Клуб удивительных промыслов (рассказы)

Стоя на пороге, Руперт крикнул, как кричат в пропасть:

– Кто бы вы ни были, выходите! Вы свободны. Те, кто держит вас в плену, сами попали в плен. Мы связали их, они лежат наверху. А вы свободны.

Несколько секунд никто не отвечал, потом что-то зашелестело. Мы бы решили, что это ветер или мыши, если бы не слышали похожих звуков. То был голос узницы.

– Есть у вас спичка? – мрачно спросил Руперт. – Кажется, мы дошли до сути.

Я чиркнул спичкой и подержал ее. Перед нами была большая комната, оклеенная желтыми обоями. В другом конце, у окна, виднелась темная фигура. Спичка обожгла мне пальцы, упала, и снова воцарилась тьма. Однако я успел заметить прямо над головой газовый рожок. Снова чиркнув спичкой, я зажег его, и мы увидели узницу.

У окна, за рабочим столиком, сидела немолодая дама с ярким румянцем и ослепительной сединой. Их оттеняли черные, просто мефистофельские брови и скромное черное платье. Газовый свет четко выделял багрец и серебро на буром фоне ставен. В одном месте, впрочем, фон был синим – там, где Руперт недавно прорезал щель.

– Мадам, – сказал он, подходя к ней и как бы взмахивая шляпой, – разрешите мне сообщить вам, что вы свободны. Мы услышали ваши сетования, проходя мимо, и нам удалось вам помочь.

Румяная, чернобровая и седовласая дама смотрела на нас секунду-другую бессмысленно, как попугай. Потом, облегченно вздохнув, проговорила:

– Помочь? А где мистер Гринвуд? Где мистер Берроуз? Вы говорите, я свободна?

– Да, мадам, – сияя любезностью, ответил Руперт. – Мы прекрасно справились с мистером Гринвудом и мистером Берроузом. Уладили с ними все.

Старая дама встала и очень быстро подошла к нам.

– Что же вы им сказали? – воскликнула она. – Как вы их убедили?

– Мы убедили их, – улыбнулся Руперт, – свалив с ног и связав им руки. В чем дело?

Узница, к нашему удивлению, медленно пошла к окну.

– Насколько я понимаю, – сказала она, явно собираясь вернуться к вышиванию, – вы победили их и связали?

– Да, – гордо ответил Руперт. – Мы сломили сопротивление.

– Вот как! – заметила дама и села у окна.

Довольно долго все мы молчали.

– Путь свободен, мадам, – учтиво напомнил Руперт.

Узница поднялась, обратив к нам черные брови и румяное лицо.

– А мистер Гринвуд и мистер Берроуз? – спросила она. – Как вас понять? Что с ними?

– Они лежат связанные на полу, – отвечал Руперт.

– Что ж, все ясно, – сказала дама, просто шлепаясь в кресло. – Я останусь здесь.

Руперт удивленно воззрился на нее.

– Останетесь? – переспросил он. – Зачем? Что может удержать вас в этой жалкой темнице?

– Уместней спросить, – невозмутимо отвечала дама, – что понудит меня отсюда выйти.

Оба мы растерянно глядели на нее, она же на нас – спокойно. Наконец я произнес:

– Вы действительно хотите, чтобы мы вас оставили?

– Надеюсь, – сказала она, – вы не свяжете меня и не вынесете? Иначе я не уйду.

– Мадам! – вскричал Руперт в пылком отчаянии. – Мы же слышали, как вы стонете!

– Если подслушивать, многое услышишь, – неласково отвечала узница. – По-видимому, я пала духом, говорила сама с собой. Но есть же у меня, в конце концов, честь!

– Честь? – повторил Руперт, уже ничего не понимая и уподобляясь идиоту с выпученными глазами.

Он медленно повернулся к двери, а меня любопытство и совесть побудили растерянно спросить:

– Мы ничего не можем для вас сделать, мадам?

– Нет, почему же, – отвечала дама, – окажите любезность, освободите молодых людей.

Руперт неуклюже кинулся вверх по лестнице, сотрясая ее своей яростью, и ввалился в гостиную, где еще недавно шел бой.

– Теоретически это верно, – говорил Берроуз на полу, – но мы должны учитывать и свидетельства чувств. Происхождение нравственности…

– Бэзил! – едва дыша, крикнул Руперт. – Она не хочет выходить!

– Кто именно? – осведомился Бэзил, немного раздосадованный вмешательством.

