Год охотника

Для Ивана царицу.

Водою живой окропил,

когда предали братья...

Иван обещал - не забыл

Волка честны объятья!..

Ни долгих раздумий, ни слёз:

По его повеленью

Меч Серому голову снёс...

Погибай, вдохновенье...

*** Чьё дитя?

Василиса сидела, опустив гладкую голову на узел из пальцев.

Франц не торопил. Он и сам должен был подготовиться, прежде чем услышать унизительный рассказ о проявлениях и последствиях мужского самоутверждения.

Рыцарски настроенный Бурханкин (он давно вернулся из кухни и сидел в окружении собак), - напротив, считал, что и так уже сказано предостаточно:

- Ну, сам видишь, пора приниматься за дело.

- Пока не вижу, - возразил Франц. - Что же во всём этом подозрительного?.. То, что вы молоды? Что у вас хороший голос? Что притягательны? Что с вами хочется иметь дело? - он сразу уточнил: - В широком смысле, я имею в виду...

Василиса резко отняла руки от лица и уставилась на егеря, неслышно шевеля губами.

- Что?.. Что?.. - беспокойно заёрзал тот, порываясь встать.

- Почему все смотались под музыкальный шумок?.. - пригвоздила она его. - И вы... А так хотели послушать!

Егор Сергеевич удивился, как дитя, не чувствуя за собой никакой вины: сроду не бывал на концертах, понятия не имел, что посреди номера не уходят.

- Я думал, вы видели. Меня Циклоп... этот... Тарас Григорьевич отозвал. Я опять не узнал, что в конце было...

- В конце было всё очень интересно... Видите, как всё славно совпало? Вас отозвал Тарас Григорьевич, а меня - Виталий Олегович... - Она скривила точёные губы.

Долго готовилась... Бурханкин заёрзал ещё беспокойнее, ободрил певунью кивком. Кивнул Францу.

- Хозяин спросил, зачем я без спросу взяла его стихи!.. Правда, тут же сказал, что простит мне, если я...

Собаки глухо заворчали. Всё понимают! По интонации что ли?..

Василиса склонила к ним голову.

- Что, ребятки?.. Жалко, вас рядом не было... Мы бы вместе его р-ра-зор-рва-ли... - Она вернулась к собеседникам. - Разве непонятно? Подробностей не будет...

- А обычно вы чьи стихи для песен берёте?..

Певунья изумлённо взглянула на Франца.

- Вас интересует мой творческий процесс?.. Рожаю, извините за подробности!

- Как Ева?

- Как обезьяна. По ночам! Предпочитаю справляться самостоятельно.

- Значит, ничьё дитя не усыновляли...

Игорь Максимильянович усмехнулся: мог и не спрашивать, ответ дал Бурханкин.

- Зачем ей кого-то усыновлять?.. Она же ещё молодая. Она, это... успеет она ещё дитём обзавестись!

Певунья рассмеялась:

- Э-э, нет! Я просто изменила жанр. Переодела сказочное дитя. Уж плоха одёжка, или хороша, но - сама шила! Пообносился Серый Волчок среди других беспризорников.

Егерь почесал своего кудлатого пса.

- Ему и так тепло! Вон, шерстищу отрастил! Блохи только загрызли вконец, даже в зиму не пропадают. Зато про него теперь песня есть. Да, Волчок?..

Франц, возвёл очи горе:

- Егор Сергеевич, хватит нам Лазаря петь, мы же - о другом. Лучше поставь ещё кипяточку!.. - Он спросил певунью: - Вспомните, когда видели хозяина в последний раз.

Василиса криво усмехнулась:

- А вы кто?.. - Отвернулась к окну. - Вы знаете разве, почему дождь слышно, а снегопад - нет?.. - Она ещё не знала, стоит ли рассказывать этому странному и совершенно чужому человеку с внимательными выпуклыми глазами всё...

Игорь Максимильянович ответил ей фразой из кожаной тетради.

- "В гладком зеркальном стекле можно увидеть других. Но разве узнаешь себя?.."

Вмешался Бурханкин:

- Ты забыл, Игорь Максимильянович! Ведь я тебе говорил, что перед баней...

*** Банька

"Удрать, удрать куда глаза глядят!.." - было главной мыслью Василисы.

Только что напросилась съездить в сторожку Лешака и с нетерпеньем ждала во дворе, пока Бурханкин запряжёт Орлика.

