История золотого Будды

— Правда, у папы был двоюродный брат где-то в Силезии, но они не встречались после давней ссоры. Кажется, из-за денег, — добавила она, помолчав. Дочь Павлаты явно не проявляла особого энтузиазма по поводу миссии Красла. Похоже, что ей было безразлично, будет ли могила покойного соответствовать его заслугам. Утомленная разговором, Альбина опустилась на постель и отпила липового отвара.

— Вам трудно дышать? Это неудивительно, вы даже окно не открываете. — Красл встал и подошел к окну.

— Нет, прошу вас… — девушка приподнялась с постели. — Я не хочу слышать, не хочу… — Она расплакалась, закрыв лицо. Худенькие плечи задергались под одеялом. Видно, еще не свыклась с потерей, страшится будущего. Конечно, ей, такой слабенькой и нервной, нечего и думать самой управиться с лавкой. Может, и долги есть. Налетят кредиторы, так и крыши над головой не останется. Видимо, Павлата испытывал в последнее время серьезные денежные затруднения, занимал где мог.

— Это очень странно. В Прагу он присылал изрядные суммы. Доктор Х. говорил, что он был из самых активных наших жертвователей…

— Еще бы! Отец всегда умел тратить деньги на всякие глупости! Недавно он надумал открыть фабрику по производству меда. Накупил ульев со всей округи, а потом оказалось, что у нас здесь, вблизи от гор, деревья зацветают гораздо позже, чем на равнине. Кончилось тем, что почти все пчелы замерзли в прошлую зиму. Вот тогда он и стал носиться с этим рабочим кооперативом, чтобы сохранить магазин. Он хотел преобразовать его в потребительское общество. Потому, наверное, и с этим вашим доктором связь поддерживал… — Бедняжка смотрела на Красла глазами, полными слез.

— Все это очень странно. — Красл поднялся и подошел к окну. — До недавних пор я слышал о вашем отце лишь хвалебные речи. А вы, родная дочь, говорите о нем так… — Последовала длительная пауза. Альбина обиженно хмурилась. Красл открыл ставни и выглянул из окна. Как он и предполагал, оно выходило на улицу. Напротив стоял низенький домишко, тот, из которого выглядывала недавно бабка. Ворота фабрики находились по правую руку, за стеной дома.

— Как, собственно, погиб ваш отец, барышня? — спросил Красл.

Альбина рассказала то, что он уже слышал прежде. Павлату нашли у порога в луже крови, с простреленной грудью.

— В него попала какая-то шальная пуля.

— Но каким образом? — спросил Красл, волнуясь. — Как это могло быть? Может быть, у вас есть другая комната?

— Нет, только лавка и эта комната.

— А он не был в лавке?

— Нет, где уж! Ведь мимо шли рабочие, то и дело стучали в окно и звали его на демонстрацию. Отец раньше часто выступал на патриотических собраниях в округе. Он знал наизусть несколько стихотворений Гавличека [4], сам написал несколько эпиграмм, рабочие его любили. Но на этот раз он не захотел участвовать. Говорил, что не желает якшаться с танвальдскими немцами. Во время демонстрации он сидел вон там. — Она показала на стол в углу.

— Однако нашли его у дверей? А где были вы, барышня?

— Я выбежала на минутку во двор, потому что наш пес очень сильно лаял. Он метался у будки как бешеный, я отвязала его и хотела впустить в дом, а он вырвался, и больше его никто не видел. Когда я зашла в дом, папа уже и не дышал. Как раз в это время начали стрелять на фабрике, я услышала выстрелы и стоны, люди побежали мимо наших окон. Некоторые девчата кричали и плакали: «Стреляйте в нас! Стреляйте, чешские солдаты! За то, что мы правды хотим! Эх вы, герои!..» Девушка снова закрыла лицо руками. Но сейчас она не плакала. Сидела совсем тихо, как будто перед ее глазами снова встали те страшные картины.

— Значит, ваш отец лежал у порога? — Красл взглянул на окно. — А откуда, собственно, в него стреляли?

— Как это откуда?

— Разве вас никто не спрашивал об этом? Ведь чтобы попасть в него, стоящего у двери, пришлось бы влезть на крышу дома напротив? Но тогда стрелявшего видно было бы всему поселку! Из толпы тоже никто стрелять не мог: у рабочих не было оружия, к тому же ваши окна довольно высоко от мостовой.

