Современный румынский детектив

2. Где драгоценности? Поискать у Атены Пашкану, Паула Черкеску, Мирчи Рошу, при случае — у Адрианы, но так, чтобы она не проведала о прошлом своего избранника! А главное — основательно перетрясти мозги Аугустина Бребенела, если, конечно, таковые имеются.

3. Проверить на всякий случай историю с эстрадным ревю и с местами на разных трибунах.

Изложив эти три пункта, я вдруг понимаю, что продолжить мне нечем. Это все, А много это или мало — другой вопрос.

Начнем с самого простого. То есть с хвоста.

— Алло! Доктор Паул Чернеску? Вас беспокоит Аугустин Бребенел. Не назначить ли нам на сегодня свидание, от которого я не слишком вежливо уклонился три дня назад? Если это, конечно, не путает ваши планы. Благодарю, вы очень любезны. Но я предпочел бы сам приехать, если вы ничего не имеете против… Нет — нет, заезжать за мной не надо, я тут неподалеку. Да, у меня есть ваша визитная карточка. Площадь Росегги, не так ли? Я буду через двадцать минут.

Но я выхожу не сразу. Мне надо сделать еще два звонка: Мирче Рошу и Атене Пашкану. С той же деликатностью навязываю им свои визиты, заботясь о том, чтобы между ними был достаточный интервал: не люблю опаздывать. Пунктуальность — в некотором роде моя мания, хотя я так старательно ее культивирую, что не похоже, будто она у меня в крови…

Квартира доктора Паула Чернеску на площади Росетти совсем не столь роскошна, как я ожидал, зная о его репутации и частной практике. Вхожу в гостиную, просторную, но полупустую, исполняющую по совместительству и роль приемной. Безликая мебель. Диван, два кресла, застекленный шкафчик, набитый маленькими статуэтками, ковер из разряда дешевых. На стенах, в очень красивых рамах, достойных лучшей судьбы, несколько серийных репродукций по сорок леев за штуку, подобранных, однако, со вкусом и приятных на вид. Доктор принимает меня в домашней куртке вишневого цвета, которая подчеркивает и белизну его лица, и все еще загорелый лоб. Доктор в некоторой растерянности. Он предлагает мне сесть и подождать несколько минут, пока он разберется с пациентом, на — грянувшим неожиданно после моего звонка.

— Понимаете, это мой старый пациент, и я не мог ему отказать, хотя сегодня у меня неприемный день.

Заверяю его, что все в порядке, и он скрывается за белой дверью кабинета.

Достаю сигарету, окидываю взглядом комнату, затем поднимаюсь и подхожу к стеклянному шкафчику со статуэтками, который стоит у двери в кабинет. Фигурки за стеклом кажутся необыкновенно живыми и выразительными. Приглядываюсь и не без удивления понимаю, что передо мной музей восковых фигур в миниатюре. Фигурки, слепленные из блестящего воска, представляют собой знаменитостей разного ранга. Среди них, конечно, маленький Наполеон, маленький Гомер, маленький Чингисхан, маленький Христофор Колумб, но есть и другие персонажи, ближе к нам по времени, среди которых я без большого труда узнаю Дана Сократе, Мирчу Рошу, Адриану и даже Виорику Ибрахим, на этот раз с несколько прикрытой наготой. Позы естественны, будничны, и, хотя пространство витрины слишком тесно для такой толпы, если всмотреться, чувствуешь трепет настоящей жизни.

Углубившись в созерцание этого миниатюрного мирка, я невольно становлюсь свидетелем обмена репликами между доктором Чернеску и его пациентом. Они говорят тихо, но дверь кабинета тонкая, а с того места, где я стою, даже не прислушиваясь, все равно что-нибудь да услышишь.

— Сейчас не получится, приходите на той неделе, — звучит приятный, мелодичный голос доктора.

— Что это вы все откладываете да откладываете? — ворчит пациент.

— Время терпит, куда спешить?

— Вам, может, и некуда, а мне…

— Я же вам и прошлый раз говорил, что вам нечего беспокоиться.

— Да я как будто нарочно беспокоюсь! Но куда ж денешься: у кого чего болит…

— Потерпите, придете на той неделе, и мы все уладим. Только приходите в приемный день. В четверг, например, с утра.

— В четверг так в четверг, вам виднее…

Шаги приближаются к двери, и я быстро плюхаюсь в кресло. Больному не очень-то приятно знать, что, кроме медика, кто-то еще слушает под дверью его жалобы.