- Михална, может, подброшу? - спросил он повариху.

- Не, Егор! Моих будете проезжать, скажи, навряд сегодня буду. - Она подошла к Василисе. - Побыли бы ещё... Завтра Крещенье...

- Мне теперь не до гаданий, - упрямо стояла на своём певунья.

Евдокия Михайловна посмотрела в небесную твердь, усыпанную звездами, схватила в горсть снег, растёрла, понюхала, легко считывая приметы, знакомые сельчанам, как собственное тело.

- С утра мороз ударить. Егор вернёться - на Орлике в санях покатаить, окрестности покажет. Оставайтеся?.. - И добавила тихо: - Да он невредный. Не обижайся: мужик же!.. Вон, видишь, к машине пошёл, должно - уезжаить! Сам сказал: завтра должон дома быть, мол, звонил кто-то по делу. А мне велел банькой вас угостить!

Василиса вздохнула с облегченьем и позволила проводить себя в дом. Девичник с кормилицей, после пережитого унижения - что может быть лучше!..

Баня действительно оказалась ещё одним настоящим угощением: потрясающая русская баня, с берёзовым веником, с хвойным паром, с обжигающим купанием в снегу.

- У нас в райцентре тоже есть, но не такая, - Евдокия Михайловна гордо радовалась ощущениям гостьи. - Городские, небось, и не ходять никогда?

- Ходим-ходим! - заверяла Василиса. - Но там тоже всё не такое!..

Завернувшись в простыни, они вдвоём отдыхали в крохотном предбаннике.

- Зря уехал, он баньку любить: дышить лучше! - простодушно сочувствовала хозяину повариха, расчёсывая мокрые кудельки полукруглым гребнем.

Она отвинтила термос, налила в крышку настой шиповника с мелиссой, протянула Василисе.

Та пригубила... Блаженно прикрыла глаза... Тоненько затянула:

- Василиса хороша,

Всё у батюшки росла.

Таусень, таусень!..

Певунья сидела огненно-розовая, как закат - предвестник морозного дня. Серебряный крестик тускло поблёскивал под взмахом ключиц.

- Нет, - вдруг встрепенулась она, - если про меня, не так надо петь:

"Василису я нашла:

Не в сыром бору нашла

В письмах дедушки росла!..

Таусень, таусень!.."

Замолчала. Разморило.

В дверь поскреблись.

- Одевайтеся, - зашевелилась Евдокия Михайловна, - надо ведь и мужичкам попариться!

Василиса помечтала, вяло натягивая джинсы:

- Ох, сейчас бы кто на ручки взял, в постельку отнёс... - Она зевнула. На всякий случай добавила заплетающимся языком: - Как ма-але-енькую!.. Почему-то не хотелось, чтобы кормилица подумала про что-то другое.

- Ну, как, есть силушка гадать? - насмешливо спросила та.

"Не-а!" - глухо прозвучало из ангорского свитера, где застряла певунья, засыпая на ходу. Движений не координировала: даже термос с настоем случайно опрокинула.

Поэтому ботинки ей уже зашнуровывала Евдокия Михайловна...

- Вот тебе и "таусень", Василисушка, - ворковала она.

- Я с детства это имя люблю, - еле ворочая языком призналась певунья: - потому так теперь и называюсь.

*** Подозрения

- Значит, Василиса - ваш псевдоним? - Франц до этого слушал, не перебивая.

- Да, сценический. В паспорте меня зовут по-другому. Хорошо тут, - ни с того ни с сего заметила певунья, обводя глазищами деревянные стены, резной буфет, мягкий диван с гобеленовым покрывалом. - Вы сами этот дом строили?..

Попытка не прошла: Игорь Максимильянович не отвлёкся.

- А почему вы и здесь скрываете своё имя?

- Во-первых, я тут не на отдыхе, а на работе...

Бурханкин деловито спросил, словно перед ним лежал блокнот для допроса:

- А во-вторых?..

Василиса сердито покосилась на егеря.

- Во-вторых, ничего я не скрываю!.. Наши ребята привыкли. И потом, я для них даже не Василиса, а Васька. Сами, помнится, присоединились... - Она распустила съехавший набок пучок и встряхнула волосами. - Если бы мне не нравилось, уж я бы вас поправила!.. Васькой быть проще!

Игорь Максимильянович вновь вернул певунью к теме разговора:

- Так как же вас по паспорту? Или это - большой сценический секрет?..