Шерлок Холмс и талисман дьявола

Поэтому я понял, что краска на его лице и улыбка вызваны не столько ходьбой и утренним свежим ветерком, сколько тем, что подтвердилось какое-то его предположение, о котором он ничего нам не сказал.

Покончив с обильным завтраком, Холмс закурил трубку и снова улыбнулся.

– Я попросил миссис Уильямс приготовить нам холодный второй завтрак, – сказал Холмс. – А если вы возьмете свою камеру, полковник, мы сможем оправдать нашу репутацию археологов, одновременно наслаждаясь чудесной погодой.

– А у меня создалось такое впечатление, что вам нужно к чему-то подготовиться, – сказал я, удивленный хорошим настроением моего друга.

– Мои приготовления уже наполовину закончены, – ответил Холмс. – А вторая половина зависит от других людей и может затянуться на день-два. Мы можем воспользоваться перерывом в делах.

Харден достал фотокамеру, и мы отправились в путь на маленькой, но крепкой повозке миссис Уильямс. Мой друг повез нас к западной части холмов, где они возвышались над вересковой долиной, плавно поднимающейся к покрытой трещинами скале, напоминавшей замок, созданный природой на самой высокой части холмистой гряды. С этих высот можно было увидеть Принси-пэлити [19], сверкающие волны моря и, по словам Холмса, даже берега Ирландии.

В долине Холмс показал нам пересекающиеся каменные круги – то, что осталось от поселений наших предков, и полковник их сфотографировал. Все это время Холмс обрушивал на нас поток сведений об этих древних памятниках и кельтиберах, которые их создали. Он пояснил, как его знание халдейского языка, который он считал праотцом всех европейских языков, помогло ему узнать историю наших предков. Он рассказал нам о маленьких, смуглых, темноглазых людях, которые пришли в эти края, по их собственной легенде, «из земли за Константинополем» и принесли с собой язык, производный от праотца всех языков, и почитание восточного культа Великой Богини-Матери.

И, глядя на одинокий камень, возвышающийся среди зарослей вереска, Холмс объяснил, как эти люди поставили его и почему и что корни этого культа в Северной Америке и Средиземноморье.

Холмс всегда зачаровывал своим умением рассказывать, и я мог слушать его часами, но сегодня я чувствовал, что его ум и внимание заняты не только давно минувшими событиями. Я достаточно хорошо знал Холмса и понимал, что когда он направляет свою трость к горизонту, то одновременно очень внимательно своим необыкновенно зорким взглядом охватывает близлежащие окрестности.

Мы дошли до тропинки на северном склоне холмов и, когда повернули направо от нее, перед нами открылся такой захватывающий вид, который вряд ли встречался мне когда-либо.

Над цветущим травяным ковром поднимались изъеденные временем острые и неровные гранитные колонны, поддерживающие плоское перекрытие. Очевидно, это было одно из древних захоронений, руины которых разбросаны по всем нашим западным графствам и которые представляют собой места упокоения тех, кого народ особенно почитал. Именно поэтому предки и выбирали такие торжественно-величественные, прекрасные в своем драматизме места для могил. Обрывистый склон холма спускался к морской бухточке, ярко сверкавшей на солнце, а за ней гряда простиралась далеко на север.

Пока Харден снимал виды, мы с Холмсом открыли рюкзаки и достали припасы миссис Уильямс. Солнце стояло высоко, и на небе не было ни одного облака. Мы сидели в тени древней могилы и закусывали. Наш поход по холмам и плотная еда клонили в сон, и вскоре я заснул, удобно опираясь спиной об одну из колонн.

Когда я проснулся, то увидел, что Хардена тоже сморил сон. Холмса не было видно. Как только я встал, полковник тоже проснулся.

– А где Холмс? – спросил я.

– Он сказал, что ему надо порастрясти слишком плотный завтрак, и ушел вон в том направлении, – ответил полковник и указал на юг.