— Говорят, это была шальная пуля. Доктор пришел сразу же. Риссиг выслал к людям своего личного врача. Сначала велел их расстрелять, а потом послал лечить. Врач сразу сказал, что папа уже мертвый. Убит шальной пулей.

— Все равно странно, барышня. Откуда же она срикошетила? Ведь это уже мяч нужен, а не пуля, чтобы от ворот фабрики попасть в стену дома напротив, а от нее под прямым углом залететь сюда. Я был в армии, моя милая, можете мне поверить, что таких пуль не существует. — Красл внимательно осмотрел дверной косяк. — Может быть, хоть какие-нибудь следы остались? Простите, что я так подробно расспрашиваю. Я понимаю, как вам тяжело, но смерть вашего отца производит такое странное впечатление…

— Какая-то пуля попала вон в ту раму, — Альбина нерешительно показала на окно.

— Что? В раму окна? Выходит, она срикошетила в третий раз? Да еще от деревянной двери? — Красл подошел к окну, вынул из кармана перламутровый перочинный ножик и через минуту держал в руке сплющенный заряд.

— Вы из полиции? — ахнула Альбина, на которую он явно произвел впечатление.

— Нет, я приехал по поручению друзей вашего отца. Я хочу вам помочь, вы должны верить мне… — Встав у двери, Красл задумался. — А не мог кто-нибудь проникнуть сюда, пока вы возились во дворе с собакой?

— Нет, не знаю… — Альбина вдруг покраснела. — Конечно, нет, ведь папа на сто замков запирался! А в тот день он придвинул к дверям еще две бочки с кислой капустой. Не было здесь никого!

— Скажите просто, что не знаете. Зато я точно знаю, что пуля, убившая вашего отца, летела со стороны двери…

Девушка испуганно смотрела на Красла.

— Нет! — вскрикнула она.

— Стреляли вот откуда, и притом из пистолета, — сказал учитель уверенно. — Я не один год служил. Этот заряд не из солдатского ружья. Он гораздо меньше. Пистолетный, в этом я уверен. — Он погладил девушку по плечу.

— А теперь скажите мне, что выяснили жандармы?

— Жандармы? Они здесь и не были. Они ловили в горах главарей и подстрекателей стачки. Несколько дней все выслеживали. Написали мне справку о смерти отца без всяких объяснений. Говорят, тогда больше пятидесяти человек схватили. Потом они готовили процесс в Болеславе. О моем отце никто и не вспомнил!

— Вот, значит, как! А скажите-ка, ваш отец не имел врагов? Был кто-нибудь, кто его терпеть не мог, хотел убить?

— Не знаю… Нелепо все это. Никто к нам не мог войти. Странные у вас мысли. Папу убила шальная пуля.

— Не ссорился ли он с кем-нибудь перед самой демонстрацией? Вы сами говорили, что ваш отец много бывал среди людей, произносил речи. Почему же на этот раз он остался дома? Ждал кого-то? Или боялся чего? Зачем он загородил дверь? Разве это не странно?

— Он боялся Шойе, я знаю.

— Шойе?

Девушка рассказала о некоем социал-демократе из Либерца, который задолго до стачки призывал чешских рабочих объединиться с немецкими.

— Они поспорили с отцом утром, перед демонстрацией. Шойе хотел, чтобы папа пошел с ним в Гаратицы уговорить тамошних рабочих тоже прекратить работу. Там работают и чехи, и немцы, это смешанная деревня. А папа отказался наотрез. Они спорили, кричали друг на друга, Шойе назвал отца предателем, я слышала, как он угрожал ему. — Альбина говорила теперь быстро и уверенно, как будто решилась открыть все. — «Ты предатель, и я с тобой расправлюсь как с предателем!» — кричал Шойе, он немного умеет по-чешски. А другие, которые ворвались вместе с ним в лавку, украли у папы целый ящик спичек. Папа испугался, что подожгут, закрыл ставни и загородил дверь.

— Почему же вы ему не помогали?

— Я помогала!

— Послушайте, барышня, — Красл присел на край постели и взял ее за руку. — Послушайте, Альбинка, давайте договоримся. Или я иду в полицию и сообщаю обо всем: об этой странной шальной пуле, о ссоре с Шойе. Или мы с вами поедем в Либерец. Как вы считаете?