Неделя холодных отношений

Человечество вовремя и совсем не зря создало себе культ ножа.

Уютно устроившись на своём краю циновки, капитан Глеб с неторопливым тщанием орудовал своим «Отшельником». Как шилом протыкал ножом края курточной раны, ловко отрезал лишние концы оранжевых ниток-веревочек.

Через полчаса разлохмаченный аварией остаток рукава был аккуратно подшит: и верхний слой ткани, и синтепон были плотно обмётаны в единый прочный валик.

Сашка проснулся не скоро, но таким же, как и засыпал: счастливым и голодным.

– Кофейку, сын?

Потом пришло время им поспорить.

– Бери мою куртку. Мне удобней будет передвигаться в твоей, в инвалидской…

– Нет, не беспокойся.

– Ладно, не разводи соплей. Я лучше тебя приспособлен к холоду, а ты, кроме всего прочего, ещё и промок. Так что бери мою куртку и не благородствуй.

– Не возьму.

Не глядя в глаза отцу Сашка упрямо строгал в банку смородиновые прутики.

«Дети могут удивлять – к этому нужно быть постоянно готовым».

– Точно?

– Точно.

– А аргументы?

– Сам проспал, сам неправильно укрепил на палках куртку, сам покалечил одежду – вот мне и отвечать…

Отблески кострового огня, смешавшись с низкими солнечными лучами, метались по их лицам.

Пытаясь делать это незаметно, Сашка старательно поворачивался к жаркому костру оборванным плечом.

Разложив сушиться на горячих камнях очередную порцию скользких холодных желудей, капитан Глеб Никитин протянул сыну банку с ягодным отваром.

– …Многим хорошим, но менее организованным людям пристрастие к деталям кажется занудством. А на самом деле почти всегда помогает избегать неприятностей и трагедий. Иногда спасает от разочарований.

В раннем детстве я хотел иметь не собаку, как все мальчишки, а медвежонка-коалу. Очень хотел.

Но затем многочисленные энциклопедии и научно-популярные книжки ясно дали понять, что заполучить забавного австралийского зверька в личное домашнее пользование мне, с моим-то упрямством, вполне возможно, хоть и сопряжено это будет с большими трудностями, а вот листья эвкалиптового дерева в той среднерусской местности, где я в то время предавался мечтаниям, оказались в страшном дефиците.

Когда я уточнил, что коалы питаются исключительно листьями эвкалипта, то быстро прекратил свои вожделения.

Вот так, благодаря вниманию к деталям, были спасены и младая психика и, как минимум, один экземпляр диковинного животного.

– Ну, да… Конечно.

– А ещё меня в детстве очень интересовал принцип поворота подсолнуха к солнцу. В учебниках и школьных книжках этим явлением восхищались, но никто подробно не упоминал, как и почему это происходит.

– Сейчас-то ты знаешь почему?

– С возрастом разобрался.

– А о чём ещё не знаешь?

– Про смену календарных дат в России…

– Всего-то?!

Капитан Глеб понимал, что пришла пора свёртывать тему собственной бытовой беспомощности, но не очень резко, чтобы не насторожить испытуемого.

– Ещё меня смущает моя некоторая неграмотность в вопросах холодного оружия. До сих пор не могу запомнить основные различия шпаги, рапиры и сабли. Сколько, у какого клинка граней, размеры и устройство гарды.

Потом отец с сыном долго молчали.

Их костёр был прочен, кроме него в их жизни не могло быть сейчас ничего другого, не получалось пока сделать им и многого из необходимого.

Только круг огня, и ещё больший круг вытоптанного за эти дни мягкого песка.

Солнце, обнадёжив с утра, пропало.

В высоких прибрежных соснах шумел мрачный верховой ветер. Судя по чёрным пятнам надвигавшихся рваных туч, к ночи собирался снег.

Птицы давно замолкли.

Лёд предал людей слабостью, и теперь им нужно было дожидаться мороза.

Капитан Глеб Никитин усмехнулся, пнул обратно в огонь самовольно выкатившийся оттуда уголёк, весело дёрнул козырёк своей кепки.

– Ты чего?

Сын смотрел на него сонными, слабыми глазами.

