, сами совершают противоправные действия, как в вашем случае.

  Я тупо кивнул. Сложносочиненное предложение? Или сложноподчиненное? В общем, сложное для моих мозгов.

  - Он просто сошел с ума. К такому заключению пришло следствие. Между нами, я склоняюсь к мысли, что его перевербовала та сторона. Перевербовала, а он от напряжения и рехнулся. Страшно перебегать дорогу на красный свет, а уж к врагу перебегать... Как бы там ни было, решено трактовать ваши действия, как допустимую и, я смею добавить, необходимую самооборону.

  Необходимую. Сошел с ума, и все. Годится. Хотя...

  Словно прочитав мои мысли, Николай Кузнецов помахал рукой: