Возмездие в рассрочку

— Я бы, мамочка, отпустила его, — гнула свое Винни. — Пускай порадуется своим паршивым книгам. Дома ему все равно скоро надоест, и тогда он может вернуться. Неужели Джон станет целую неделю сам готовить себе завтрак?

Это был ловкий ход. В те редкие минуты, когда миссис Мабл не думала со страхом об официантах и горничных или не наслаждалась комфортом, который они ей обеспечивали, ее терзала совесть за брошенного в одиночестве мужа. Вести от него приходили редко — одна-две открытки, несколько слов, из которых ничего нельзя было узнать. Скупые весточки эти лишь разжигали тревогу миссис Мабл. Так что предложение Винни прозвучало очень вовремя.

— Ну что ж, поезжай, дорогой, — сказала она сыну. — Побудь вечером дома, собери свои книги и что тебе еще нужно. Конечно, если не будешь мешать отцу, то можешь остаться еще на день-два. Но ради Бога, не делай ничего такого, что его рассердит.

Это было не совсем то, что хотела услышать Винни; но все же лучше, чем ничего.

Но когда Джон сообщил, что собирается выехать сию же минуту, миссис Мабл опять испугалась. Для нее было совершенно непостижимо и противоестественно, если кто-то, будь то даже ее собственный сын, в течение пяти минут решал изменить место своего нахождения. Ей удалось уговорить сына отложить поездку на послезавтра, на субботу.

И даже в субботу, в последние минуты, она продолжала засыпать Джона указаниями:

— Где лежит чистое постельное белье, ты ведь знаешь, дорогой? В большом комоде, в самом нижнем ящике. И не забудь проветрить его, прежде чем стелить! А когда поедешь обратно, захвати мою белую меховую накидку. Вечером уже довольно прохладно… а ты уверен, что хорошо знаешь дорогу? Не слишком это далеко, чтобы ехать одному?

Джон не раз уже совершал за день поездки и втрое дальше, но признаваться в этом поостерегся. Пускай мать говорит, пока не выговорится, а он потом сядет на мотоцикл и умчится… Миссис Мабл продолжала, почти не думая, словно автомат:

— Я хочу быть спокойна, что ты добрался домой целым и невредимым. Так что будь добр, напиши сразу же, как приедешь, и сообщи, как там папа… И… не забудь, что я тебе сказала: не серди папу!

Джон, теряя терпение, ерзал на стуле. Миссис Мабл наконец остановилась:

— Ну что ж, храни тебя Бог, дорогой! Желаю приятно провести время. Денег у тебя достаточно? Тогда с Богом! Ничего не забудешь, что я говорила? Мы с мистером Хорном идем на мол. Пока-пока…

И она ушла с Винни и мистером Хорном.

Это был, наверное, самый счастливый день в жизни Джона. С той минуты, как они с матерью помахали друг другу рукой, он перестал быть пленником отеля, хотя не стал еще пленником отца. Это было так чудесно — ни от кого не зависеть! Первым делом он отправился на другой конец городка и там искупался; это было его последнее купание перед отъездом. Он плавал долго, чтобы основательно насладиться морем. Потом вернулся в отель и вывел «джайент-твин» из гаража, где тот, затерявшись среди лимузинов и спортивных авто, ждал его почти с нетерпением. Мотор завелся с первого оборота; грозный и нежный рокот лился в уши Джону, как музыка. Джон сел в седло и повернул рукоятку газа. Машина легко и мощно взяла с места, без усилий вынеслась по крутому переулку вверх, промчалась по бедным кварталам на окраине и через пятнадцать минут вылетела на равнину. Джон решил не терять впустую ни минуты этого дивного дня. Он ехал со скоростью сорок миль в час — скорость Росинанта, как он говорил, чувствуя себя немножко Дон Кихотом. В лучезарном настроении катили они вдвоем с «джайент-твином» по дороге. Ветер мягко овевал лицо, наполнял легкие… Джон глубоко вздохнул, наслаждаясь свободой. Он выехал в полдень и к часу дня преодолел всего тридцать миль — меньше половины пути. Пообедал он в большом, но уютном придорожном отеле. Это было совсем не похоже на обеды в «Гранд Павильоне», где в десяти футах от них завывал духовой оркестр, а мать вела глупые светские разговоры… Бедняжка, она по-другому, конечно, не умеет, но все равно через неделю-другую это становится невыносимым… И Винни, которая строит глазки всем мужчинам, находящимся вблизи, или, что еще хуже, воркует с каким-нибудь хлыщом с напомаженными волосами, которого мать подозвала к ним по ее наущению. Там почти все вокруг — с напомаженными волосами, и ни один из них, даже те, кто помоложе, понятия не имеет, как надо разговаривать с парнем вроде него. А уж те, кто постарше!.. Один старый кретин, например, спросил у него, любит ли он белых мышей!.. Джон вытянул под столом ноги и закурил сигарету. Слава Богу, этому конец! Больше он все равно бы не выдержал ни единого дня. А с отцом они как-нибудь уживутся. Отец в последнее время какой-то непонятный… Скорее всего, он просто хотел, чтобы его оставили в покое; а ведь он, Джон, мечтает о том же, так что они найдут общий язык. Если же не найдут… ну что ж, все равно хуже, чем в отеле, не будет, где мать постоянно его воспитывала, а Винни вечно подзуживала… В характере Джона, уже в эти годы, была склонность к нелюдимости и брюзжанию.