– Дама в подвале, – ответил Руперт. – Ну, узница. Не хочет выходить. Просит развязать вот их.

– Превосходная мысль, – одобрил Бэзил, одним прыжком достиг Берроуза и стал развязывать салфетки, помогая себе зубами. – Нет, какая мысль! Суинберн, развяжите-ка Гринвуда.

Ничего не понимая, я послушно развязал человека в лиловой куртке, который явно не видел в нынешних событиях ни смысла, ни радости. Зато Берроуз поднялся, хохоча, как развеселившийся Геракл.

– Ну что ж, – приветливо бросил старший из братьев Грант, – вероятно, нам пора. Развлеклись мы прекрасно. Не беспокойтесь, не церемоньтесь! Если можно так выразиться, мы тут – как дома. Спокойной ночи. Спасибо. Идем, Руперт.

– Бэзил, – сказал Руперт в отчаянии, – ради Бога, сходи к этой женщине, посмотри, что можно сделать! Мы в чем-то ошиблись. Надеюсь, наши хозяева уже…

– Что вы, что вы! – с раблезианской живостью вскричал Берроуз. – Обыщите кладовку. Проверьте подвал. Залезьте в камины. Трупы у нас повсюду.

Приключение это отличалось в одном отношении от всех, о которых я рассказывал. Я много пережил вместе с Бэзилом Грантом, и часто мне казалось, что солнце и луна – не в себе. Однако с течением дня и событий все прояснялось понемногу, словно небо после грозы, и проступал здравый, ясный смысл. Но сейчас все запуталось еще больше. Минут через десять, перед самым нашим уходом, небольшое, но дикое происшествие совсем сбило с толку нас с Рупертом. Если бы у него вдруг отвалилась голова или у Гринвуда прорезались крылья, мы бы меньше удивились. Никто ничего нам не объяснил, так мы и легли спать, и встали наутро, и жили неделями, если не месяцами. Да, прошло несколько месяцев, прежде чем другое происшествие все разъяснило. Теперь же я только расскажу, что произошло.

Когда все мы спустились по лестнице за Рупертом (хозяева шли сзади), дверь оказалась закрытой. Распахнув ее, мы увидели, что в комнате снова темно. Старая дама выключила газ, видимо, предпочитая сидеть во тьме.

Руперт молча зажег рожок, мы двинулись вперед в ярком газовом свете, и хрупкая старая дама повернула к нам птичью головку. Внезапно с невиданной быстротой она вскочила с кресла, а потом присела в старомодном реверансе. Я взглянул на хозяев, предполагая, что это относится к ним, – мне хотелось видеть лица беспардонных тиранов. К моему удивлению, они не обращали на все это никакого внимания – Гринвуд чистил ногти перочинным ножичком, Берроуз вообще еще не вошел в комнату. И тут случилось самое странное. Сейчас впереди стоял Бэзил Грант в ореоле яркого света. Взгляд его был неописуемо глубоким, улыбка – значительной, голова слегка склонилась.

Дама кланялась ему, а он, без всяких сомнений, благосклонно это принимал.

– Я слышал, – ласково и важно сказал он, – я слышал, мадам, что мои друзья пытались освободить вас, но не преуспели.

– Никто не знает моих недостатков лучше, чем вы, – отвечала дама. – Но вы не нашли во мне предательства.

– Охотно соглашаюсь, мадам, – все тем же тоном сказал Бэзил, – и так глубоко тронут вашей верностью, что позволю себе воспользоваться своей властью. Вы не вправе покинуть эту комнату по просьбе моих друзей, но вам известно, что вы можете уйти, если попрошу я.

Узница присела снова.

– Я никогда не винила вас в несправедливости, – сказала она. – Стоит ли говорить, как я ценю ваше великодушие?

Прежде, чем мы успели моргнуть, она вышла в дверь, которую предупредительно держал Бэзил.

Развеселившись снова, он обернулся к Гринвуду и сказал:

– Ну вам теперь легче.

– Да уж, – отвечал тот, не двигаясь и ничего не выражая, словно сфинкс.

И мы оказались в темно-синей ночи, такие разбитые, словно упали с башни.

– Бэзил, – слабым голосом сказал Руперт, – я знаю, что ты мой брат. Но человек ли ты? Только ли человек?

– Сейчас, – ответил Бэзил, – моя принадлежность к роду человеческому доказывается одним из несомненных признаков – голодом. В театр мы опоздали. Но не в ресторан. А вон и зеленый омнибус! – И он вскочил на него прежде, чем мы успели сказать хоть одно слово.