Убийство в «Долине царей»

— Извините, не заметил…

Кашлин делал вид, что ковыряет в носу и выбирает на потолке точку для меткого плевка, Поглощаев кого-то ругал по телефону и знаками предложил мне подождать. Я не хотел ждать и бросил портмоне на стол. Он сразу положил трубку и спросил:

— Откуда?

— Лучше вспомните, кто еще сидел рядом с вами в бане.

— Ну, один такой… Впрочем, не помню. Постойте-постойте, а где деньги?

— Денег не было, — соврал я.

— Куда же они делись?

Я пожал плечами.

— Вы нашли портмоне-в бане?

— Нет, — соврал я.

— Слава Богу! Я уж на Горчицына подумал. А где?

— Не скажу.

— Я плачу вам деньги.

— Эта находка контрактом не оговорена. Я принес документы из человеколюбия, чтобы вы по ночам спали спокойно, — и надеюсь, что вы оцените это по достоинству.

— Ну а что с делом Шекельграббера? — спросил Кашлин.

— Копаю потихоньку. Милиционеров уже проверил, — соврал я. — Теперь проверяю бывших гаишников.

Денег за находку Поглощаев не дал, наверное, подумал, что оформить новые вышло бы дешевле. Настроения его поступок мне не прибавил. Зато Кувыркалкина сказала в дверях:

— Уже домой? Какое совпадение: я тоже.

— Переходим на «ты» и уходим вместе, — предложил я.

У ворот больницы нас чуть не сбила машина. Из кабины выскочил Опрелин.

— Куда вы ведете мою жену? — спросил он, не извинившись.

— На следственный эксперимент, — ответил я.

— Давайте подвезу, — предложил он.

— Тебе Поглощаев сейчас голову оторвет! — сказала Кувыркалкина. — Он во сколько велел быть?

— Ну ладно! — рявкнул Опрелин и укатил.

Пришлось мне снова брать такси, а в ресторане — еду и выпивку с собой. Сплошные траты с этой перестройкой и инфляцией. Еще три года назад ни одна женщина мне дороже рубля не обходилась. Да и рубль чаще всего был ее собственный. А теперь от нулей в голове Олимпиада мерещится…

Кувыркалкина покинула постель в десятом часу. (Если уж очень хочется, можно посчитать, что за найденные документы Поглощаев расплатился секретаршей.) Под воздействием винных паров и похоти я кое-что выведал. Например, что до меня ей не раз приходилось раздвигать ноги перед Кашлиным. Впрочем, законченной шлюхой она не была, скорее, мстила мужу, чем могла и умела. Еще сказала, что Кашлин и Шекельграббер думали распустить фирму, а на ее месте создать ту же самую, но без Поглощаева в соучредителях. Я бы не удивился, если б узнал, что Поглощаев с каким-нибудь Навыдовым думают о том же самом, и попросил у нее список клиентов фирмы, так, для проформы: я не знал, что с ним делать. Она обещала. Ну как отказать новому любимому!..

Хорошая девушка. Надо с ней дружить. По крайней мере, всегда взаймы даст и обедом накормит. Странно только, что на ее месте я весь вечер представлял Размахаеву и даже два раза назвал Мариной.

Перед сном я не вытерпел и еще раз набрал номер зиц-вдовы Шекельграббера. Она сняла трубку, а я повесил. Но скоро мой телефон зазвонил.

— Вы знаете, Валера, — сказала Размахаева, — сегодня весь день кто-то звонит и вешает трубку.

— Как вы узнали мой номер?

— Я и говорю: целый день звонят, а у меня стоит определитель. Вот и пять минут назад позвонили, помолчали и дали отбой. Я набрала вслед и попала на вас, — объяснила она. — Зачем вы ходили за мной полдня? Наверное, хотели пригласить в ресторан и не решались подойти?

— А зачем вы наврали мне про какого-то закавказца?

— Помилуйте! Приврала совсем чуть-чуть. Его действительно упекли в тюрьму, только не я, а отец по моей просьбе.

— А кто он, ваш отец?

— Большой человек был. Но теперь у него своя жизнь на пенсии, а меня он сторонится.

— Можно я зайду к вам завтра часов в шесть?

— Нет, нельзя, — сказала она. — И вообще отстаньте. Я ничего интересного вам не скажу и не сделаю.

— Но помочь вы мне обязаны. Вы же не хотите, чтобы Шекельграббер остался неотомщенным! Все-таки он звал вас Мунькой.

— Скотина! — рявкнула она и бросила трубку.

