Мистерия эпохи заката

Что делать? И вдруг  меня осенило: нужно посадить самолет. Единственный выход в этой ситуации — посадить самолет. Чтобы Альберт Ромуальдович не успел приступить к своим уколам. Он напоминал мне фашистских палачей. Обычно в старых советских фильмах немцев играли прибалты. Они были больше похожи, и выглядели гораздо естественнее, чем представители славянских народов, не говоря уже об азиатских. Мне всегда было смешно, когда немецких фашистов в кинокартинах играли евреи. Это же нужно было такое придумать! Говорят, во время съемок фильма «Семнадцать мгновений весны» заместитель директора картины все время привозил для съемок в массовых сценах, своих знакомых евреев.

И однажды режиссер просто не выдержала, потребовав убрать их всех со съемочной площадки. Хотя с другой стороны, это, наверное, миф. Ведь сыграли же фашистских главарей Визбор и Броневой. Борман и Мюллер в гробу перевернулись бы, если бы увидели, кто их играет. Хотя оба актера сыграли просто великолепно. Но я отвлекся. Что же мне делать? — продолжал я размышлять. — Каким образом заставить летчиков посадить самолет? Может, просто войти в кабину и предложить им садиться? Я ведь старший в этой группе, они обязаны меня послушаться. Но как объяснить им причину моего странного решения? И что подумает обо мне Артур? Как отреагирует Альберт Ромуальдович? Что сделает Гарри? Поразмыслив, я пришел к выводу, что это тоже не выход.

Я посмотрел на лежащую женщину. У нее было спокойное, одухотворенное лицо! Если бы она только знала, как мне нравилась! Если бы только знал об этом Артур! Он никогда не послал бы меня ее встретить. Что делать? Сейчас Альберт Ромуальдович закончит разговор, выяснит, какие препараты ей вводили, подберет нужное лекарство, чтобы она очнулась. Для врача это не сложно. Совсем не сложно. Даже если он стоматолог.

Нужно было быстро принимать решение. И я его принял. Понимая, на какой пошел смертельный риск, зная, что делать этого нельзя. Но и позволить этому коновалу допросить несчастную женщину я тоже не мог. Просто не имел права. Я один во всем был виноват. Она попала в аварию из-за меня. И ее документы украл тоже я. Поэтому мне совсем не было нужно, чтобы ее допрашивали в таком состоянии. Чего я боялся? За себя или за нее? Или за нас обоих?

Я поднялся и прошел в другой конец салона. Там находился туалет. Я вошел в него, осмотрелся. Иллюминатора в нем не было. Черт возьми! Как глупо. Неужели мой план не сработает? Надо пройти в другой туалет, рядом с кабинетом. Если и там не окажется, иллюминатора, придется искать другую причину для приземления.

Я вышел из туалета и чуть не столкнулся с этой противной стюардессой.

— Вам что-нибудь нужно? — улыбнулась она.

— Нет, спасибо, — Я прошел в другой конец самолета. Вошел в кабинет.

Альберт Ромуальдович что-то быстро записывал. Увидев меня он радостно кивнул. У него все получилось. Ничего не подозревающие британские врачи дали ему все данные, Они даже могли подсказать ему, какие уколы ей нужно сделать. Профессиональная этика. Они наверное, подумали, что помогают коллеге.

Я вошел в туалет, находившийся рядом с кабинетом. Здесь оказался небольшой иллюминатор. Уже неплохо. Насколько я знал, наш небольшой самолет, не поднимался на высоту десять тысяч. Мы летели в другом эшелоне. Поэтому разгерметизация салона, возможно, будет, не такой уж страшной катастрофой, как это произошло бы с более крупным самолетом на другой высоте.

