Невиновный

– Не спешите, – возразил Физерстоун. – Вы провалили экзамен.

Томми не поверил своим ушам, но Физерстоун сказал:

– Совершенно очевидно, что вы лгали, и, следовательно, ясно, что вы замешаны в похищении Харауэй. Желаете ли что-нибудь сказать по этому поводу?

– Сказать? Что?!

Полиграф не лжет, заявил Физерстоун, тыча пальцем в какие-то ломаные линии на бумаге. «Вам что-то известно об убийстве», – бесконечно повторял он. Будет гораздо лучше для самого Томми, если он начистоту расскажет, что случилось, – только правду. Физерстоун – «добрый полицейский» – желал помочь Томми, но если Томми не убедит его доброта, то придется передать его в руки Смита и Роджерса, «злых полицейских», которые только и ждут, чтобы наброситься на него.

– Давайте лучше мы с вами сами все обсудим, – убеждал его Физерстоун.

– Но мне нечего обсуждать, – не сдавался Томми, он снова и снова говорил, что полиграф, должно быть, ошибся или произошло что-то еще, потому что он, Томми, говорил правду, но Физерстоун ему не верил.

Томми признал, что волновался перед испытанием и нервничал во время процедуры, потому что опаздывал на работу. Он признал также, что состоявшаяся за шесть дней до того беседа со Смитом и Роджерсом сильно расстроила его – ему даже начали сниться кошмары.

– Какого рода кошмары? – пожелал узнать Физерстоун.

Томми описал свои сны: он на каком-то пикнике, потом он же сидит в пикапе с двумя другими мужчинами и девушкой где-то возле старой трансформаторной станции в пригороде Ады, где он вырос. Один из мужчин пытается поцеловать девушку, та отказывается, и Томми говорит мужчине, чтобы он оставил ее в покое. Потом говорит, что хочет домой. «Ты уже дома», – отвечает один из мужчин. Томми смотрит в окно – и вдруг действительно оказывается дома. А перед тем как проснуться, он видит себя склонившимся над умывальником и тщетно пытающимся смыть с рук какую-то черную жидкость. Ни девушка, ни мужчины ему не знакомы.

– Какой-то бессмысленный сон, – сказал Физерстоун.

– Таково большинство снов, – парировал Томми.

Физерстоун не терял самообладания, но настойчиво склонял Томми очистить свою совесть, рассказать все о преступлении и – особенно – сказать, где находится тело. И снова угрожал отдать Томми в руки «тех двух полицейских», которые ждут не дождутся в соседней комнате, как если бы длительная мука общения с ними еще не закончилась.

Томми был ошарашен, смущен и очень напуган. Поскольку он отказался сделать признание «доброму полицейскому», Физерстоун передал его Смиту и Роджерсу, которые явились уже злыми и, похоже, сдерживаться не собирались. Физерстоун тоже остался в комнате. Как только закрылась дверь, Смит устремился к Томми, вопя:

– Вы, Карл Фонтено и Оделл Титсуорт напали на эту девушку, увезли ее на трансформаторную станцию, изнасиловали и убили, разве не так?

– Нет, – отвечал Томми, стараясь мыслить четко и не впадать в панику.

– Расскажи нам все, ты, лживый сукин сын! – орал Смит. – Полиграф тебя разоблачил, мы знаем, что ты лжешь, и мы знаем, что это ты убил девушку!

Томми старался понять, при чем тут Оделл Титсуорт. Имя это он слышал, но человека никогда не видел. Оделл жил где-то в пригороде, вспомнил он, и имел дурную репутацию, но Томми не припоминал, чтобы когда-либо встречался с ним. Может, и видел раз-другой, но в тот момент не мог ничего вспомнить, потому что Смит орал, тыкал в него пальцем и, казалось, готов был ударить.

Смит повторил свою гипотезу о троих мужчинах, умыкнувших девушку, Томми твердо ответил:

– Нет. Нет, я не имею к этому никакого отношения. Я даже не знаком с Оделлом Титсуортом.

– Нет, ты знаком с ним, – возразил Смит, – прекрати лгать!

