Не отпускай мою руку

Я смелая, я обещаю, что буду смелой, я хочу найти маму. Но все-таки мои волосы… Я мечтала, что они отрастут до попы и будут такие же красивые, как у мамы, я была готова ждать этого несколько лет и часами расчесывать и распутывать их каждое утро.

А папа взял ножницы и разом их отстриг. Ну просто ужас.

Странная все-таки мысль — сделать из меня мальчика! Ему это пришло в голову, когда он смотрел на фотографии в комнате, где я спала. На них был мальчик, ему примерно столько же лет, сколько мне, и он время от времени живет в этой комнате, когда приезжает к бабуле на каникулы. Хорошо, наверное, когда у тебя есть бабуля на Реюньоне. Это лучше, чем гостиница. И потом, с виду она добрая, и немножко смешная, с этими ее голубыми волосами. На всех фотографиях у нее длинные бусы из ракушек или из крокодильих зубов.

«Ты сможешь переодеться мальчиком, — сказал мне папа. — Это будет, как на карнавале».

Он заставил себя засмеяться. А я — нет. Когда папа старается шутить, у него редко получается смешно.

Лезвия ножниц пробираются у меня за ушами, стригут еще короче.

На самом деле я знаю, почему папа хочет переодеть меня мальчиком. Не для того, чтобы меня не узнали. Не только для этого.

Решив застигнуть папу врасплох, я оборачиваюсь.

— Папа, а скажи, это правда, что у меня был братик? Раньше был. И я его не знаю, потому что он умер.

Папа чуть ножницы не выронил. В последний момент он успел их подхватить, но все-таки немножко уколол мне шею, наверху, за ухом. Я так ждала ответа, что почти и не почувствовала.

Вот только папа мне не ответил.

7 ч. 24 мин.

Марсьяль долго молчал, несколько минут, прежде чем заговорить снова. Можно подумать, он надеялся, что Софе наскучит ждать и она забудет свой вопрос.

— Ты очень красивая в роли мальчика, солнышко мое.

Ее отражение в зеркале показывает ему язык.

Еще немножко подстричь. Хоть сколько-нибудь подравнять челку. Сосредоточиться на этой работе парикмахера-дилетанта, хотя думать он сейчас способен только об одном.

Отправить дочку на улицу одну — безумная мысль. Но у него нет другого выхода.

— Ты все поняла, маленькая моя? Я приготовил список, тебе надо только показать его продавцу.

— А прочитать нельзя? Знаешь, папа, я умею читать!

Он, как услужливый парикмахер, склоняется над дочкиной шеей.

— Солнышко мое, ты должна как можно меньше разговаривать. Никто не должен заметить, что ты — девочка. Так вот, ты только покажешь ему список и убедишься, что он все тебе дал. Карта в масштабе 1:25 000.

— Очень сложно…

— Компас.

— Остальное я знаю. Фрукты и сэндвичи.

— А если спросят, ты скажешь, что тебя зовут…

— Поль!

— Да.

Он заставляет себя рассмеяться. И смеется в одиночестве. Ему никогда не удается насмешить Софу.

— Дорогу я тебе уже объяснил, надо идти к морю, все время прямо, вниз по широкой пешеходной улице. Все магазины там. Разговаривай только с продавцами, больше ни с кем, понятно?

— Понятно. Я уже не маленькая.

Марсьяль снимает с дочки покрытое волосами полотенце. Софа недоверчиво разглядывает себя в зеркале: неужели это она со стрижкой под горшок? Под выщербленный горшок.

— Мама всегда добавляет в конце списка покупок еще две строчки. Сюрприз для своей любимой дочки и сюрприз для своего милого-дорогого.

Совершенно верно. Лиана умела любую неприятную или скучную обязанность превращать в игру. Он медлит с ответом.

— Самым лучшим сюрпризом, солнышко, будет вернуться как можно скорее.

Он подходит к двери, приоткрывает ее, внимательно оглядывает пустую улицу.

— Постой, Софа, последний штришок.

Он наклоняется к дочке и сажает ей на нос темные очки, найденные им на полочке в прихожей.

— Слушай внимательно, Софа. Ты, может быть, с трудом меня узнаешь, когда вернешься. Я тоже замаскируюсь, подстригу волосы, сбрею бороду. Понимаешь?

