Звонок другу

Ну и все! Хватит о прошлом. Долг Лелику — вот что сейчас главное. Просто нужно все хорошо продумать! Как говорила его бабушка, простая деревенская старуха: «Больно ты прост, малец! Таким не проживешь!

Хитрым нужно быть. Хитрым и хватким! И всегда помнить свою выгоду!»

Он ее тогда не слушал: как же — пионерское детство, другие идеалы. А права была именно она, старуха! Вся нынешняя жизнь тому подтверждение. Что ж, он не дурнее других. Сможет перестроиться. Вон, хамелеон по сто раз на дню окраску меняет. Даже слово есть такое научное — мимикрия. Значит, будем мимикрировать. Надо все, все продумать…

Вечером Виктор позвал дочь.

— Садись, Надя, — начал он.

Девушка села, поглядывая на отца. За день он переменился до неузнаваемости. Теперь она не смогла бы накричать на него, как раньше. Да и никто, наверное, не смог бы. Взгляд у него стал холодным и жестким. Даже властным.

— Вот что, дочь, ты сегодня же звонишь матери, требуешь у нее, чтобы она собрала три тысячи баксов. Пусть занимает, где хочет, но к концу недели достанет и вышлет!

— Зачем? — вытаращилась Надя.

— Тебе на квартиру.

— Папа, я с тобой хочу…

— Ты и будешь со мной. Но не всю же жизнь, верно? Замуж выйдешь, дети, все такое. И две квартиры всегда лучше, чем одна. Пока она тебе не нужна, мы ее сдавать будем. К примеру.

— А как это? За три тысячи квартиру? Я не понимаю…

^:— Тебе пока понимать ничего не нужно. Просто поверь мне, — спокойно и уверенно произнес он и продолжил: — Мы с тобой, Надя, вступаем в совместный бизнес. — Он помолчал, потом снова заговорил: — Скажи, в вашей общаге сколько народу проживает?

— Человек сто — сто пятьдесят. Но половина разъехалась. Лето же.

— А скажи, если предложить твоим подружкам квартиру в Москве за три тыщи баксов, желающие найдутся?

— Ты че? Конечно! Все же иногородние. А на свою хату в Москве каждой девчонке родители три тыщи соберут. Только где же такие квартиры продаются? Папа, у тебя голова не болит? — спросила вдруг дочь, присматриваясь к отцу.

— Ничего у меня не болит.

Он так глянул на нее, что Надежда затихла.

— Будешь меня слушаться беспрекословно, у тебя квартира через пару месяцев будет. И у подружек твоих. Это вроде кооператива. Взнос вносишь, потом он накапливается.

— Через банк? Прокручивается, что ли?

— Вроде того. Мы свои деньги вернем. И еще кучу заработаем. Это я тебе обещаю. И второе. Мы с этой квартиры должны съехать. И как можно быстрее.

— Куда?

— Да к тебе в общежитие. Заплатим коменданту, он нас поселит. Там же сейчас половина мест свободных, сама говоришь.

— Ну да… А зачем?

— Так надо! Матери скажи, чтобы деньги перевела этой почтой новой… Маниграммой, что ли… Не помню, как называется.

— Да, вроде того. Папа, а если она откажется?

— А ты ее заставь, поняла? Пригрози чем-нибудь! И убеди, что это абсолютный верняк! Вообще-то, можно и похищение твое организовать… — задумчиво проговорил он.

— Зачем? Этого не надо! Я ее уговорю. Я знаю как!! — встрепенулась она. — Я скажу, что на институт. Что меня в академию художеств берут. Но нужна взятка.

— Хорошо, молодец! А сюда — ни ногой! Здесь бандиты могут появиться, поняла? Тогда и вправду похитят. Шучу. Если и похитят, то не нас! — Он улыбнулся вдруг бескровными губами. И увидев ужас в глазах дочери, добавил: — Не бойся, Надя. У нас все будет хорошо. Все плохое уже случилось.

Глава 22

ПОХМЕЛЬЕ В ЧУЖОМ ПИРУ

Прошел вторник, потянулись дни недели. Аня ездила на работу, потом — в больницу к маме, вечером — на семинары Третьяковой. Мама хвасталась подросшим гемоглобином и заглядывала в глаза дочери.

— Анюта, ты как-то светишься вся! Уж не влюбилась ли? — спрашивала мама.