«Может, и скотина, а только правду сказал», — подумал я и услышал звонок в дверь. На вопрос: «Кто там?» — ответили:

— Телеграмма. «Молния».

Хотя я знал, что в Москве открывать незнакомым нельзя, что у почтальона голос женский, но открыл из любопытства, увидел кулак в полете и потерял сознание…

Очнулся я через десять минут, если верить часам. Кое-как дополз до ванной, кое-как разделся и осмотрел себя в зеркало. Досталось крепко, и не только физиономии. Она-то, пожалуй, отделалась легче всего — одним синяком, а вот печени и почкам пришлось несладко от чьих-то каблуков. Нагибаться, что ли, им было лень. Вообще, синяков оказалось несчитанно. Я наполнил ванну холодной водой и забрался по макушку, благо организм от побоев на температуру не реагировал…

Вот она, жизнь московская! Непонятная, запредельная. Человека чуть не убивают на пороге дома, а соседям даже лень рожу высунуть и посмотреть, что за шум такой в общем коридоре? Как в Америке, ей-Богу! Все-таки спросить их надо. Может, в «глазок» видели или в щелку, трусы поганые.

Я запланировал с утра пораньше сфотографировать Заклепкина и Квочкина, чтобы иметь на руках снимки всех, повязанных на «деле» Шекельграббера, но теперь стоило всерьез заняться здоровьем. Поэтому я решил убить двух кроликов: попарить кости в сауне и принять массаж от рук Горчицына, а заодно и самому пощупать его вопросами.

Когда я уже собрался выходить, прихрамывая и держась ладонью за поясницу, раздался звонок.

— Тебя предупредили, — сказала трубка, опустив привычное «алло».

Я рассвирепел:

— Ты, урод, передай Опрелину, что его жена будет носить ожерелье из его и твоих зубов!

В трубке рассмеялись:

— Опрелину?.. Ах ты кот! Ладно, передам при встрече. Может, и он тебе рожу начистит…

Без всякой надежды я обзвонил квартиры в коридоре. Один сосед якобы рано лег, другой просто не открыл мне, хотя топтался за дверью и вздыхал от нерешительности. Только старуха, доживавшая в однокомнатной квартире напротив, пустила меня и созналась, что видела нападавших.

— Что ж вы не вышли?

— Бог с тобой, милок. Меня соплей перешибешь, а там три лба — в дверь не пролезут.

— Милицию бы вызвали.

— Так телефона нет и набирать не умею, — ответила сидидомица.

— Узнать их сможете?

— Боюсь я, да и вижу плохо.

— Сможете, сможете. А бояться некого…

В подземном переходе, заходящем и в метро, как всегда, полно нищих. Больше всех из них, по моим наблюдениям, «зарабатывала» дама с гитарой наперевес. Играть она явно не умела, но делала вид, что вот-вот начнет, и при этом закатывала глаза, изображая слепую. Для убедительности, милостыню к ней подходил пересчитывать бомж-подельщик, ежедневно менявший плакатики на груди: «Куплю ваучер», «Продам ваучер», «Куплю сломанные часы», «Куплю СКВ», «Нужна срочная платная операция», «Помогите жертве советской психиатрии», «Лейкемия. Жить осталось два месяца», — потом по второму кругу. Меня давно подмывало познакомиться со всеми этими жизнью пришибленными, нарядившись в такого же. Заодно бы и деньжат рядом с ними поднабрал, и статью в журнал тиснул. И вот, казалось бы, счастье улыбнулось: я увидел, как Квочкин с тремя милиционерами собирает эту беспутную публику, точно грибы, в машину. Лучшей рекомендации и опеки нельзя было и желать.

Я подошел, поинтересовался.

— Вчера бомжа убили, — объяснил Квочкин свои действия. — Кто-то из своих. Надо проверить. А это что у тебя за бандитская пуля в виде фингала?

— Ищу убийцу Шекельграббера.

— Не надоело тебе?

— Пошли кого-нибудь в таксомоторный парк, пусть возьмет фотографии всех работников мужского пола от двадцати до сорока. У меня есть версия и свидетель.

— Нет, — подумав, сказал Квочкин, — это не таксисты тебя отделали. Таксисты обычно монтировкой бьют.

— Мне лучше знать.

— Что ты можешь знать! — разозлился Квочкин. — Фотографии ему возьми! Кто так делает? Скажи фамилию, а дружков без фотографий доставят. Деревня, карту купи! — Он постучал по моей голове костяшками кулака и добавил: — Сиди, я сам открою.