В самом деле, человек, выходящий из кабинета, меряет меня недружелюбным взглядом. Он высок, очень худ, с серым лицом печеночника. Процедив сквозь зубы приветствие, он выходит, а доктор Чернеску, предупредительно проводив его до дверей, возвращается и усаживается в кресло напротив меня,

— Прошу прощения, товарищ Бребенел. Вечная история с этими пациентами. Даже в воскресенье вздохнуть не дают.

— У вас большая клиентура?

— Слишком большая, я бы сказал. Причем в основном просто ипохондрики, таскаются по врачам, деньги им девать некуда. Как вот этот, что сейчас приходил. Не знаю, чего он от меня хочет.

— Ну, доктор. Для вас-то ипохондрия рентабельна. По крайней мере по моим представлениям. Паул Чернеску пожимает плечами.

— А, вы об этом… Я предпочел бы денег поменьше, зато времени побольше. Свободного. Вы так не думаете?

— Конечно, но только что касается времени.

Он искренне смеется и переходит на дружеский тон:

— Вы тут не соскучились, я надеюсь., пока ждали?

— Нет, что вы. У вас тут такой музей восковых фигур — хоть куда! Ваше авторство?

— Да это так, пустяки, баловался в молодости. Я вам, кажется, говорил, у меня в лицейские времена было такое увлечение.

— Я не сторонник грубой лести, но работа прекрасная. К тому же, по — моему, вы постоянны в своем увлечении. Там есть несколько фигур, которые следует датировать недавним временем.

— У вас острый глаз, — смеется доктор. — Вы меня поймали на месте преступления. Действительно, это и до сих пор мое хобби. Статуэтки, о которых вы говорите, я сделал в прошлом месяце на море. Увековечил всю нашу компанию с Вама — Веке. Это единственная вольность, которую я себе позволяю. А то все работа да работа. Когда живешь один, надо чем-то себя занимать, а то тяжело…

— У вас нет родных?

— Нет, женат я никогда не был, а родители давно умерли,

— И ни братьев, ни сестер?

— Никого. Даже подруги… Но это скучная материя. Ведь вы, кажется, собирались меня спросить насчет бывшей мастерской Дана?

— Собирался, но теперь это уже не актуально. Я хотел вас уведомить, что напал на след.

— Вот как?

— Да, и я бы очень удивился, если бы он оказался ложным.

— Поздравляю, я был уверен, что вы разберетесь в этом деле. Я рад вдвойне: во — первых, за бедного Дана, а потом, что скрывать, за себя самого. Не очень-то приятно, когда на тебе хотя бы тень подозрения…

— Я вас понимаю.

Немного помолчав, он решается:

— А нельзя ли полюбопытствовать, что и как? Или это совсем неуместно?

Теперь мой черед минутку поразмыслить, прежде чем ответить.

— Нет, не совсем неуместно. Подробностей пока сообщить, естественно, не могу, но показать кое-что покажу.

И я показываю ему фотографию, изъятую из досье Марина Тебейки.

— Не знаете такого?

Паул Чернеску смотрит внимательно.

— Нет, что-то не припомню. Это… убийца?

— Как будто бы.

— А мотивы?

— Могу сказать только, что у этого человека с вашим покойным другом были очень давние и очень сложные отношения. И это он был причиной страхов Дана Сократе, о которых я узнал от вас первого. Это его он увидел в Мангалии, когда вы сидели в кафе на террасе.

Паул Чернеску молчит, разглядывая фотографию.

— Так что, если этот человек на самом деле убийца, — продолжаю я, — мы можем быть уверены, что он убил не случайно…

— Его арестовали?

— Еще нет, и именно поэтому, кроме всего прочего, я к вам и зашел. Скажите мне, доктор, ваш друг Дан Сократе никогда не давал вам ничего не хранение?

— Простите, не понял.

— Я имею в виду — какие-нибудь ценные вещи., ну, там деньги, картины, драгоценности. Он не просил вас — скажем, те же пятнадцать лет назад — взять на сохранение что-нибудь такое?

— Нет, никогда в жизни!

Доктор искренне изумлен. Я думаю, что мог бы настоять на обыске, но если в эту минуту Паул Чернеску лжет, мне остается только явиться к полковнику Думитреску и подать в отставку по причине полной профессиональной непригодности.