Оставалось сломать, этот чертов иллюминатор, выбить стекло. Но как, чем? Руками невозможно. Я осторожно снял ботинок и убедился, что удар каблуком ничего не дает. Ударить нужно было сильно и точно, чтобы стекло разбилось сразу. Я снова надел обувь. Вышел в кабинет. У меня оставались считаные секунды. Альберт Ромуальдович наконец закончил телефонный разговор, поднялся и направился к своему чемоданчику. Может, взять оружие у Гарри? И просто выстрелить? Но это не выход. Так нельзя. Я огляделся по сторонам. Почему в этом кабинете нет ничего тяжелого? Подошел к небольшому бару. Открыл дверцу, посмотрел на укрепленные в нём небольшие бутылки. Среди них оказалась одна большая запечатанная бутылка виски. Мысленно я даже поблагодарил шотландцев, придумавших такой замечательный напиток. Затем достал эту тяжелую бутылку, закрыл дверь в кабинет, вошел в туалет и изо всех сил ударил ею в стекло иллюминатора. Однако ничего не вышло. Стекло как будто было бронированным. Но звук удара, наверное, уже все услышали. Я еще раз ударил изо всех сил по стеклу. Опять ничего. А ведь в каждую секунду ко мне могла ворваться стюардесса. Так будь все оно проклято, и пусть они думают все что угодно, лишь бы выбить это проклятое стекло. У меня была перебинтована правая рука, и это мешало нанести удар с максимальной силой. А в дверь туалета, кажется, уже начали стучать. Я снова ударил и услышал звук треснутого стекла. Наконец-то! А в руке у меня осталась разбитая бутылка виски. Янтарная жидкость окатила мою руку и пиджак. Я чуть не заплакал от досады. И в этот момент увидел трещину на стекле иллюминатора.

Честное слово, я все сделал правильно. Выскочил из туалета, закрыл дверь. Уже позже я понял, что Бог меня любит. Страшно подумать, что могло бы со мной случиться, если бы стекло лопнуло, когда я был там. Хотя иллюминатор был небольшим.

Как только я закрыл дверь, стекло лопнуло. Я сразу почувствовал, как дверь словно выгнулась внутрь, и сразу включились огни. Я успел добраться до двери кабинета, открыть ее и столкнуться с разъярённой стюардессой.

— Что там случилось? — закричала эта уродка.

— Не знаю. Кажется, в туалете сломан иллюминатор! — успел прокричать я в ответ.

Альберт Ромуальдович стоял около своего чемоданчика. Кажется, турбулентность на него вообще не подействовала. Он даже не сел. Самолет начало бросать из стороны в сторону. У Гарри вылетела из рук вилка, и он недовольно поморщился.

— Внимание, — раздался голос командира корабля, говорит капитан. У нас возникли проблемы, и мы должны совершить вынужденную аварийную посадку. Прошу всех срочно пристегнуться, мы снижаемся.

— Что там случилось? — недовольно спросил Альберт Ромуальдович, и в этот момент стюардесса открыла дверь в туалет. Мощный удар воздушной волны буквально отбросил меня и врача к стенке. А эта дура сумела удержаться за ручку двери. Можете себе представить? Нас сильных мужчин отбросило к стенке, а она удержалась. Вот что такое профессионализм и умение правильно действовать в сложной ситуации.

— Разгерметизация! — крикнула стюардесса, показывая нам, куда садиться. И, выпустив ручку двери, поползла к ближайшему креслу.

Нас тряхнуло так, словно самолет подбросили. И только в этот момент я понял, какой страшный способ придумал, чтобы остановить Альберта Ромуальдовича. Но ничего изменить уже было невозможно…

В начале этого года я перешел на работу в одно из подразделений НТВ — НТВ-кино и начал работать с Владленом Арсеньевым, возглавлявшим эту структуру. К тому времени холдинг Гусинского считался не только ведущим в стране, но и самым объективным в подаче информации. Их программа «Куклы» стала одной из самых любимых. Аналитические передачи, которые вел Киселев, собирали миллионы телезрителей, несмотря на очевидные дикторские проблемы ведущего, который мычал, хмыкал, мекал и делал длинные паузы. Но передача была интересная, и все ее смотрели.

Арсеньев был человеком толерантным и понимающим. К тому же он вырос в Грузии и хорошо знал менталитет южных людей. Владлен любил мне рассказывать, как ездил за анашой в Гянджу и сколько было у него друзей в Грузии и Азербайджане. Возможно, это был один из самых лучших периодов в моей жизни. Тогда в структурах Гусинского платили огромные деньги. Все его советники и помощники стали миллионерами. Артур Абрамов открыл собственное дело и уже имел несколько миллионов долларов. Мы с ним несколько раз пересекались, и у меня даже зародилась симпатия к этому молодому, красивому, напористому бизнесмену.