Пожизненный срок

В следующий миг начался дождь.

Нина Хофман ждала Аннику за столиком кафе на Нюторгсгатан. Прихода Анники Нина не заметила. Сидела спиной к двери, бесцельно глядя в запотевшее окно. Волосы Нины были собраны в конский хвост, одета она была в серую ветровку. Свет из окна освещал профиль ничего не выражавшего лица. Нина сидела, опершись подбородком на руку. Мысли ее блуждали где-то далеко.

Анника обошла стол.

— Привет, — сказала она и протянула руку.

Нина Хофман встала, и они обменялись рукопожатиями.

Прежде чем сесть, Анника подошла к стойке:

— Один черный кофе.

Кафе постепенно заполнялось публикой. Начиналось время обеденного перерыва. От мокрой одежды по залу расползался запах влажной шерсти. Нина продолжала смотреть в окно.

— Ты что-то накопала? — спросила она. — Обвинения против Давида?

«Значит, можно обойтись без светских предисловий».

Анника поставила сумку на колени и, порывшись в ней, извлекла пакет сладостей и папку с документами из отдела кадров полицейского управления.

— Значит, тебе известно, что против Давида выдвигались обвинения? — спросила Анника, пряча сладости в сумку.

Глаза Нины на мгновение блеснули.

— Как ты об этом узнала?

Анника поставила сумку на пол и положила руки на стол.

— Пошла в отдел кадров полицейского управления, — объяснила она, — и все там выяснила. Почему это тебя так удивляет?

Нина снова отвернулась к окну.

— Я не знала…

Она надолго замолчала. Анника терпеливо ждала. Какая-то женщина с детской коляской попыталась протиснуться мимо них к соседнему столику, но Нина на нее не реагировала. Потом она обернулась к Аннике, пододвинула стул к столу и подалась вперед. Анника заметила темные круги под глазами Нины.

— Я никогда никому об этом не говорила, — сказала она, — потому что не знаю, имеет ли это какое-нибудь значение. Я могу тебе доверять?

Анника подавила желание сглотнуть.

— Я не напишу ничего без твоего согласия, ты это знаешь. Ты — мой источник, и тайна твоей личности находится под защитой конституции.

— Я немного растерялась, когда ты мне позвонила, потому что мне казалось, старые обвинения давно похоронены и забыты.

— Но откуда ты о них знаешь?

Нина поправила волосы.

— Мне показала их Юлия. В последний раз мы виделись незадолго до убийства. Она наткнулась на документы в подвале.

Анника с трудом подавила желание сунуть руку в сумку и достать ручку и блокнот. «Надо постараться все запомнить».

— И зачем она тебе их показала?

Нина в нерешительности задумалась.

— Я всегда старалась помогать Юлии, поддерживать ее, но это не всегда было легко. Но она знала, что, если ей станет по-настоящему тяжело, она всегда сможет обратиться ко мне. Думаю, она была на грани разрыва с Давидом. Она никогда об этом не говорила прямо, но я чувствовала… — Нина придвинулась ближе к столу и заговорила еще тише: — По дороге сюда ты не встретила полицейских?

Анника с опаской посмотрела на сидевшую напротив женщину.

— Я должна была их встретить?

— Я специально выбрала это кафе, потому что коллеги обычно сюда не ходят. Давид подчас очень плохо обходился с Юлией, да и остальные полицейские относились к ней не лучше. Они и сейчас относятся к ней отвратительно. Им все равно, что было на самом деле, они считают ее убийцей. Честного суда мы не дождемся.

За стойкой зашипела кофемашина, и Нина подождала, когда затихнет звук.

— Ты была права, когда назвала его властолюбивым уродом. Юлии постоянно приходилось себя контролировать, когда она что-то говорила в присутствии Давида. Она никогда не могла быть с ним откровенной.

— Он бил ее? — спросила Анника.

Нина покачала головой:

— Никогда, он был не настолько глуп. Но он угрожал ей, даже в моем присутствии. Например, говорил, что превратит ее жизнь в ад, если она тотчас не вернется домой. В какой-то момент он мог быть очень мил, целовал Юлию в присутствии других людей, но в следующее мгновение мог довести ее до слез жестокими замечаниями. Он запугивал ее, потом раскаивался и просил прощения. Юлия слабый человек, она не могла ему противостоять. Все стало еще хуже, когда она узнала, что он часто ей изменяет…

Взревела соковыжималка, и Анника ощутила сильное раздражение, когда женщина с коляской решила отвезти ребенка в туалет.

