Трибуны

Нили украдкой посмотрел по сторонам. Многие опустили головы, закрыли глаза. Силос вытер лицо.

— Довольно говорить о плохом. Мои дорогие Лайла, девочки и внучата, пройдет совсем немного времени, и мы встретимся на другой стороне реки. Да пребудет с вами Господь.

Хор запел другой гимн, и слезы потекли рекой.

Нили против своего желания задумался — справится ли Кэмерон с нахлынувшими чувствами? Скорее всего да.

Рейк просил, чтобы трое из бывших игроков выступили и сказали что-нибудь хорошее. «Коротенько» — так было сказано в записке, составленной на смертном одре. Первым встал достопочтенный Майк Хиллиард, нынешний окружной судья из маленького городка в ста милях от Мессины. В отличие от других бывших «Спартанцев» судья был в строгом, хотя и слегка помятом костюме и перекошенном галстуке-бабочке. Взявшись двумя руками за подставку, он заговорил без бумажки, скрипучим голосом, слегка растягивая слова:

— Я играл в первой команде тренера Рейка в 1958 году. Сезоном раньше мы выиграли три игры, проиграв семь. Это расценивалось как неплохой результат, потому что в финальной игре мы разделали «Портер-вилль» на их поле. Наш тренер переехал в другой город, взяв с собой помощников, и какое-то время оставалось неизвестным, найдут нам нового тренера или нет. Взяли молодого парня, ненамного старше нас, по имени Эдди Рейк. Первым делом он назвал нас кучкой неудачников, сказав, что это заразная болезнь, и если кто думает проигрывать и дальше, тот может сразу убираться. Из нас сорок один человек записался в команду очередного сезона. Тренер Рейк вывез всех на августовские тренировки в старый приходский лагерь около Пэйдж-Каунти, и спустя четыре дня в команде осталось тридцать игроков. Еще через неделю нас было двадцать пять, и многие сомневались, доживут ли они до начала сезона. Тренировки казались более чем жесткими. Но мы были вправе уехать в любой момент, и автобус в Мессину уходил из лагеря каждый день после обеда. Через две недели бегство прекратилось, и с этого момента автобус отъезжал без пассажиров. Ребята, уехавшие домой, охотно делились ужасами о происходящем в Кэмп-Рэйке, как вскоре окрестили лагерь. Наши родители не на шутку встревожились. Потом мама сказала, что волновалась так, будто я ушел на войну. К несчастью, я видел, что такое война, и предпочел бы ограничиться Кэмп-Рейком.

Когда мы покинули лагерь, команда состояла из двадцати одного игрока — и еще никогда мы не обладали такой отличной формой. Мы были еще малы, у нас не было квотербека, но мы верили в себя. Первый матч мы играли на своем поле, против «Фултона» — команды, годом раньше поставившей нас в трудное положение. По-моему, некоторые должны помнить эту игру. Первую половину встречи мы выиграли 20:0, и Рейк обругал нас из-за того, что мы несколько раз ошиблись. Его рецепт был очень прост: занимайся делом и работай, работай — пока не достигнешь совершенства. Его уроки я помню до сих пор. Матч мы выиграли, и, когда в раздевалке уже праздновали победу, пришел Рейк, приказавший всем заткнуться. Очевидно, наша игра в чем-то его не устроила. Рейк заставил нас надеть защиту, и после того, как толпа покинула стадион, мы вернулись на поле и до полуночи тренировались. Мы отрабатывали две комбинации до тех пор, пока все одиннадцать ребят не добились безукоризненной техники игры. Нас ждали девчонки. Нас ждали родители. Выиграть матч — это замечательно, но со стороны иногда казалось, что тренер Рейк немного перегибает. Впрочем, игроки всегда это знали.

В тот год мы одержали восемь побед и проиграли всего две встречи. Так родилась легенда Эдди Рейка. В год моего выпуска мы отдали только одну игру, а в 1960-м тренер Рейк провел первый сезон без единого проигрыша. Тогда я учился в колледже. Я не мог приехать в пятницу, хотя и рвался домой. Играя у Рейка, попадаешь в небольшой элитарный клуб и всегда следишь за командами, которые идут за тобой. Следующие тридцать два года я, как мог, следил за «Спартанцами». Я сидел здесь на трибунах, когда в 64-м году началась «Полоса удачи», и был в Южном Уэйне, когда в 1970-м она закончилась. Вместе со всеми я следил за прекрасными игроками — Уэлли Уэббом, Романом Армстедом, Джессом Траппом и Нили Крэншоу.

