Фарфоровый домик

— Благодарю вас, мистер Дэвинсон. Возможно, вы снова потребуетесь мне.

— Охотно сделаю все, чем могу помочь вам, сэр. Я был очень привязан к сэру Рэндольфу. Мы с ним были, если я могу так сказать, чем-то вроде сводных братьев.

— Не странно ли он сказал? — спросил Бэнкрофт, когда мы возвращались из кухни. — Обычно говорят: мы были как братья. Вот уж, сводные братья!

— Возможно и нет, с точки зрения Дэвинсона, — заметил Понс. — На мой взгляд, этим он хотел сказать, что они были как братья, на ступеньку отстоящие друг от друга на общественной лестнице. Сэр Рэндольф находился на ступеньку выше, а он на ступеньку ниже.

Бэнкрофт возмущенно буркнул:

— Итак, ты потратил полчаса. К каким же выводам ты пришел?

— Смею сказать, что для выводов время еще не настало. Тем не менее можно утверждать, что сэр Рэндольф был убит человеком, которого не имел причин опасаться. Похоже, он всегда был осторожным человеком и не проявлял беззаботности в общении с публикой.

— Вне сомнения, ты уже обзавелся какой-нибудь изобретательной теорией, объясняющей, как убийца вошел в запертую комнату и вышел из нее, — раздраженным тоном бросил Бэнкрофт.

— Я бы так не сказал. Сэр Рэндольф впустил его, сэр Рэндольф и выпустил, заперев за ним двери. До вскрытия мы не можем в точности определить, каким образом сэр Рэндольф расстался с жизнью.

— Мы еще раз тщательно просматриваем бумаги.

— Напрасная трата времени. У вас, в Министерстве иностранных дел принято думать крайне обыкновенными штампами. На мой взгляд, бумаги не имеют никакого отношения к его смерти.

Бэнкрофт запротестовал:

— Ты берешь на себя слишком много, полагая, что смерть сэра Рэндольфа приключилась при работе над этими бумагами лишь благодаря случайному совпадению?

— Совпадение действительно возмутительное, — проговорил Понс. — Но я вынужден поверить в него.

— Что-нибудь еще у тебя есть? — спросил Бэнкрофт.

— Если это возможно, я бы хотел, чтобы к нам в квартиру 7В без всякого промедления прислали копию завещания сэра Рэндольфа.

— Будет сделано.

Оказавшись у нас дома, Понс отправился вместе с фарфоровым домиком и коробочкой пастилок в тот уголок, где он держит свои химикалии, а я приготовился отправляться в обход. Когда я покидал квартиру 7В, он как раз разламывал одну из благовонных пастилок, а когда вернулся два часа спустя, он успел разломить уже все до одной и встал из-за стола, причем глаза его светились торжеством:

— Сэр Рэндольф принял смерть от собственной руки.

— Самоубийство!

— Я бы так не сказал. Нет, в одной из пастилок я обнаружил цианистый калий. Ее приготовили и опустили в коробочку на столе втайне от него. Поскольку в день он использует не менее двух пастилок и не более трех, а в коробочке обычно умещается две дюжины пастилок, можно предположить, что отравленную ему подложили не более двенадцати дней назад. Судя по пеплу, оставшемуся в фарфоровом домике, можно сказать, что яд поместили в горючую восковую оболочку, которую далее покрыли обыкновенным составом. Сэр Рэндольф угодил в смертоносную ловушку, расставленную лицом, которое знало его привычки и имело доступ в его кабинет.

— Я так и думал, что он отравлен. Но каким был мотив совершения преступления?

— Безусловно, не бумаги. Это было очевидно с того самого мгновения, когда я установил, что причиной смерти сэра Рэндольфа послужила жаровня для благовоний. Об этом свидетельствовал — помните — тот слабый аромат миндаля.

— Значит, дело в его деньгах?

— Посмотрим. Всего за несколько минут до вашего возвращения мне прислали копию завещания сэра Рэндольфа. Я как раз намеревался заняться им.

Он подошел к столу, взял лежавший сверху запечатанный конверт и открыл его. Понс ненадолго замер на месте, изучая развернутую им бумагу.