Анна отшучивалась, уверяла, что радуется только тому, что Валентина Ивановна чувствует себя все лучше и скоро будет готова к операции. Это была, конечно, правда, но не вся.

Каждое утро Анна просыпалась с ощущением, что вечером ее ждет праздник. Она спешила на семинары в «Триаду», словно на лекцию любимого преподавателя или на спектакль с любимым актером. Безудержная энергия Третьяковой, зажигавшей полный зал, словно костер одной спичкой, и этот зал, загоравшийся ее верой в их успех, ее поддержкой, ее убежденностью в том, что все они делают новое, замечательное по своей сути дело, — все это превращало занятия в веселый праздник жизни.

Каждый вечер звонила Зойка, нетерпеливо спрашивая, когда же придет ее черед. Анна, соблюдая правила игры, напускала туману, затем обнадеживала приятельницу, говорила, что уже беседовала с руководством, что шанс есть! Что вот-вот…

И вот ее черед настал. Сегодня, в субботу, Зойка должна была пройти тот же путь, который прошла Лаврова неделю тому назад. Накануне была определена группа поддержки: Скотниковы, пожилая дама Галина Юрьевна, та, что гладила руку Лавровой и, как выяснилось, была мамой Ольги Третьяковой, один очень импозантный мужчина — доктор-отоларинголог, очаровательная Медведева, две учительницы и Голушко.

За Зойкой Анна заехала на «ауди» Скотникова. За рулем был все тот же немногословный водитель. Машина произвела на Филиппову должное впечатление. Скотников, умевший располагать к себе людей любого возраста и пола, тут же обаял Зойку. Через минуту они уже перешли на «ты». На этот раз семинар проходил в шикарной «Рэдисон-Славянской», и это тоже сыграло свою роль, как и парковка возле отеля исключительно иномарок, на которых подъезжали пригласители и приглашенные.

В холле вокруг Зойки кружили стаей члены «группы поддержки». Больше всех Зойке понравилась Гуся. Потому, видимо, что была она такая же толстая и нескладная, как сама Филиппова, а вот, поди ж ты, удачливый бизнесмен. Муж ее обожает! Все это вселяло надежды. И врач-отоларинголог успешно справился со своей ролью, бросая на Зойку плотоядные взгляды.

Анна с тайным ужасом ждала семинара. Потому что помнила, какое жуткое впечатление произвело на нее это действо. Но и это оказалось не так страшно, как думалось. Правда, оглушительная музыка и мантры, выкрикиваемые залом, привели Филиппову в шок, и она призналась позже, что хотела удрать тотчас же.

— Знаешь, Анька, если бы я не видела, что ты тоже морщишься и страдаешь от этой безумной какофонии звуков, не кричишь в полный голос «хей, хей», а, опустив голову, просто молчишь и ждешь конца процедуры, если бы я всего этого не увидела, я бы сбежала, клянусь! Потому что решила бы, что тебя зомбировали. Но ты реагировала так же, как и я, и это меня остановило.

Так сказала ей Зойка поздним вечером субботы, когда они сидели в кабачке и все было позади.

Никуда бы ты не делась, подумала тогда Анна. Так же, как и я, не смогла уйти, осталась бы, несмотря на грохот и мантры. А может, и благодаря им… Тем более что семинар вела Третьякова, а это не Журавлев какой-то там. Ольга, молодая, стройная, зеленоглазая, этакая чертовка и сорвиголова, так ловко, быстро и умело рисовала радужные картины будущего, что вновь приглашенные сами шли в пасть к этой львице, не задумываясь о последствиях. И что-то еще действовало на всех!

В перерыве обалдевшую Зойку «окучивала» вся группа поддержки. Ей принесли чай (как, впрочем, и другим приглашенным — этого Анна в прошлый раз просто не заметила), ее гладила по руке умнейшая Галина Юрьевна, над нею гудел умиротворяющим баритоном Голушко. Наконец, подошла сама Третьякова, весело о чем-то спросила Зойку, что-то сказала… Видимо, пошутила, потому что все вокруг рассмеялись. И вот Зойка поднялась и пошла подписывать договор.

Анна совершенно не помнила, что она сама-то делала? Тоже, видимо, уговаривала, но как? Какими словами? Полный провал в памяти. Зато Лаврова очень хорошо помнила свои мысли в эти минуты. А думала она о том, что вот сейчас, возможно, заработает свои первые шестьсот долларов. Или не заработает. И ей хотелось их заработать!