Все оттенки красного

Первой опомнилась Наталья Александровна:

— Надо же что-то делать! В милицию звонить!

Эдик:

— Я сам это сделаю.

Вера Федоровна, зябко кутаясь в шаль:

— Почему ты?

Эдик:

— Потому что у меня-то как раз железное алиби, я сторонний наблюдатель. Мы с Егором были в саду, в беседке.

Наталья Александровна:

— А я сидела на веранде! Все это видели! Все!

Вера Федоровна:

— Ма шер, на веранде кроме тебя никого не было.

Эдик(услышав в коридоре голоса):

— Не надо бы пускать сюда прислугу. Наговорят потом черт знает что.

Настя:

— Да что вы все такое говорите! Он же умер! Умер!

И тут Нелли Робертовнапроизнесла:

— Маруся, девочка моя, но зачем же? Зачем?

И, Майя, громко рыдая, начала лепетать что-то невнятное:

— Это не я. Я услышала выстрел, а моя комната ближе всего. Я торопилась, голова опять болит. И в груди. Я споткнулась, и увидела на полу пистолет. Не хотела сначала, но подняла зачем-то. Не знаю. Мне… Мне плохо…

И тут осознала случившееся и Олимпиада Серафимовна. Она взялась рукой за грудь и жалобно простонала:

— Сын… Мой сын… Что же это? Что? Убийцы…

БАГРОВЫЙ

После фразы Эдика: «Лучше до приезда милиции ничего здесь не трогать» и короткой суеты, все вышли на веранду в ожидании. Чего? Определенности… Никто не знал, как вести себя в такой ситуации, о чем говорить, что делать, и надо ли вообще что-нибудь делать. Пытаясь как-то ускорить ожидание, обитатели особняка чрезмерно суетились вокруг Олимпиады Серафимовны, которая жаловалась на нестерпимую боль в груди. Ольга Сергеевна капала ей успокоительное в стакан, Миша принес подушку ей под спину, а остальные наперебой давали советы, что бы еще можно было сделать для облегчения болей. На всякий случай вызвали еще и «скорую», потому что никто не знал, кто приедет, кроме милиции, что будут делать и как делать. Знали только, что покой этого дома нарушен, и нарушен надолго. Что надо теперь будет отвечать на бесконечные вопросы, вспоминать, что и как было, давать какие-то объяснения, суетиться по поводу похорон, наследства, строить новые планы, потому что старые были интересны теперь разве что милиции.

— Душно-то как, — тихонько всхлипнула Олимпиада Серафимовна. — Как же душно!

— Прохладно, — поежилась Вера Федоровна, не расставаясь с шалью.

— Господи, что будет? — простонала Наталья Александровна. — Кто-нибудь читал уголовный кодекс? Состояние убийцы не конфискуют случайно в пользу государства? Не останемся ли мы теперь ни с чем?

— Да помолчи ты! — поморщилась Нелли Робертовна. — Не говори ерунды!

— Но я же никогда не имела дела с милицией! Ведь теперь получается, что…

— Мама, ты недавно давала взятку налоговому инспектору, — напомнил Егорушка. — Разве он не милиция?

— Егор! — тут же взвизгнула его мать.

— Значит, у вас есть опыт, Наталья Александровна, — усмехнулся Эдик. — Научите нас. Может, и удастся замять дело?

— Может быть, нам сказать, что он застрелился? — нерешительно высказалась Вера Федоровна.

— Я тоже думаю, что… — поддержала, было, ее Наталья Александровна, но тут на улице, за высоким кирпичным забором, отчетливо послышался звук мотора.

— Кажется, едут, — прервав ее, поднялась из кресла Нелли Робертовна. Потом обвела взглядом присутствующих: — Я всех вас очень попрошу не вытаскивать на свет божий грязное белье. Говорите как можно меньше. В конце концов, последнее время все желали ему смерти.

— При матери,— простонала Олимпиада Серафимовна. — Как ты можешь при матери! Ведь у тебя никогда не было детей, ты не можешь знать, что это такое!

Нелли Робертовна не ответила; От ворот к особняку шли трое мужчин: двое в штатском и один в милицейской форме, похоже, что участковый. Следом за ними еще какие-то люди, которые несли какое-то оборудование. За высоким забором снова что-то зарокотало, похоже подъехала еще одна машина. И слово «убийство» словно бы материализовалось из воздуха, стало весомым, зримым, повторяемым этими чужими людьми бесконечно и на все лады.

