Ограбление банка в 12.55

Управляющий казино проводил полицейских злорадным взглядом.

Грауман приказал шоферу высадить Шнеля у его дома. По радиотелефону комиссар узнал об аресте кассира, но из-за сильной усталости решил отложить все дела на утро.

— С кем не бывает, — утешил комиссар Шнеля, удрученного неудачей в казино, и на прощание сказал: — Приходи завтра в управление пораньше и допроси кассира.

На следующее утро Шнель явился на службу первым и тотчас занялся кассиром. Мелер пришел в управление не очень поздно — полагая, что расследование близится к концу, он не мог усидеть дома. И тут его ждал сюрприз: Шнель допрашивал кассира!

Грауман приказал ассистенту подключиться к допросу и вместе со Шнелем выяснить, где скрывается сообщник Корфа. Комиссар был убежден, что кассир действовал заодно с налетчиком. Оснований для этого более чем достаточно: включил сигнальное устройство только после того, как грабитель покинул банк, утаил тридцать тысяч марок, дважды бежал и скрывался от полиции.

— Я думаю, что дело приближается к развязке, — изрек Грауман. — Нажми посильнее на кассира, чтобы признался. Через три часа жду от тебя письменный отчет.

Грауман отправился в больницу Западного района, по пути приказав шоферу остановиться у цветочного магазина. Однако недолго постояв у витрины, комиссар передумал покупать букет. Зачем? Его отношения с Голлером не были такими уж теплыми.

В регистратуре он поинтересовался состоянием здоровья вахмистра. Медсестра долго рылась в учетных книгах, однако нужной фамилии так и не отыскала.

— Тогда я хотел бы поговорить с доктором Хоганом, — потребовал Грауман. Как следовало из протоколов комиссии по расследованию убийств, это был лечащий врач Голлера.

— Не знаю, найдется ли у него время для разговоров, — фальцетом проверещала медсестра. — Надо было заранее договориться о встрече. Если всякий…

Грауман потерял наконец терпение.

— Уголовная полиция, — рявкнул он и сунул ей под нос служебное удостоверение. — Надеюсь, теперь вы пошевелитесь?

Медсестра, почувствовав себя уязвленной, отвернулась.

— Не могли сразу сказать? — Она набрала номер и сообщила о Граумане. Затем, не поворачивая головы, коротко бросила: — Второе отделение.

Комиссар проворно взбежал по лестнице на второй этаж, быстрыми шагами прошел в конец коридора и возбужденно постучал в дверь кабинета доктора Хогана. Открыла юная медсестра. Узнав о цели визита, она предложила комиссару подождать в приемной, пока доктор не закончит осмотр пациента. Грауман сел в кресло и нервно забарабанил пальцами по крышке стола. Медсестра бросила на него уничтожающий взгляд, и он прекратил стучать.

— Вы не знаете, в последние дни сюда не заходил некий господин Голлер? — спросил Грауман.

— Полицейский?

— Да, полицейский, — с надеждой подтвердил комиссар.

— Н-да! — задумчиво произнесла медсестра. — Он был у нас.

— Вчера или позавчера? — поинтересовался Грауман.

Медсестра покачала головой.

— Может быть, он лечится у доктора Хогана на отделении?

— Я знаю пациентов господина доктора. Полицейского Голлера среди них нет, — решительно сказала она. — Правда, если вы имеете в виду несчастный случай, происшедший на прошлой неделе — в господина Голлера, кажется, стреляли, — то доктор Хоган лечил его.

— Могу я ознакомиться с историей болезни?

Медсестра рассмеялась и деловым тоном пояснила:

— Даже для уголовной полиции — это строго конфиденциальный документ. — Она была счастлива, что смогла ответить профессиональным языком. Во время ночных дежурств девушка любила читать криминальные романы, и вот теперь напротив нее сидел настоящий комиссар. С важным видом она сообщила Грауману: — У меня как раз было ночное дежурство, когда сюда явился этот господин Голлер. Кстати, он добрый друг господина доктора.

— Итак, вы перевязывали его, — приходя в хорошее настроение, заметил Грауман.

— Я занималась тяжелым больным на отделении, когда меня вызвал доктор Хоган. «Небольшая царапина, — сказал он, — мог бы и сам себя перевязать».

— После этого вы вернулись к своему тяжелобольному?

