Последняя воля Нобеля

— Точно сказать не могу, — ответил врач, вытирая руки полотенцем. — Это зависит от температуры и влажности, но вы не волнуйтесь. Вы пробудете здесь, пока гипс не затвердеет.

— Помоги мне, — обратилась Кошечка к напарнику, который с готовностью бросился к ней и помог сесть. — Можешь дать мне мою сумку?

Она протянула руку и схватила сумку за ручки, чувствуя тяжесть оружия.

— Вы не дадите мне воды? — попросила она, и мужчины бросились к раковине, чтобы исполнить эту скромную просьбу.

Кошечка извлекла из сумки пистолет, на ствол которого до сих пор был навинчен глушитель, и выстрелила врачу в спину. Он без звука рухнул вперед, ткнувшись головой в раковину.

Напарник удивленно обернулся, и Кошечка всадила ему пулю между глаз.

— Любитель, — презрительно процедила она сквозь зубы.

Какая удача, что она не выбросила пистолет в море, как собиралась. Она сунула оружие в сумку.

Отлично, с этим покончено.

Она пощупала гипс. Повязка была сырая и совершенно мягкая.

Долго ей еще придется сидеть здесь с этими двумя вонючими бомбами замедленного действия?

— Ну ладно, какого хрена, — сказала она и с трудом встала на ноги.

Она допрыгала на одной ноге до трупа напарника, пошарила в его кармане и извлекла оттуда ключ от машины и его мобильный телефон. Быстро обыскала остальные карманы и обнаружила только бумажник с кредитными картами и паспортом. Паспорт, конечно, фальшивый, ну да ладно.

Она положила бумажник и телефон в сумку и заковыляла к выходу. Нога болела нестерпимо, гипс уже деформировался. За порогом она схватила костыли и заковыляла дальше.

Сумка вдруг завибрировала.

От неожиданности Кошечка растерялась. Что за черт?

Она остановилась, нетвердо балансируя на здоровой ноге (ну, скажем, на относительно здоровой), вытащила из сумки телефон мертвеца и посмотрела на дисплей.

1 новое сообщение.

Не открыв сообщения, она уже поняла, что оно значит.

Начались сложности.

Андерс Шюман был не на шутку встревожен. Когда случается что-то из ряда вон выходящее, сразу с особой ясностью вырисовываются сильные и слабые стороны любого СМИ.

Он обошел вокруг стола, задумчиво грызя кончик ручки.

С точки зрения журналистики «Квельспрессен» относительно неплохо справилась с освещением убийства на нобелевском банкете, даже учитывая то, что они не смогли использовать сведения Анники Бенгтзон, оказавшейся непосредственным свидетелем событий в Золотом зале. Но с чисто технической точки зрения они отстали от других СМИ, очень далеко отстали. Конечно, у «Квельспрессен» был сайт и даже несколько видеосюжетов онлайн. Газета часто выкладывала в сеть файлы, но никто их не читал, не смотрел и не слушал. Никому не было до них дела. Шюман никогда не считал Интернет преходящей причудой — он не был настолько наивен, — но он недооценил значение Сети, и убийство в ратуше заставило его окончательно это понять. Опросы показали, что пятьдесят шесть процентов шведов черпали информацию об убийстве в Интернете.

Он перебрал лежавшие на столе бумаги, потом подошел к окну и принялся смотреть на часового у ворот посольства. Как всегда, в будке находился один солдат; может быть, это был один и тот же солдат. Как бы то ни было, этот носил такую же меховую шапку, и у него было такое же скучающее выражение лица, как и у других. Молодой парень, сощурившись от солнечного света, рассматривал лимузин, подъехавший к входу в редакцию «Квельспрессен».

— Он приехал, — сообщила по селектору секретарша.

«Знаю, — мысленно ответил главный редактор, — я его уже вижу».

Председатель совета директоров Герман Веннергрен аккуратно вылез из машины, стараясь не запачкать свои начищенные ботинки.

«Хоть бы он согласился с моим предложением, — подумал Шюман, — иначе мне придется учиться играть в гольф».

