Его осенило в воскресенье

Джанни Тассо прожил год в Париже, овладевая парикмахерским искусством, и регулярно туда ездил, чтобы не отстать от веяний моды. Участвовал в симпозиумах, в беседах парикмахеров за круглым столом. И в этом, право же, не было ничего плохого. Но вечерами он читал книги, которые ничего общего с парикмахерским искусством не имели (интересно, кто ему их дает?), а потом заводил с тобой разговор о Тейяр де Шардене. Однажды он даже ее уговаривал прочесть книгу по демонологии.

— А какие там прекрасные негритянки в цветочных гирляндах, — сказала Анна Карла.

— Таитяне не совсем негритянская раса, — тактично поправил ее Джанни. — Больше того, определение их расовой принадлежности до сих пор остается весьма сложной проблемой. Существует ряд теорий…

Сложная проблема! А теперь он, антрополог с виа Тереза, разрешит ее на месте. Он, и никто другой!

— Ну вот и все. — Джанни Тассо в последний раз пригладил ей волосы и сразу же отвел руку, словно нечаянно угодил в муравейник. — Спасибо, — сказал он тихо и равнодушно.

Мог бы и погромче поблагодарить женщину, которая оплачивает ему отдых на Таити, подумала Анна Карла.

— И скоро вы уезжаете? — спросила она.

— Нет, мы еще увидимся, — сказал Тассо.

— А, прекрасно…

Пореже к нему приходить, пореже.

Она заплатила деньги одновременно с синьорой Табуссо, и пришлось спускаться по лестнице вместе с ней и ее собакой. Поистине неудачный выдался день!

— Этот парикмахер! Неслыханная наглость! — объявила синьора Табуссо, едва они вышли.

Она принадлежала к тому типу женщин, которые «откровенно говорят все, что думают». Анне Карле она рассказывала о своих мозолях и о сексуальных привычках своего покойного мужа, который после любви всегда испытывал адский голод. Одним своим видом синьора Табуссо нагоняла на собеседника страх.

— Другой бы на моем месте только посмеялся. Но я, откровенно говоря, испытываю к этому Тассо одно отвращение, — поморщилась синьора Табуссо.

Анна Карла хотела побыстрее спуститься по лестнице, но ей мешала собака. Спасения не было, и она покорно остановилась.

— Знаете, где собирается провести отпуск этот парвеню! — грозно воздев руки, воскликнула синьора Табуссо. — На Таити!

Анна Карла испуганно посмотрела на стеклянную дверь парикмахерской.

— О, мне наплевать, даже если он услышит, — гаркнула синьора Табуссо. — Пусть этот напыщенный болван знает, чего он стоит… Хоть бы уж из скромности молчал. Ну хорошо, поехал отдохнуть, вернулся, и делу конец. Нет, он тебе, можно сказать, прямо в лицо объявляет. Видишь, зачем мне нужны твои деньги, старая курица? Представляете, дорогая синьора, на наши деньги этот педераст…

Анна Карла, которая шла, низко опустив голову, по аналогии вспомнила о другой картине в гостиной дяди Эммануэле, на которой служанки ощипывали белую курицу.

— Он уже не знает, куда девать деньги, понимаете, синьора? Даже Эльба и Портофино его уже не удовлетворяют. Вот увидите, скоро этот ублюдок заговорит о Найроби, Финляндии, о Флориде!

К счастью, они уже вышли за ворота. Анна Карла перескочила через путавшегося под ногами пса и посмотрела на часы.

— Вам в какую сторону? — спросила синьора Табуссо. — Может быть…

— Благодарю вас, я оставила машину позади дома, — уклонилась от прямого ответа Анна Карла.

— A-а, позади дома. Одно вам могу сказать на прощание: я в эту парикмахерскую больше ни ногой. Баста. Найду другую, вернусь к моей старухе Иде. Она очень хорошо стрижет, а главное — на удивление честная. Оплачивать круизы этого невежды! Дудки!

— Да, но, вероятно, благодаря скидкам, хорошим туристским компаниям… — покраснев, возразила Анна Карла.

— Вы его еще и защищаете? — завопила синьора Табуссо. — Этот гомосексуалист проводит свои досуги в компании себе подобных, уж поверьте мне на слово.

— О боже! Там знак «Стоянка запрещена»! Бегу! — воскликнула Анна Карла, радуясь своему освобождению.