Приехавшие поднялись на веранду.

— Старший оперуполномоченный капитан Платошин, — буркнул человек в штатском, что был постарше. — Кто звонил? Где труп?

— Там, — неловко дернулась Нелли Робертовна. — В кабинете.

Ни на кого не глядя, Платошин протопал в кабинет, коллеги двинулись следом за ним. Оставшиеся на веранде обитатели дома замерли в напряженном ожидании.

В кабинет больше никого не пускали. Казалось, что время остановилось, и что этот длинный летний день будет длиться теперь бесконечно, а короткая ночь никого не спасет, не принеся покоя и облегчения.

— Как все было? — первой этот вопрос капитан Платошин задал Нелли Робертовне Листовой.

— Его бывшая жена… Наталья Александровна очень громко говорила, и Георгий… Она выбежала на веранду и сказала, что у него есть пистолет.

— Значит, они ссорились, и Георгий Эдуардович Пригрозил ей оружием? Так?

— Я не знаю. Меня там не было. Просто я хотела уточнить тот момент, когда всем в доме стало известно про оружие.

— Всем?

— Да.

— Включая вашу домработницу и шофера?

— Причем здесь они?

— Вы хотите сказать, что это дело семейное? Что только кто-то из членов семьи мог выстрелить в хозяина дома?

— Он пока не хозяин. То есть наследство должно быть поделено между ним и Марусей. Дочерью моего… покойного мужа. То есть, должно было быть поделено, но теперь…

— Значит она — самый заинтересованный в его смерти человек, так?

— Зачем вы так?

— Но ведь именно ее застали с пистолетом в руках возле потерпевшего.

— Я не могу себе представить, что Маруся — убийца. Не могу.

— Хорошо. Где вы были в момент выстрела?

— Я? У себя в комнате.

— Одна?

— Да.

— Кто первым вошел в кабинет? После того как девушка подняла с пола пистолет?

— Кажется… Олимпиада Серафимовна. Да. Когда я спустилась, она уже была в кабинете. Потом Наталья Александровна.

— Но с чего вы взяли, что первая появилась там раньше второй?

— Не знаю. Вы у них спросите.

— Значит, вы пришли третьей? А потом?

— Эдик и Егор. Потом Настя и Вера Федоровна. Кажется.

— Кажется?

— Да что я, по сторонам смотрела?! Поймите вы. Мы все думали только о том, что Георгий умер!

— Убит. Что кто-то его убил.

— Эта девочка просто не могла… Не могла.

— Выясним. А кто, по-вашему, мог?

— Не знаю. Никто.

— Никто не мог, а в кабинете лежит труп.

— Может быть, это было самоубийство?

— А причины? Человек получил огромное наследство, он здоров, у него семья… А что у нас с семейной жизнью?

Нелли Робертовна замолчала надолго. Не сказать? Все равно узнают.

— Так что? — мягко, но настойчиво повторил свой вопрос капитан.

— Он, кажется, собирался жениться.

— Вот видите. А вы о самоубийстве говорите! Так и запишем: «собирался жениться». Вам надо пройти дактилоскопию.

— Что!?

— Как всем, живущим в этом доме. На пистолете могут оказаться отпечатки пальцев. Это убийство, Нелли Робертовна, и не надо на меня так смотреть.

— Как угодно…

… — Так. Олимпиада Серафимовна Листова. Вы кем приходитесь потерпевшему?

— Я мать, — (жалобный звон качнувшихся серег).

— Скажите, вы первой вошли в кабинет?

— Первой? Там уже была эта Маруся. С пистолетом. Скажите, зачем? Зачем она убила моего сына?

— А вы что видели, как она стреляла?

— Если бы я это видела, я бы сама кинулась под дуло пистолета! Я подставила бы свою собственную грудь! Я бы не допустила! Я мать!

— А где вы были в момент выстрела?

— На кухне. Я была на кухне. Я хотела сделать ему… Хотела принести что-нибудь, ведь на сухомятке он может испортить себе желудок. Простите. Мой сын… Мог испортить… Не могли бы вы меня отпустить? Мне нехорошо.