По стенам моего заваленного бумагами офиса висят фотографии всех тридцати четырех команд Рейка. Каждый год он высылал мне новую фотографию. Часто даже в рабочее время я стою перед этими снимками, курю трубку и смотрю на лица молодых ребят, которых он тренировал. Худенькие белые ребята 50-х годов, стриженные под бокс, с невинными улыбками. Косматые парни из 60-х, меньше улыбающиеся, с более уверенным взглядом — и на их лицах отчетливо видна тень облаков войны и борьбы за гражданские права. С фотографий семидесятых и восьмидесятых годов вместе улыбаются белые и чернокожие игроки. Они выше ростом и лучше одеты — а я играл с родителями некоторых из них. Я знал, что в каждом, кто смотрит на меня со стены, есть частица Эдди Рейка. Они играли одни и те же комбинации, слушали одни и те же задания, тренерские нотации, проходили одинаково тяжелые августовские сборы. И каждый из нас когда-то приходил к мысли, что мы все ненавидели Эдди Рейка. Потом мы уходили из спорта. Наши фотографии вешали на стену, и до конца дней мы слышали его голос в раздевалке, с тоской вспоминая дни, когда звали его Тренером.

Сегодня здесь почти все знакомые лица. Некоторые постарели, поседели и немного располнели. Печально, но мы вернулись, чтобы попрощаться с тренером Рейком. Почему нам это нужно? Почему мы здесь? Почему эти трибуны опять переполнены? Думаю, я могу сказать почему.

Немногим из нас удается сделать то, о чем узнают и что воспримут больше пяти самых близких нам людей. Никто из нас не отмечен великим талантом. Мы оказываемся добрыми, честными, приятными, работящими, преданными, покладистыми, щедрыми и очень, очень порядочными — или противоположностью всего этого. Но нельзя считать нас великими. Величие так редко оказывается рядом с нами, что, если это случается, нам хочется прикоснуться к великому. Эдди Рейк дал нам, игрокам и болельщикам, возможность прикоснуться и быть сопричастными великому. Рейк был отличным тренером, выстроившим спортивную программу, создавшим большую традицию, и он оставил что-то по-настоящему великое — то, что мы будем хранить и приумножать. Надеюсь, большинству из нас предстоит долгая и счастливая жизнь, но мы уже никогда не окажемся так близко к великому. Поэтому мы собрались здесь.

Независимо от вашего отношения к Эдди Рейку, любви или ненависти нельзя отрицать его величие. Он был прекраснейшим человеком. Мои самые счастливые воспоминания относятся к временам, когда я носил зеленую форму, играя в его команде на этом поле. Я скучаю по тем временам. Я слышал его голос, чувствовал его гнев, видел, как упорно он работает и как нами гордится. Мне недостает Эдди Рейка.

Замолчав, Хиллиард опустил голову и неожиданно для зрителей отступил от микрофона. В толпе прошли нестройные, почти робкие аплодисменты. Как только судья сел, с другого места поднялся чернокожий широкоплечий джентльмен в сером костюме, с достоинством направившийся на ораторское место. Под его пиджаком была надета зеленая футболка. Встав к микрофону, джентльмен поднял голову и обвел глазами тесно сидевшую толпу.

— Добрый день, — объявил он голосом, не нуждающимся в микрофоне. — Я — преподобный Коллис Сагз из церкви Бетел, расположенной здесь, в Мессине.

Коллис Сагз не нуждался в представлении для тех, кто жил в радиусе пятидесяти миль от Мессины. В 1970-м Эдди Рейк назначил его первым чернокожим капитаном. Он играл во Флориде в «Эй-энд-Эм» — недолго, пока не сломал ногу, после чего заделался священником. Впоследствии, собрав большой приход, Сагз занялся политикой. Много лет в Мессине говорили, что вас изберут, только если Эдди Рейк и Коллис Сагз захотят, чтобы вы заняли выборный пост. В противном случае вам советовали убрать из бюллетеня свое имя.

За тридцать проведенных за кафедрой лет он до совершенства отточил искусство проповедника. Сагз облапал идеальной дикцией, превосходно чувствовал нужный ритм и тональность. Все знали, что по воскресеньям тренер Рейк незаметно приходил в церковь Бетел и скромно садился на заднюю скамью, чтобы послушать вечернюю проповедь своего бывшего центрального защитника.