— Конечно. У меня не было других дел в кабинете доктора Хогана. Об этом и говорить-то не стоит.

— О чем не стоит говорить? — спросил Грауман.

— Ну, об этом, о ранении, — уточнила медсестра. — Обычная царапина. Когда я вернулась, чтобы простерилизовать инструмент, оказалось, что господин доктор ничем не воспользовался — ни скальпелем, ни пинцетом, ни тампоном. Ничем!

— По-видимому, он основательно залепил рану пластырем, поэтому вы ничего не заметили.

— Похоже, вы непременно хотите сделать из своего полицейского героя. В лучшем случае он отделался мелкой царапиной, если она у него вообще была. — Медсестра вплотную подошла к Грауману. — Да вы и сами знаете, как это случается с частными пациентами или с добрыми друзьями докторов. Чуть ветерок подует, а у них уже почечная колика.

Комиссар согласился с ней и серьезно спросил:

— Вы твердо уверены, что он вообще не был ранен?

— Своими глазами я не видела, возможно, он ему и… — Медсестра запнулась на полуслове и насторожилась, затем поспешно проговорила: — Кто-то идет.

Грауман прислушался, но вокруг стояла звенящая тишина. Неожиданно дверь распахнулась, и из кабинета вышел пациент в домашнем халате.

— Я доложу о вас, — услужливо сказала медсестра. — Вас представить как комиссара полиции?

Грауман кивнул. Ему не пришлось долго ждать.

Врачу было под пятьдесят, он носил очки в массивной оправе, сильно увеличивавшие его глаза. Грауман непроизвольно сравнил доктора с бычком, добродушнопытливым взглядом уставившимся на него.

— Пожалуйста, присаживайтесь, господин комиссар!

Грауман уселся в кресло и объяснил доктору Хогану, что он, собственно говоря, ищет своего друга Голлера, но того в больнице не смогли найти.

— Вы ведь его тогда перевязывали? — спросил он.

— Да, верно, — подтвердил доктор. — Это дало осложнение. Мне пришлось заново обработать рану и даже оставить его на отделении. Но он мог вернуться домой. Правда, к службе Голлер еще не пригоден.

— Как долго вы его здесь продержали?

— Одну ночь, — ответил врач. — Мне хотелось немного понаблюдать за ним. Он пришел ко мне позавчера вечером. Я сразу сделал ему укол, а на следующее утро отпустил.

— А мне показалось, — заметил Грауман, добродушно улыбаясь, — что позавчера вечером он был у меня в гостях.

Доктор Хоган не смутился.

— У меня было ночное дежурство. Поэтому он мог появиться и после полуночи. Я точно не помню этого.

— Но его обращение к вам нигде не зарегистрировано.

Врач улыбнулся:

— Всякого, кто поинтересуется историей болезни любого пациента, ждет один ответ: мы дали клятву хранить врачебную тайну.

— Но я могу, по крайней мере, узнать, когда вы его отпустили домой?

— Разумеется. Это было в восемь часов утра.

— А вы не ошибаетесь?

— Ни в коем случае. Я сам вскоре покинул больницу. Поэтому данный момент хорошо сохранился в моей памяти.

— Благодарю вас за информацию, — проронил Грауман и, слегка поклонившись, встал.

Возле двери он развернулся и, как будто вспомнив еще одну мелочь, несущественную деталь, спросил:

— Та рана у Голлера была очень серьезной? Вы, кажется, составили экспертное заключение.

— Касательное ранение мягких тканей, — с готовностью отозвался доктор Хоган, — сильное кровотечение, которое могло дать впоследствии довольно серьезные осложнения. Так оно и случилось.

— Значит, один пластырь не помог?

Доктор Хоган слегка оторопел.

— Нет, — процедил он. — Я обработал рану и перебинтовал руку. В сущности, Голлер был нетрудоспособен. Но если он, несмотря на болезнь, рвется на работу, это свидетельствует о его высоком чувстве долга.

— Он и теперь нетрудоспособен? — с нетерпением спросил Грауман.

— Да, точно так же, как и тогда, когда в него выстрелили. — Добродушные телячьи глаза доктора на какое-то мгновение стали строгими и ледяными. Затем наигранно радушным тоном Хоган произнес: — Если позволите, господин комиссар, у меня на отделении очень тяжелый больной…