Помни обо мне

Он размашисто ее благословил и приблизил руку к ее губам. Таня опять поняла: следует поцеловать — и поцеловала.

— Теперь и ты приближенная…

— К вам?

— К господу, к господу. Глупая…

Говорил он незлобиво, даже с оттенком ласки. Таня подумала, что Елпидифор по природе, должно быть, добрый.

— Теперь молись, совершенствуйся. Послух пройдешь при матери Раисе.

Таня рада бы сменить опекуншу, но… смолчала, «ибо невозможно без повиновения спастися, от послушания живот вечный, а от преслушания смерть вечная».

— Слушайся, почитай. Строга, но плохому не научит. — Старейший замолчал, заставил Таню потомиться, потом сказал: — Постранствуешь с матерью Раисой, пошлем тебя на будущий год в школу. Хочешь учиться?

— Чему?

— Большое дело задумал отец Елисей: школы для молодых христиан пооткрывать… — Старейший длинным коричневым пальцем указал на чернобородого: — Уставам, правилам церковным, божественному слову. Проповедники нужны, готовые пострадать за веру истинную.

Отошел и совсем по-дедовски предложил:

— Посиди с нами, отдохни.

И стал перед образами — молиться.

Несчастливый он, должно быть, подумала Таня, с юных лет в странстве. Зинаида Васильевна рассказывала, сколько он по тюрьмам да по монастырям мыкался. Все бог да бог, мать потерял в детстве, жениться не женился, так с одним богом чуть не до ста лет дотянул. Помрет — не пожалеет никто.

Фиалка все печатала. Медленно, двумя пальцами, — только еще училась… Что она печатает? Молитвы? Распоряжения келейным?

А чернобородый Елисей все раскладывает и раскладывает листки по столу, готовит к рассылке.

Вроде бы все бумаги от антихриста, а тут у самих целая канцелярия!

Фиалка сняла с клавишей пальцы, подергала их.

— Не слушаются больше.

— А вы пойдите вдвоем, освежитесь, — отвлекся старейший от молитвы. — Погуляйте по огороду, я помолюсь, тоже выйду.

Елисей потянул проволочку, опустил «подъемный мост». Фиалка заторопилась, поманила Таню.

— Пошли, подышим…

Вечерние тени плавали в закоулках, из-за забора пахло цветами, где-то бренчала гитара.

— Хорошо, — сказала Фиалка. — Люблю петь.

Таня поинтересовалась:

— А как ты сюда попала?

— Не знаю куда бы я от матери не ушла, — пожаловалась Фиалка. — Отец умер, мать года четыре держалась, а потом появился один шофер, мы на перепутье у него жили, потом другой… Мешала я матери, зайдут и уйдут. «Ты меня личной жизни, дочка, лишаешь, — говорила мать. — Вышла бы я замуж, да никто с тобой не возьмет, ушла бы ты хоть к сектантам каким». Ну, свет не без добрых людей, я и ушла.

Они походили по двору, заслушались гитару.

— А ты как? — спросила Фиалка.

— Разуверилась в людях, — призналась Таня. — Один бог не обманет.

— Молись, молись, — посочувствовала Фиалка. — Здесь тебе разувериться не дадут. Здесь жить легко, обо всем за тебя подумают.

Походили меж грядок, присели во дворе на полешко. Темнело. Где-то вдалеке играл оркестр.

— Ты любила танцы? — спросила Фиалка.

Но ответить Тане не пришлось. Кто-то сильно застучал в калитку… Если бы только Таня знала, кто стучит!… Залился пес, стук на мгновение прекратился и возобновился опять. Во двор выбежал Виктор Фролович.

— Тихо! — крикнул на пса. — Кто там?

Но к калитке не шел.

Ступеньки крыльца откинулись.

— Эй, вы, скорее, — приглушенно прикрикнул на девушек Елисей и снова нырнул в тайник. Следом скрылись и девушки. «Подъемный мост» поднялся. Пес заливался. Слышно было, как хозяин подошел к воротам, что-то спрашивал, кому-то отвечал. Потом все стихло. Раздался условный стук. Три частых удара и два медленных. Елисей открыл вход, Виктор Фролович поспешно сошел вниз.

— Стучал какой-то мужчина, спросил: «Таня Сухарева здесь живет?» — тихо доложил он старейшему. — Говорю: «Никакой Сухаревой нет». А он свое: «Впустите». Я «Уходи». А он: «Сейчас приведу милицию».