— Он ей изменял? — спросила Анника.

Нина вздохнула и подождала, пока мамаша протиснется мимо их столика.

— Я не знаю, смогу ли это объяснить так, чтобы ты поняла, — сказала она. — Давид всегда был бабником, еще до того, как познакомился с Юлией. В отделе до сих пор вспоминают о его приключениях. Эти истории постоянно рассказывают Кристер Бюре и его команда. Все они когда-то отличались на этом поприще. Но когда появилась Юлия, все это прекратилось. Во всяком случае, он перестал публично хвастаться своими победами, и его ребята, кажется, были этим не слишком довольны…

— Они потеряли свою сексуальную икону, — усмехнулась Анника.

— Внешне все это так и выглядело, но его хватило ненадолго. Должно быть, романы у него были постоянно, но Юлия узнала об этом только через несколько лет. Одна женщина позвонила ей и сказала, что по-настоящему Давид любит только ее и что Юлия должна дать ему свободу. Это было вскоре после рождения Александра.

— Господи, — произнесла Анника.

— Юлия нашла в доме адресованное Давиду письмо. В конверт был вложен ультразвуковой снимок плода. В письме было сказано: «Я убила нашу дочку, ее звали Майя. Теперь твоя очередь». Мне кажется, это письмо страшно ее потрясло.

— Что она сделала?

— Думаю, она пыталась поговорить с Давидом, но точно в этом не уверена. С ней было очень трудно общаться. У Давида была очень неспокойная работа. Иногда он подолгу работал за границей. Однажды они полгода жили в таунхаусе в Малаге.

— В Малаге?

— Это на юге Испании. Дом стоял в Эстепоне, к востоку от Гибралтара. Я ездила к ним в гости. Юлия выглядела как призрак. Она говорила, что у нее все в порядке, но я уверена, она лгала…

В кафе ввалилась группа шумных подростков — их жестикуляция и громкие голоса вызвали явное неудовольствие сидевших в кафе мамаш.

— Когда появился Александр, все стало совсем плохо, — продолжала Нина, не обращая внимания на невоспитанных подростков. — Он родился недоношенным, и Юлия впала в послеродовую депрессию, и мне кажется, она так от нее и не оправилась. Когда она снова вышла на работу, стала терять самообладание, когда что-то случалось с детьми — будь то насилие, ДТП, да все, что наносило им вред. Два года назад она была освобождена от работы из-за нервного истощения. Последний год она вообще не работала…

Анника смотрела на инспектора Хофман и старалась упорядочить полученную информацию.

«Он замучил Юлию до того, что она заболела. Он был известным бабником. Но когда всплыли обвинения в актах физического насилия?»

— Я хочу вернуться немного назад, — сказала Анника. — Можешь чуть больше рассказать о Юлии? Что с ней происходило, когда она познакомилась с Давидом?

Нина откашлялась.

— Нас была небольшая группа девушек — мы держались вместе после окончания академии, но Юлия от нас откололась. Она стала по-другому одеваться, перестала носить джинсы. Все мы были членами молодежного крыла социал-демократической партии, но Юлия вышла из движения и примкнула к умеренным. У нас состоялся по этому поводу бурный спор, и в конце его Юлия расплакалась. В начале были вот такие мелочи и пустяки…

Анника молча ждала продолжения.

— Так, ты говорила, что все стало еще хуже, когда родился Александр? — спросила Анника, так как Нина продолжала молчать.

— Я знала, что-то не так, но не думала, насколько все плохо, вплоть до нескольких недель до убийства. Давид был невероятно ревнив. Однажды я слышала, как он назвал ее шлюхой и проституткой. Он запирал ее в квартире семь раз. Она даже перестала считать эти случаи. Однажды он запер ее дома за какую-то провинность на целую неделю. Один раз он голой выгнал ее на лестничную площадку. Она так замерзла, что была вынуждена обратиться в больницу. Врачам сказала, что заблудилась в лесу.