Черный ангел

— Никогда не надо отчаиваться, — говорю я. — Уверен, вам повезет, и вы найдете спонсора для ваших постановок.

— А нам уже повезло. Андрей нашел деньги.

Мне с трудом удается не показать своих эмоций. Он где-то нашел деньги! Вот с этого и надо было начинать, а не ходить целый час вокруг да около!

— И где, если не секрет?

— Да я не знаю. Вроде, иностранец какой-то помог. Это было совсем недавно. Через три дня мы приступаем к репетициям.

Итак, мы имеем не очень хорошие отношения брата с сестрой. Муж сестры ищет деньги для своих пьес. Денег у него нет. Он, вместе с бывшей супругой, просит деньги у Воронова, но получает фигу с маслом. Теперь деньги откуда-то взялись. Откуда? Может быть такое, чтобы Воронов, зная, что его недругу позарез нужны деньги, предложил ему стать соучастником? Мол, хочешь денег — я знаю, где они лежат. Надо только пойти и взять. Мог он так поступить? Почему бы и нет? Только потом злопамятный зятек приголубил его и забрал почти все себе.

Под предлогом посещения комнаты для мальчиков, я отлучаюсь, чтобы связаться с Вано и дать ему задание разузнать про Серпокрылова и про его театр. Светлана терпеливо дожидается меня за столиком. Я думаю, что она тоже может быть замешана, и чтобы у нее не возникли на мой счет подозрения, решаю сделать вид, что единственное мое желание — затащить ее в постель. Пусть пребывает в уверенности, что я просто бабник. Светлана в категоричной форме отвергает всем мои ухаживания. Может она вовсе и не такая, какой ее пытались мне представить ее бывшие соседи?

Мы расстаемся, и я направляюсь в офис. Альвареса уже нет. Тамары тоже. У нее сегодня отгул. Вместо нее роль секретаря выполняет небезызвестный Василий Хрулев, он же просто Колобок. Увидев меня, он едва не вытягивается по стойке «смирно».

— Чего нового, Колобок?

— Все в порядке, Сергей Николаевич! — бодро докладывает он и, видя, что я собираюсь скрыться в своем кабинете, говорит вдогонку: — А я вчера в библиотеке был, Сергей Николаевич.

— Сочувствую.

— Я словарь Даля читал.

— Словарь? На кой тебе понадобился словарь?

— Ну как, вы же спрашивали, что означает слово «хруль».

Вот баран, я-то с ним шутил, а он принял все за чистую монету.

Чтобы не терять достоинства я делаю умное лицо и с весьма серьезным видом спрашиваю:

— И что оно означает?

Хрулев вытаскивает из заднего кармана грязноватый клочок бумаги, читает, едва ли не по слогам:

— Хруль — это говяжья надкопытная кость.

— Несколько запутанно. Но криминала здесь нет, и это радует.

— И еще это означает — маленький человек.

— Второе мне нравится больше. Продолжай в том же духе и далеко пойдешь, маленький человек!

Альварес появляется почти под конец рабочего дня.

— А что это у тебя с лицом? — спрашивает он, пристально разглядывая мою щеку. — Постой, это же синяк. Когда это ты успел?

— Это Светлана. Я ее слегка приобнял и за сиську потрогал, когда мы в кафе сидели, так она меня по морде и засветила.

— Ну и как, есть хоть за что подержаться? — смеется Хуанито.

— Я не успел прочувствовать. Мало времени было.

— Жаль… Жаль, что ты с ней поссорился. Если она и впрямь замешана, то лучше, если бы у вас сохранились хорошие отношения.

— А мы с ней и не поссорились. Заехав мне по лицу, она строго сказала, что я неправ, чтобы больше так не делал, а потом как не в чем не бывало, вернулась к прерванному разговору. Артистка, что с нее возьмешь. Странная женщина. Когда мы прощались, мне даже удалось взять ее номер телефона, а ты, говоришь, поссорились.

Свою часть работы Альварес выполнил. Он узнал, где находиться театр, в котором работает господин Серпокрылов, и даже успел там побывать. Собственно говоря, назвать все это театром, очень трудно. Небольшая студия, взятая в аренду в областном Доме офицеров. Хотя, как знать, может быть для театра больше и не надо. А для настоящего театра не надо и этого. Достаточно одной вешалки. Вешалка там была, Альварес это подтвердил. Еще он притарабанил две афиши, свидетельствующие о направлении, которого придерживался режиссер Серпокрылов.