Мы не спеша поднялись на холм и осмотрелись. Через некоторое время я заметил Холмса. Он стоял в тени дерева на расстоянии двухсот ярдов, приставив бинокль к глазам. В глубокой задумчивости я потихоньку соскользнул вниз к могильному памятнику. Было очевидно, что, несмотря на попытки развлечь нас с полковником, сам Холмс опасался, что за нами следят. Я вспомнил о засаде в Уормлоу и подумал, что сейчас мы находимся в еще более отдаленной и менее населенной местности, чем раньше, и нападение банды Дрю здесь делает нас более беззащитными. Поэтому я решил быть настороже, но ничего не говорить полковнику.

Через несколько минут Холмс присоединился к нам, сказав, что опять прогуливался в интересах здоровья, и, покончив с остатками провизии, мы пустились в обратный путь.

Вечер мы провели дома, за общим разговором, и Холмс снова показал себя эрудитом и остроумным комментатором, и все же он был настороже.

На закате, когда за окнами покраснели вершины холмов, мы зажгли лампу. Уже совсем стемнело, а мы все еще сидели вокруг стола, куря и болтая, и я по-прежнему ощущал, что Холмс ни на минуту не ослабляет напряжения. Мои чувства были обострены сознанием, что мой друг чего-то опасается, и мне нелегко было скрывать свое беспокойство и не вздрагивать при малейшем шорохе. Вскоре я понял, что и полковник столь же обеспокоен.

Неожиданно за окном крикнула ночная птица, и полковник встрепенулся.

– Что это было? – спросил он.

– Местная фауна празднует наступление ночи, – беспечно ответил Холмс.

Опять раздался тот же звук, и Харден встал из-за стола.

– Я не знаю, как кричат ваши птицы, – сказал он мрачно, – но вот у этой, мне кажется, почти человеческий голос. Пожалуй, пойду посмотрю.

Холмс тоже встал:

– Простите, полковник, но моя опека над вами остается в силе. Если надо пойти на разведку, то, полагаю, это моя обязанность.

Быстрым движением он погасил лампу, и к тому времени, когда наши глаза привыкли к темноте и можно было хоть что-то разглядеть, он уже выскользнул за дверь.

Мы молча ожидали его в темной комнате, осторожно выглядывая из окон, но ничего нельзя было разглядеть.

– А чего мистер Холмс опасается? – спросил Харден.

– Опасается?

– Доктор, ваш друг сегодня как на иголках. Он чего-то ожидает, каких-то событий. Он вам ничего не говорил?

– Полковник, – ответил я ему, – вы уже достаточно долго знакомы с Шерлоком Холмсом и должны знать, что он не склонен рассказывать о своих дедуктивных умозаключениях кому бы то ни было, пока полностью в них не будет уверен. Я научился терпеливо ждать и всецело полагаться на его неизменное мужество и необычайные мыслительные способности.

В этот момент стукнула дверь, и Холмс снова появился в столовой. Он опять зажег лампу и улыбнулся:

– Если вы думаете, что нас окружили приспешники Дрю, то я могу вас успокоить. Нам угрожают только несколько пасущихся овец, и мы можем спать спокойно. Завтра, надеюсь, я смогу закончить ваше дело, полковник.

И ничего более не сказав, он пожелал нам спокойной ночи.

На следующее утро Холмс снова встал раньше всех, но не отправился на прогулку, а приветствовал нас, сидя за столом, когда мы вышли к завтраку. Миссис Хадсон переслала нам лондонские газеты, и очень скоро Холмс превратил наше валлийское жилище в подобие Бейкер-стрит с ворохом газет на полу.

После завтрака Харден стал проявлять признаки нетерпения, потому что мой друг невозмутимо попивал кофе и курил уже вторую папиросу.

– Мистер Холмс, – сказал, помолчав, полковник. – Я правильно вас понял, что мое дело сегодня будет закончено? Мы можем вам чем-нибудь помочь?

– Не думаю, – ответил Холмс и снова обратился к газетам.

Из кухни появилась миссис Уильямс и, заверив Холмса, что выполнила все его поручения, ушла к себе. Тогда Холмс скомкал газету и бросил ее на пол. Затем вынул револьвер из кармана и проверил барабан.

– А теперь, – сказал он, – если вы окажете мне любезность и проверите свое оружие, я покажу вам еще кое-какие достопримечательности этого несравненного места, после чего, полагаю, мы сможем узнать местонахождение талисмана дьявола. Так что же, в путь, джентльмены?