Любовь.ru. Любовь и смерть в прямом эфире

— Деточка, вы еще так молоды. — Серафима Евгеньевна снова на слезах. — Вы не знаете, что такое не иметь детей. Не знаете одиночества. А это кара. Страшная кара.

— Да ладно вам, — машет рукой Виолетта. — То-то вы под гнетом этой страшной кары так хорошо выглядите! Ухоженная, сытая, без жилищных проблем. Никто вас не обобрал, в дом престарелых не выставил. Моей бабке, между прочим, тоже под семьдесят…

— Деточка! Как можно!

— Да можно! Небось наврали Кучеренко, что вам шестьдесят? Ха! Почти семьдесят!

— Шестьдесят восемь, — шепчет Серафима Евгеньевна.

— Все равно это кошмар! Шестьдесят восемь! Мрак! Так вот моя бабка тоже еще жива. — Ирисова громко всхлипывает. — И мамаша регулярно отбирает у нее пенсию, потому что свою жалкую зарплату пропивает с очередным хахалем. Я, правда, давненько не была в родном доме. Да, заботы у меня ни о ком нет. — Виолетта победно смотрит на Зосю. — Но я не ребенок! Мне такое приходилось в жизни делать, такое, такое… — Она вдруг спохватывается, что опять ляпнула лишнее, и замолкает, соображая, как вывернуться. И тут Люська кидается к блондинке:

— Дрянь! Ты зачем бабушку обижаешь?!

Виолетта увертывается, визжит:

— Ай! Уберите от меня эту бешеную кошку!

— Дрянь! — Люська все-таки добирается до ее волос и дергает за белокурую прядь изо всей силы: — Дрянь!

Виолетта спрыгивает со стола: Люська ей до плеча не достает. Блондинка очень легко отшвыривает ее прочь:

— Да уберите эту ненормальную! Что я такого сказала?

Люську успокаивает Зося. Потом негромко говорит Виолетте:

— Ты еще своего допросишься.

— Что-что?

— По-моему, надо выпить, — поднимается с дивана Алексей Градов. — Пива.

— Мне водки, — решительно говорит Люська.

— Вот-вот. — Виолетта язвит, держась от нее на расстоянии и с опаской косясь на Люську-Апельсинчика. — Все с этого начинают. Ты сопьешься, точно говорю. Сопьешься. И Сережа тебя бросит.

— Кто… кто… кто… сказал ей, как зовут моего мужа? — Люська по очереди обводит глазами Градова, Ирисову и Зосю.

Серафима Евгеньевна рассеянно говорит:

— Я же не имела в виду ничего плохого. Мы просто разговаривали.

— Заступайся за эту ведьму, заступайся, — усмехается Виолетта. — А она, между прочим, не такая простая. Ведь нам всем надо быть перед телекамерами хорошими. Бабулька-то профессиональная актриса. У нее роль доброй старушки. А я девушка простая и естественная.

— Я давала Вите уроки актерского мастерства, — продолжает оправдываться Серафима Евгеньевна. — Это же ее заветная мечта, стать актрисой.

— Так вы сцену, что ли, здесь разыгрываете? Про добрую бабушку и злую молодую стерву? — спрашивает Алексей Градов.

— Ха! — усмехается Виолетта.

— Нам не надо ссориться, — примирительно говорит Серафима Евгеньевна. — Надо сохранять лицо.

— А у Виолетты тушь потекла, — говорит Зося.

— Где?! — Блондинка в ужасе.

— Иди в комнату, поправь макияж, — советует Градов.

Когда Виолетта убегает, Кучеренко, недоумевая, говорит:

— По-моему, все у нее в порядке. С лицом.

— А по-моему, она нас просто провоцирует, — говорит Градов. — На нервный срыв.

— Но зачем? — смотрят на него все.

— Транквилизаторы никто не принимает случаем? Или снотворное?

— Нет. — Они дружно качают головами. — Серафима Евгеньевна?

— Да что вы, деточка! Я сплю как младенец!

— Видите ли, в этом доме опасно глотать порошки.

— Да что вы такое говорите!

— Дело в том, что наша молодая скандальная особа — девица кое в чем сообразительная. Интересно, какой она узнала секрет? Как, Яков Савельевич, будете ей интерьер писать?