— Удивительно ясный документ, — пробормотал он. — Верному слуге Уиллу Дэвинсону — двадцать пять сотен фунтов. Мисс Эмили, обеспеченной иным образом, — сумму в пять сотен фунтов. Миссис Клаудии Мелтон — две сотни фунтов. Основную часть состояния равными долями разделить между пятью благотворительными заведениями. Все закладные простить!

— Ну, здесь, с точки зрения мотива, едва ли можно что-нибудь усмотреть, — проговорил я.

— Убивали и за десять фунтов, — возразил Понс. — И даже за меньшую сумму. Однако едва ли с такой тщательностью и предусмотрительностью. Могу представить, что речь шла о значительно большей сумме, чем две или пять сотен фунтов.

— Мотив и возможность были у Дэвинсона.

— Он не отрицал этого, — заметил Понс, криво улыбнувшись.

— Он знал о том, что упомянут в завещании. И сказал нам об этом.

— Назовите мне главное возражение против того, что это именно он спланировал смерть сэра Рэндольфа.

— Помню, как вы нередко говаривали, что, если отбросить все невозможные варианты, оставшийся, сколь бы неправдоподобным он ни выглядел, должен оказаться истиной. Дэвинсон упоминал об иностранце… немце, который посетил сэра Рэндольфа всего за несколько дней до его смерти.

— Мы знаем об этом только из уст Дэвинсона, — заметил Понс.

— Если бумаги из Форин Офис не предоставляют нам мотива, таковым может стать только состояние сэра Рэндольфа, — указал я уже чуть резким тоном.

— Похоже, что состояние его было надежно распределено.

— А держатели закладных! — воскликнул я.

— Я думал о них. Еще до того как я увидел этот документ, мне стало ясно, что в отношении их следует провести некое расследование. Однако осмелюсь предположить, что оно засвидетельствует нам, что сэр Рэндольф не был владельцем большого числа невыплаченных закладных и что общая их сумма, например, не столь велика, как предполагал Дэвинсон.

— А как насчет Лавсона?

— Я не забыл о нем. Его завещание может дать нам крупнейшую цифру среди залогов. Возможно, что помимо возможности он обладал и мотивом. Однако возможность совершения им невелика, поскольку ему, конечно же, было ясно, если только мысль об убийстве сэра Рэндольфа вообще приходила ему в голову, что мотив этот будет незамедлительно обнаружен. Более того, мы располагаем свидетельством Дэвинсона о снисходительном отношении сэра Рэндольфа к своим кредиторам, что в достаточной мере подтверждается условиями завещания сэра Рэндольфа, в котором он прощает сделанные по закладным долги. Нет, здесь кроется нечто другое, о чем мы пока не имеем ни малейшего представления, нечто, способное заставить убийцу совершить немалый труд, чтобы приготовить смертоносную пастилку и тайно подложить ее в коробочку на столе во время визита в дом сэра Рэндольфа — возможно тайного, если дело обстояло именно так — да еще постараться благополучно оказаться вдали от жертвы, когда она волей случая воспользуется отравленной пастилкой. Все было очень тщательно продумано; я не вижу ничего импульсивного. Поэтому-то, очевидно, бумаги не имели никакого отношения к убийству: тот, кто подложил пастилку в коробочку, сделал задолго до того, как сам сэр Рэндольф узнал, что получит их для анализа. Аналогичным образом дедуктивный процесс свидетельствует о том, что у иностранного гостя — если таковой существовал — мотива не было.

— А если нет?

— Тогда, боюсь, придется заняться Дэвинсоном. Однако у нас нет особых оснований сомневаться в рассказанной им истории. Сэр Рэндольф вполне мог принять иностранного гостя. К тому же Дэвинсон не кажется мне способным на создание столь замысловатого плана.

— Так кто же?

— Мы должны учитывать то, что Дэвинсон в тот вечер уже ушел. Сэр Рэндольф находился в одиночестве. И он мог открыть дверь любому угодному ему гостю, вне зависимости от мнения своего слуги.

— В таком случае мы вновь возвращаемся к мотиву.

— А разве нет? — И с этими словами Понс погрузился в задумчивость, из которой вышел только для того, чтобы с озабоченным выражением на лице поглотить ленч, который прислала наверх миссис Джонсон. Когда я отправился в постель, он еще сидел, выкуривая трубку за трубкой своей отвратительной махорки.