– Случайно вспомнил…. Куртка твоя напомнила мне одну давнюю историю.

– Рассказывай.

– Это и делаю. Слушай.

– Как ни странно, но раньше, без коммерческих хозяев, без разных там менеджеров и компьютерных технологий, порядка на флоте было больше.

Для целесообразности океанического рыболовного промысла начальство придумало подмены – это когда судно, отработавшее где-нибудь шестимесячный рейс в Центральной Атлантике или, для примера, в Перу, не гнали каждый раз долгим пустым путём в родную страну, а оставляли на короткое время в чужом порту. Экипаж улетал домой, примерно через месяц на судно возвращались новые люди, а в этом промежутке делами на пароходе занималась специальная подменная команда, тоже наши ребята, только не промысловики, а ремонтники.

Такое бывало очень часто и повсеместно.

Ну, так вот, однажды…

В такой вот подменке, в порту Лас-Пальмас, что на Канарских островах, от случайной электросварочной искры сгорел наш малый рыболовный траулер. Без жертв, не утонул, но на длительное время стал непригодным для эксплуатации.

Мой сейнер в то время тоже стоял у причала в Лас-Пальмасе.

Экипаж погорельцев отправляли на самолёте в Союз, ребята перебирались через наш борт на катер, чтобы на нём добраться до берега, а там – в аэропорт. Нашлись общие знакомые. Разговорились. В том числе и о пожаре. Выяснили, что выгорели почти все жилые помещения, испорчены документы, личные вещи.

Одеты парни были кто в чём.

Их радист, молоденький паренёк, залатал прожжённую на спине, новую, в этом же рейсе купленную за валюту джинсовую куртку, куском синего рабочего комбинезона, чёрными сетевыми нитками, да так, чтобы угадать почти под цвет; на обгорелый бок своего рыжего кожаного чемодана механик приладил аккуратно выпиленную фанерку.…

Мы-то, естественно, поделились с бедолагами кто, чем может, брюками, рубашками, другим подручным барахлом. Только вот на матроса-камбузника, на здоровенного бобруйского дядьку, не нашлось ни у кого из наших ничего подходящего, поэтому и экипировали его всем миром со смехом, да с подколками.

Получился этот богатырь одетым в черные сатиновые рабочие штаны, на голое обширное пузо он натянул казенную майку, ну, представляешь, такую голубенькую, с лямочками, из набора стандартного нижнего белья; ещё кепочку шлёпнул на лысую макушку, летнюю, с пластмассовым козырьком и надписью сбоку – «Паланга».

В руках этот добродушный моряк загранзаплыва смущённо теребил самодельную авоську из капроновых ниток, а в ней болталась буханка черного хлеба, выпрошенная на всякий случай у коллег.

Лететь этим чудакам предстояло на роскошном испанском «Боинге», через Париж.…

Вот.

Капитан Глеб замолчал, выжидая для приличия и создания необходимого бодрого эффекта паузу.

– Ну и что?

Сашка по-прежнему смотрел на него тяжело и тускло.

– К чему ты эту историю…

– К тебе. Ты сейчас со своей прожжённой курткой очень мне того радиста молодого напоминаешь.

– Только и всего?

Сашка с шумом перевернулся на спину, уставившись в высокие, пока ещё различимые над костром, сосновые ветки.

– Па, ты не очень старайся меня развлекать, я же всё понимаю…. Ты вот свои старые истории рассказываешь, а я про нас постоянно думаю….

Снова шумнув комбинезоном по камышовой циновке Сашка присел, посмотрел на отца.

– Если наша схема не сработает, то ведь очень многое изменится, да? И в твоей жизни, и в моей…. Тебе уже не будет так легко и свободно, а я, меня.… Со мной… Мне трудно, наверно, будет, уже общаться с Евой…. Как ей всё это объяснять, даже если и по закону всё неправильно получится? Ну? Как?!

– Захочет – поймёт.

– А если не захочет?

– Тогда – позабудь. Если речь идёт о судьбе, а близкий тебе человек всего лишь чего-то не хочет…. Забывай. Мгновенно. Вырывай из сердца. Выбрасывай. Так легче – разделяет не пропасть, а разница уровней.