Но от синьоры Табуссо не так-то легко было отделаться.

— Эти негодяи, эти мошенники! — шипела она, идя вслед за Анной Карлой. — Вы не поверите, вчера меня оштрафовали за двадцать сантиметров.

Синьора Табуссо всем другим чувствам предпочитала гнев, и, чтобы рассвирепеть и ощутить себя словно в раю, ей годился любой предлог, в том числе, разумеется, и дорожная полиция.

— Я всего на полколеса заехала за полосу, клянусь вам памятью моего отца! А полицейские и слушать не пожелали: стоянка в запрещенном месте. Они разучились думать, понимать разумные доводы, стали безжалостными. Хорошо еще, что родственник моей служанки, тоже дорожный полицейский, — вполне приличный человек. Среди них это большая редкость. Знаете, я не из-за тысячи лир, а во имя справедливости. Терпеть не могу беззакония! — На самом деле в ярость ее привела именно тысяча лир штрафа… — Я бы даже отдала эту жалкую тысячу лир на благоустройство города, — заявила синьора Табуссо, — если бы они хоть изредка помогали нам. Но они умеют лишь принести тебе домой налоговую квитанцию да оштрафовать за лишние пять минут стоянки в запрещенном месте! Устроили себе легкую жизнь.

Прохожие оборачивались и смотрели им вслед. Разговор на улице с синьорой Табуссо напоминал ссору двух торговок, и в него, как и в ссору, всегда мог вмешаться непрошеный примиритель. А это Анне Карле вовсе не улыбалось.

Странное дело, Вирджиния, сестра синьоры Табуссо — полная ей противоположность: болезненная, тихая и совершенно беспомощная.

— Нет, они все прохвосты, — не унималась синьора Табуссо. — Возьмите, к примеру, мой «луг»!

По-видимому, «луг» был излюбленной темой жалоб синьоры Табуссо. Из ее рассказа Анна Карла в конце концов уяснила себе, что речь идет о крупном участке земли на склоне холма, с виноградниками, кустами желтой акации, оврагами и даже с высохшим ручьем. Увы, чужаки, наглые грабители, попирающие закон, все больше опустошают и губят этот эдем. А синьоре Табуссо из окна своего старого дома с флигелем приходится молча взирать на их разбой. Весной целые банды «туристов» срывают все до одной гвоздики и фиалки, летом после пикников остаются горы пустых консервных банок и бумажных пакетов, осенью крадут грибы, орехи, ежевику; подобно тому как поезда принесли гибель лугам Западной Америки, так автомашины обрекли на разорение «луг» бедной синьоры Табуссо.

— Почему те же полицейские не штрафуют моих мучителей? Разве я не плачу налогов? Не имею права на защиту? Я через своего адвоката послала четыре протеста: в городское управление, поставила в известность карабинеров, префектуру и даже отправила письмо в «Стампу». Напрасные хлопоты! Им до меня нет никакого дела, представляете, они смеются мне в лицо, и все до одного повторяют: «Поставьте ограду, поставьте ограду!» Тоже мне умники нашлись: я истрачу два миллиона лир, а потом шайка грабителей преспокойно через нее перелезет и с еще большим удовольствием все растащит. Это их, ублюдков в полицейской форме, надо посадить за ограду, а еще лучше за решетку!

— А вы не попробовали завести сторожевую собаку? — робко спросила Анна Карла.

— Ах, собаку? — прорычала синьора Табуссо, яростно дергая поводок. — Мой Чин — прекрасная собака, но трус. Мне его приходится держать в доме, не то эти дикари однажды возьмут и сожрут его с потрохами. Я было купила немецкую овчарку, но неделю спустя пришлось ее продать. Чин у меня ревнивый. Он терпеть ее не мог да к тому же боялся. Я повсюду расставила столбики с надписями: «Берегитесь, в доме злая собака», «Осторожно, собака», «Пес может вас покусать». — Она остановилась и грустно покачала головой. — Где там — никто не поверил!

Они повернули на виа Бертоле. Анна Карла собиралась сделать кое-какие покупки, но теперь, только чтобы избавиться от синьоры Табуссо, решила ехать прямо домой. Проклиная ее про себя, она направилась к машине.

— Знаете, днем у них еще хватает совести, чтобы уйти, когда я появляюсь на лугу. А ночью!.. Скажите, что мне делать, ведь приближается лето?

Анна Карла ничего ей не ответила.