Присутствие в их гипотезе Карла Фонтено было легче понять, потому что в течение нескольких последних лет они с Томми приятельствовали и время от времени ходили куда-нибудь вместе. Но Томми был ошеломлен напористостью и напуган бесцеремонной уверенностью Смита и Роджерса. Они на все лады повторяли свои обвинения и оскорбления. Их речь становилась все грубее и вскоре включала уже все известные нецензурные выражения.

Томми потел, у него кружилась голова, но он изо всех сил пытался мыслить трезво и отвечать коротко: «Нет, я этого не делал. Нет, я не имею к этому отношения». Несколько раз ему хотелось вставить саркастическое замечание, но он побоялся. Смит и Роджерс были разъярены, вооружены, а Томми – заперт с ними и Физерстоуном в комнате, и конца допросу не видно.

После того как он три часа потел с Физерстоуном и в течение часа терпел издевательства со стороны Смита и Роджерса, Томми требовался перерыв. Ему хотелось найти тихую комнату, выкурить сигарету и прочистить мозги. Ему была необходима помощь, нужно было поговорить с кем-нибудь, кто объяснил бы, что происходит.

– Можно сделать перерыв? – спросил он.

– Через несколько минут, – ответили ему.

Томми заметил видеокамеру на ближайшем столе, но она была отключена и не фиксировала словесную битву, которая здесь происходила. Конечно, это не может быть обычной полицейской процедурой, подумал он.

Смит и Роджерс неустанно напоминали ему, что в Оклахоме смертная казнь не запрещена и здесь используют инъекции яда, чтобы уничтожать убийц. Значит, он – перед лицом смерти, верной смерти, но должен быть способ избежать ее. «Облегчи свою совесть, – советовали ему, расскажи, что произошло, покажи, где труп, – и мы используем все свое влияние, чтобы заключить сделку с судом».

– Но я этого не делал, – не поддаваясь, твердил Томми.

– Он видел сон, – сообщил коллегам Физерстоун.

Томми снова пересказал свой сон, и ему снова не поверили. Все трое полицейских согласно решили, что сон бессмыслен, на что Томми опять сказал:

– Большинство снов таковы.

Однако сон дал полицейским пищу для размышлений, и они принялись добавлять к нему детали. Двое других мужчин в машине были Оделл Титсуорт и Карл Фонтено, правильно?

– Нет, – возражал Томми. Мужчины в его сне были неизвестными. У них нет имен.

– Чушь! А девушкой была Дениз Харауэй, так?

– Нет, девушка тоже была незнакомой.

– Чушь!

Еще час копы добавляли необходимые подробности и уточнения в сон Томми, но он все их отрицал. Это был всего лишь сон, повторял он снова, снова и снова.

Только сон.

– Чушь! – твердили в ответ копы.

После двух часов беспрерывной атаки Томми в конце концов дрогнул. Все это время он испытывал гнетущий страх – Смит и Роджерс были озлоблены и, казалось, вполне могли – и были готовы – избить его, если не застрелить на месте; но более всего он боялся того, что медленно приближается к камере смертника, за которой – только казнь.

Томми стало очевидно, что его не выпустят отсюда, пока он не даст копам хоть какую-нибудь зацепку. Проведя в страшной комнате пять часов кряду, он был вконец измотан, сбит с толку и почти парализован страхом.

И он совершил ошибку, из-за которой в конце концов навсегда лишился свободы, а мог лишиться и жизни.

Томми решил подыграть им. Поскольку он совершенно невиновен и подозревает, что так же невиновны Карл Фонтено и Оделл Титсуорт, почему бы не дать копам то, чего они хотят? Не поиграть с их выдумкой? Правда все равно скоро вскроется. Завтра или послезавтра копы поймут, что придуманная ими история не выдерживает никакой проверки. Они поговорят с Карлом, и тот скажет им правду. Потом найдут Оделла Титсуорта – и тот лишь посмеется над ними.

Итак – подыграть. Отличная, мол, полицейская работа – и вот она, истина.

Если его «признание», основанное на бредовом сне, будет достаточно абсурдным, то кто же в него поверит?

– Кто первым вошел в магазин? Оделл?

– Ну да, пусть будет Оделл, – ответил Томми, – это же всего лишь сон.

Копы почувствовали, что дело сдвинулось с мертвой точки, – благодаря их умелой тактике парень наконец раскололся.

– Вашей целью было ограбление?

– Пусть будет ограбление или что угодно другое – все равно это только сон.