Председатель совета директоров выглядел очень сосредоточенным, когда несколько минут спустя вошел в кабинет главного редактора.

— Какое неблагодарное занятие, — сказал он. — Нобелевский банкет — один из немногих приличных званых обедов в этой стране. Вы еще не нашли убийцу?

— Мы изо всех сил над этим работаем, — ответил Шюман, с большим трудом удержавшись от того, чтобы помочь Веннергрену снять пальто. Вместо этого он взял со стола кипу бумаг и предложил председателю сесть за редакционный стол совещаний.

— Никак не могу понять, что такого особенного они в этом находят, — сказал Герман Веннергрен, кладя кожаный портфель и шелковый шарф на диван. — Почему бы не подождать до следующего собрания совета директоров?

— Я набросал предложения относительно того, как нам переработать процесс сбора новостей с учетом вызовов и возможностей нашего времени, — садясь на стул, сказал Шюман.

Он выдержал паузу, дождавшись, когда Веннергрен сядет напротив него.

— Это целый спектр предложений, касающихся всего, — от технологии и персонала до отношений в редакции и инфраструктуры, — продолжил Шюман.

Герман Веннергрен не произнес в ответ ни слова. Он лишь скептически смотрел на главного редактора, который подвинул председателю первый лист с предложениями.

— Будем честными, — сказал Шюман, чувствуя, как его ладони становятся потными и липкими. — Если мы перенесем выпуск с вечера на утро, то срок сдачи газеты сдвинется на несколько часов назад. На телевидении выпуски повторяются несколько раз в день, а это значит, что корреспондентам приходится разбираться с большим числом тем за меньшее время. В Интернете информация вообще может публиковаться в режиме реального времени. Результатом является не расширение выбора, как может показаться на первый взгляд, а нечто противоположное. Чем меньше времени на размышление, тем охотнее все объединяются вокруг какой-то одной точки зрения. Так как все СМИ освещают одни и те же вещи, то отличаются они друг от друга только подходом к этому освещению.

Герман Веннергрен неопределенно хмыкнул и посмотрел на часы.

Андерс Шюман заставил себя немного сбавить темп; он понял, что говорит слишком торопливо и сумбурно.

— Серьезные СМИ, — продолжил он, — всегда сосредоточены на технологии, законодательстве, экономике и политике, что традиционно рассматривают как сферу чисто мужских интересов. Позиции, занятые этими СМИ, являются частью общественной жизни, эти позиции все уважают и — да — считают серьезными. Это один полюс СМИ: утренние газеты, выпуски новостей Шведского государственного телевидения и новостные программы национального радио.

Он откинулся на спинку стула и попытался расслабить плечи.

— Таблоидная журналистика, которую, без сомнения, представляем мы, оккупирует вечерние шведские газеты. Мы удовлетворяемся тем, что фокусируем внимание на личных, частных темах, то есть придерживаемся подхода, который по традиции считают женским. В центр сюжета мы помещаем индивида, показываем новость так, как она преломляется его чувствами и переживаниями.

— К чему вообще ты все это мне рассказываешь? — слегка растерянно спросил председатель правления.

— Когда совершается преступление или происходит катастрофа, — ответил Шюман, — очень важно, чтобы люди сопереживали тем, кто пострадал от этих событий. Люди должны ощутить отчаяние родственников, возмутиться разрушительными мотивами преступников. В зарубежных СМИ эта задача — фокусироваться на личностях — доверена телевидению, но в Швеции телевизионщики предпочитают более респектабельный подход. Именно здесь мы должны реализовать свои потенциальные возможности.

— Я не совсем тебя понимаю, — сказал Герман Веннергрен, и глаза его тревожно замерцали. — Ты хочешь сказать, что мы должны стать женской газетой?

Шюман подался вперед и понизил голос.

— Сегодня в Швеции это единственная незанятая ниша, — сказал он и, словно в подкрепление своих слов, постучал ручкой по столу. — Таблоидное новостное телевидение с личностным углом зрения в освещении новостей.

— Телевидение? — эхом отозвался Веннергрен.