«Циники». Постановка по мотивам одноименной повести А. Мариенгофа.

Эротико-философская драма про превратности жизни в двух актах и одном траурном марше.

Только один спектакль: «Трусы в скатку, ноги вприсядку, жопа всмятку».

Театр альтернативной пьесы на Большой Покровке»,

— Ты узнал, где он обитает? — спрашиваю я.

— Еще недавно он жил возле западного автовокзала. Снимал старую хрущевку. А неделю назад перебрался на Верхнереченскую набережную, дом четыре, квартира восемнадцать. Представляешь разницу? — говорит Альварес.

Разницу я представляю хорошо. Снять хату на Верхнереченской набережной — это для нашего города равносильно тому, как если бы поселится в Москве в квартире с видом на кремлевские звезды. Кстати, кремль у нас тоже имеется. Из красного кирпича с высокими пузатыми башнями. В нем располагается администрация губернатора, мэрия и разных мастей советы депутатов, а дома на Верхнереченской набережной и на параллельной улице издавна называли «правительственными». Это добротные здания из серого гранита, выстроенные в начале пятидесятых годов с высокими потолками и широкими окнами. Это центр нашего города и одновременно его окраина. Все потому, что на другом, луговом берегу реки, города уже нет. Вышел на балкон, глянул налево: цивилизация — машины шинами шуршат, людишки туда-сюда бегают. Глянул направо: как будто и не в городе, а на окраине мира. Степь да степь кругом. Словом, вся гамма ощущений в одном месте.

Значит режиссер, который постоянно мыкался в поисках спонсоров, совсем недавно переехал жить в очень престижное по местным меркам место. Вас не наталкивает это на размышления? Меня — да. Конечно дом номер четыре, не такой крутой как дома один, два и три, но все-таки.

— Скажи мне, Хуанито, как художник художнику, — спрашиваю я, когда мы выходим на улицу. — Ты рисовать умеешь?

— Умею ли я рисовать? И ты еще спрашиваешь? Да я был в детстве самым лучшим рисовальщиком! Видел бы ты мою школьную парту! Учителя из других школ нарочно приходили в нашу, чтобы полюбоваться. Ренуар и Ван Гог, по сравнению со мной, просто жалкие мазилы.

— Ладно, ладно разошелся. Пойдешь к Серпокрылову. Прямо сейчас. Домой. Представишься художником-декоратором, который ищет работу. С твоей внешностью иванушки-интернешэнэла ты сразу сойдешь за своего. Завяжешь с ним разговор и присмотришься, что к чему.

— Я если он сразу с порога пошлет куда подальше? У него же наверняка есть свой декоратор.

— А ты напирай на то, что у тебя особый, свойственный только тебе стиль. Который стоит того, чтобы на него посмотреть. Серпокрылов любит эксперименты, он должен клюнуть. Ты обязан с ним познакомиться. Хотя стоп. Не хочется пускать тебя туда одного. После того, что с Вороновым сделали его подельники… Вот что: мы пойдем вместе.

— Ну, придем мы к нему. А дальше?

— Познакомимся. И потом, если он и впрямь приложил руку к деньгам архиепископа, то он не самый умный человек. Вместо того чтобы спокойно выждать время, пока не утихнет шум, он сразу начинает жить на широкую ногу. Тогда деньги могут быть прямо у него на хате.

— И когда мы придем к нему, мы увидим, как он их считает и раскладывает по кучкам? Что тогда? Трахнем его по чайнику и отберем краденное?

— Там видно будет.

— А это ничего, что мы припремся к нему домой, а не, скажем, в театр? Это некультурно.

— Эким ты стал деликатным, Хуанито. С чего бы это? Раньше я за тобой этого не замечал.

— Посмотрел бы я на тебя, если бы тебе дали год условно.

— Ты главное никого там из окна не выкидывай, и все будет в порядке.

— Это не только некультурно, но и подозрительно, — продолжает настаивать он.

— Да успокойся ты, Вано. Все нормально. Среди творческих людей это в порядке вещей. Я по телеку слышал, что Ярослав Евдокимов, когда впервые приехал с Алтайских гор в Москву, пришел со своими рассказами прямо домой к актеру Валерию Золотухину, и последний долго соображал, как бы от него избавиться.