— Да…

Трудно хоть что-нибудь прочесть во взгляде Софы.

Она боится? Удивляется? Возбуждена тем, что кажется ей игрой?

Марсьяль пропускает между пальцев дочкины коротенькие прядки. К его руке десятками липнут мелкие неживые волоски.

— Ну беги, моя умница.

21

Смягчающие обстоятельства

7 ч. 51 мин.

— Чаю, дорогая моя?

Сначала Айя пошевелила ноздрями, принюхиваясь к горячему пару. Потом открыла глаза. Поднос. Чашка, чайник, сахарница. Корзинка с тремя круассанами.

Четвертый Кристос затолкал в рот и весь обсыпался крошками.

— Ты хоть поспала, Айя? Ну и видок у тебя — как у измученной бессонницей старушонки.

— Спасибо, Крис. Приятно, едва проснувшись, услышать комплимент. Да, поспала часок урывками, минут по десять.

— Я слушал радио по дороге. Так, значит, ничего нового?

— Ничего. Можно подумать, Бельон растворился в воздухе. Я разговаривала по телефону с Ларошем, который дирижирует планом «Папанг». Над всем островом с рассвета кружили шесть вертолетов. Нигде ни следа ни серой «клио», ни Бельона, ни его дочери. Ларош на Реюньоне полгода. Он должен мне перезвонить, как только поговорит с префектом. Он… он производит впечатление компетентного специалиста.

— В тон не попадаешь, Айя.

— Что?

— В тон не попадаешь, когда произносишь эти слова — «компетентный специалист».

Айя вздыхает, потягивается, обхватывает обеими руками обжигающую чашку. Кристос присаживается на подоконник.

— Зато у меня новости есть. И не какие-нибудь…

У Айи заблестели глаза. Последние ночные звездочки между сном и пробуждением.

— Правда? Ты даже в койке трудишься?

— Ты попала в самую точку. Я получил сведения от подруги. В голове у нее все равно что процессор Intel Core, а к нему еще память, как у слона, типа жесткий диск на три терабайта, и эта память занимается исключительно тем, что сортирует реюньонскую хронику происшествий с начала времен. Короче, моя подруга по койке уверяет, что несколько лет назад Марсьяль Бельон был замешан в мутную историю — там мальчонка утонул на пляже Букан-Кано.

Глаза у Айи тускнеют. Южный Крест растворяется в бледных утренних лучах.

— Ты в это не веришь? — спрашивает разочарованный Кристос.

— Верю… нам всего-навсего семь раз позвонили со вчерашнего дня, чтобы рассказать ту же самую историю. У реюньонцев фантастическая память на самые поганые местные происшествия… Во всяком случае, получше, чем у нас. Ни один из полицейских острова не связал этого беглого французского туриста и давний случай с утонувшим мальчиком. Сам понимаешь, после этого мы начали копать, я получила несколько мейлов из метрополии, мне надо внимательно их перечитать, но если вкратце: Марсьяль Бельон потерял своего первого ребенка от первой жены, той, которая была до Лианы. Мальчика звали Алекс. Ему было шесть лет. Он утонул в океане. Бельон, с которым его оставили, недоглядел. Пока что я не вижу связи с двойным убийством в Сен-Жиле. Зато хорошо понимаю, что наш турист, затерянный во враждебной среде, на самом деле знает остров как свои пять пальцев.

— Айя, надо уметь во всем находить хорошую сторону, — насмешливо замечает Кристос. — Он, конечно, нас поимел, но у нас есть смягчающие обстоятельства.

— Бельон прожил на острове девять лет, — продолжает, будто ничего и не слышала, капитан Пюрви, — с 1994-го по 2003-й. Работал в гребном клубе. Судя по тем сведениям, которыми управление, так уж и быть, со мной поделилось, у Бельона на острове кое-кто остался. Приятель в Ланжевене, раньше они вместе занимались подводным плаванием, владелец плантации сахарного тростника у реки Мат и бывшая жена в Равин-а-Малер. Все они утверждают, что после его возвращения в метрополию потеряли с ним всякую связь и даже теперь, когда он снова прилетел на остров, с ним не виделись. Тем не менее все они под наблюдением: прослушка, слежка, полный набор… Но Бельон не подавал признаков жизни.

Кристос доедает уже второй круассан.