Однако, когда он покончил с обедом и снова оседлал «джайент-твин», чтобы сделать последний бросок до дома, настроение у него улучшилось. Он ехал по-прежнему не спеша: во-первых, так было приятней, а во-вторых, субботнее движение на дорогах становилось все интенсивней. У Кройдона он свернул с магистрали, и мотоцикл без усилий триумфально вознес его на возвышенность. Спустя десять минут «джайент-твин», мурлыча, тихо катился по покатой Малькольм-роуд и плавно затормозил перед домом 53. Джон неторопливо слез с мотоцикла. Чудесный это был день!.. Еще не совсем стемнело. Ничего нет лучше тихого августовского вечера, когда выпадает роса и зной отступает, сменяясь ласковой свежестью… После трех недель курортной суеты унылая, пыльная улица казалась Джону райским приютом. Небо постепенно заливало багрянцем; солнце готовилось сесть за горизонт. Джон весело огляделся вокруг и полез в карман за ключами. Открыв дверь и войдя в дом, он все еще улыбался…

Мистер Мабл в последнее время ждал субботних вечеров с особым нетерпением. Полдня пробездельничав на службе и лениво пообедав где-нибудь в ресторане, он, переждав час пик, спокойно добирался домой. А дома его уже ждала мадам Коллинз, Маргерит, или, как он теперь звал ее, Рита. Они уже не боялись внимательных глаз соседей: ведь если мадам Коллинз приходит в дом среди дня, когда нет хозяина, то ясно, что она пришла по-соседски оказать какую-то услугу: сделать покупки, присмотреть за порядком. И весь долгий вечер был в их распоряжении. Рита уйдет только с наступлением темноты. Они будут есть, пить, наслаждаться друг другом по принципу: день — да наш. И мистер Мабл ел, много пил, а главное — наслаждался; он и сам не знал, чем наслаждается больше: роскошной женщиной или тем, что избавляется от своего наваждения. Скорее всего, то и другое для него было неотделимо: ведь легкость, освобождение на него снисходило здесь, дома, когда он по-прежнему был на своем посту, как бы застрахованный от катастрофы и смерти…

Джон вошел в столовую. Там было пусто. И все же вид этой комнаты заставил его остановиться и содрогнуться. Позолота на мебели ярко горела в лучах предзакатного солнца; даже этот варварский блеск не скрывал царящего здесь ужасного беспорядка: мозаичный стол был уставлен грязной посудой, пустыми бутылками, пол — усеян окурками и табачным пеплом. И главное — тут стоял какой-то тошнотворный запах. В спертом воздухе висела застарелая вонь табака и пролитого спиртного, и примешивался еще один, несильный, но неприятный, приторный запах — запах вянущих гиацинтов. Ощутив его, Джон невольно поморщился. Курево, выпивка, беспорядок и грязь — это он понимал, даже был, в общем, готов к этому. Но этот странный аромат, оскорбляющий чистые чувства юноши, — это было совсем другое…

Он торопливо вернулся в переднюю, почему-то решив, что отца нет дома. Он уже подошел к лестнице, чтобы подняться наверх, в свою комнату, и открыть там окно, открыть настежь, впуская свежий вечерний воздух… Но тут ему пришла в голову мысль: ведь отец, скорее всего, сидит в задней комнате, в гостиной, как бывало обычно в последнее время. Если он там и, как всегда, пьет — Джон давно не скрывал от себя это неприятное обстоятельство, — то лучше всего объявиться и сообщить, что он дома. Иначе отец, обнаружив его неожиданно для себя, может прийти в ярость, Джон подошел к двери гостиной и нажал ручку.