Пенсионер тяжело вздыхает:

— Старый я уже для таких игр. Она же меня умотает!

— А вы держитесь. Пива хотите хлебнуть?

— Нет. — Кучеренко облизывает губы.

— Совсем не пьете?

— Совсем, — твердо говорит он.

Остальные делают себе напитки. Градов вдруг интересуется:

— Яков Савельевич, а вы что, всю жизнь за баранкой?

— Да как сказать… Бывало, и шабашничал, но дорогу люблю. Это же целая жизнь — дорога. Случаи разные забавные бывали.

— Ну-ка, ну-ка, расскажите.

— Да чего там! Плохой из меня рассказчик. Но повидал много. Одно время работал дальнобойщиком, перегонял трейлеры с грузом по всей стране, из конца в конец. И была у нас стоянка между двумя перегонами. Почему-то больше всего она запала в душу. Так, ничего особенного: вагончик под сосенками, в вагончике — столовая не столовая, кафе не кафе. Несколько столиков, занавесочки беленькие на окнах, печка-буржуйка, пластмассовый рукомойник. Но чистенько и уютно. Содержали забегаловку эту муж с женой, и домашние обеды она готовила замечательные, доложу я вам. И крутилась там собачка. Я поначалу думал, что хозяйская, оказалось — приблудная. Рыжая беспородная дворняжка, маленькая, пушистая. По прозвищу Теща. Мужики, бывало, трейлер возле вагончика поставят и зовут: «Теща, Теща!» Как прибежит — хвать ее и давай грязные стекла протирать. Тещей то есть, собакой. Ни разу даже не тявкнула. Протрут — и отпустят. А она только отряхнется и снова возле трейлеров крутиться. Ну, кормили ее за это, разумеется. Кто из вагончика выходит, так Теще тут же объедки. Теща-то гладкая, сытая была. И знала ведь, зараза такая, чем на жизнь зарабатывает. Так уж привыкла, что только трейлер подъезжает, а она уж к нему пулей несется. И ну хвостом вилять: вот она я. Вот такая история про Тещу. Как, развеселил?

— Не очень, — тихий Зосин вздох. — А долго вы работали дальнобойщиком?

— Нет, — хмурится Кучеренко. — Платили хорошо, но я не удержался. Голова дурная.

— А…

Виолетта на лестнице и, спустившись вниз, тоже — прямиком к бару:

— Врете вы все. Опять врете. С лицом у меня все в порядке. Шептались за моей спиной? Да? Шептались.

— Исключительно в твою пользу, — говорит находчивая Зося. — Делились впечатлениями о том, какая ты умная, добрая и замечательная.

— Отпад! Ладно, выпью, что ли, раз и потанцевать теперь не с кем. Нет, подумать только! Всем хватает мужиков, только не мне!

— Ты двоих уже угробила, — спокойно говорит Градов. — Так что не жалуйся.

— Я? Вы думаете, что я? И неправда это вовсе. Мне с канатом не справиться.

Виолетта делает внушительный глоток из стакана.

— С канатом не справиться, — тихо говорит вдруг Зося. — А бритву ты, значит, не отрицаешь.

— Что-о?

— Серафима Евгеньевна, дайте ей еще пару уроков актерского мастерства, — невозмутимо говорит Алексей Градов. — Девушка совсем не умеет скрывать свои чувства. Надеюсь, по выходе ее будет ждать милицейская машина и двое ментов с наручниками.

— Да идите вы все! — вдруг разражается бранью блондинка. — Идите…

— Вот теперь верю, что ты не врешь про маму и приемных папаш, — усмехается Люська. — Только от них можно матерных словечек нахвататься в таком количестве. Но не переживай: зрители тебя пожалеют.

Как ни странно, она права: история Виолетты имеет успех. Ей надо было пораньше рассказать о своем несчастном детстве. Зрителям надоело любить положительных персонажей. Из всех любовей на свете эта — самая скучная. Козни злодеев — двигатель сюжета. Без них вообще нечего было бы смотреть. Со временем зритель это начинает понимать и проникается к злодею симпатией. А если тот еще и злодей поневоле…