Виктор Фролович только докладывал. Решать полагалось старейшему.

— Позови Раису! — приказал Елпидифор.

Появилась Раиса. Все делалось быстро, без паники, к таким тревогам привыкли.

Елпидифор взглянул на Елисея:

— Ну как?

— Приведет, — уверенно подтвердил Елисей. — Уходить надо.

— Я тоже так полагаю, — согласился Елпидифор. — Матушка Раиса с Таисией и Февронией — на поезд, а мы с Елисеем — на Волгу, на пароход. Езжайте в Сибирь, там много благодетелей. Позже напишу в Барнаул. Мы с Елисеем выйдем через калитку, а вы задами через огород. Идите, я задержусь…

Все выбрались, в подполье остались лишь Елпидифор и Елисей, но и они не замедлили появиться во дворе. Раиса собралась, как солдат по тревоге. Одежду и книги — в чемодан, девичьи тряпки — в сумку. Елпидифор поджидал Раису, тоже был уже одет, в длинном черном плаще, в обвисшей шляпе. Рядом Елисей в пальто и картузе. Елпидифор протянул Раисе пачку денег, Тане показалось, что много, Раиса тут же опустила их в карман.

Виктор Фролович возился у калитки.

— Ну, с богом! — Елпидифор благословил Раису.

Она снова вступала в свои права. Чемодан — Тане, сумку — Фиалке. И засеменила на огород.

Через забор ей не перепрыгнуть, вскарабкалась по ветвям вишни и сиганула во мрак.

— Скорее, милые…

Двинулись вдоль заборов. Брехали собаки. Раиса шла быстрым привычным шагом — куда только девалась старость! — свернула в проулок, вывела девушек к автобусной остановке у тормозного завода.

Доехали до города, пересели в трамвай, добрались до вокзала. Раиса ввела девушек в зал, посадила в угол, где потемнее.

— Ждите. Я за билетами.

Ждать она себя не заставила.

— Поезд через час.

Взяла всем по булочке и бутылку «Малинового напитка». Делала все осмотрительно, умно, но, видно, нервничала, все посматривала по сторонам.

Подошел поезд Москва — Хабаровск. Раиса заблаговременно вывела девушек на перрон. Привыкла путешествовать, точно рассчитала, где остановится десятый вагон.

В вагоне светло, тепло, пассажиры еще не ложились спать.

Проводница указала места. Таня прильнула к окну. Публика за окном суетится, одни носильщики никуда не торопятся. Радио объявило об отправлении поезда.

Таня все смотрела, какое-то предчувствие не отпускало ее от окна… Поезд тронулся. Кто-то бежал по перрону вдоль поезда. Какой-то парень… Юра! Таня рванулась. Ничего не успела ни подумать, ни сообразить, просто инстинктивно рванулась. Побежать, крикнуть!

Раиса схватила ее за руку.

— Куда?

— Юра!

— Какой Юра?

— Мой товарищ, из Москвы…

Поезд набирал ход. Раиса цепко держала Таню.

— Дьявол тебя мучает, наваждение, — шептала она. Какой еще там Юра! Читай молитву, пройдет…

Все чаще постукивают колеса, мелькнула за окном водокачка.

— Дьявол тебя смущает…

Юра не Юра, бессмысленно уже бежать к дверям, за окном ночь, огоньки, темнота, пустыня, и уже нет никакого наваждения.

СТРАНСТВО

Всю зиму Таня скиталась с Раисой по маленьким городам Западной Сибири. Фиалка где-то по дороге отстала от них. Нельзя сказать, чтобы благодетели особенно радовались их приходу. Скорее, боялись.

Рядовые сектанты боялись своих руководителей, организацию цементировало беспрекословное послушание, но Раису, казалось Тане, боялись больше всех. Она фанатично верила в бога, ни в чем не отступала от канонических догм и отличалась суровостью, иногда переходившей в жестокость. Она никому и ничего не прощала. Ни малейшего отступления от раз и навсегда установленных правил! Впрочем, не жалела она и себя, на самое себя накладывала епитимьи за малейшие прегрешения.

Если Таня и мечтала о чем в эту зиму, так лишь о том, чтобы вырваться из-под опеки Раисы, хотя надежды на это почти не было.

Приезжали в какой-нибудь городок, Раиса доставала из бездонных своих карманов клочок бумаги с нацарапанным на нем адресом — впрочем, многие адреса она знала наизусть, — и они отправлялись на поиски.