Утраченные звезды

— Вот именно — встроилась, но вынужденным порядком, а не естественным образом. Вынужденный капиталист, — расхохоталась Анастасия. — Это ведь тоже в некотором роде изнасилование, а от него какая сладость? — и двумя руками уцепилась за руку Петра, прижимаясь к нему.

К правой стороне дороги доверчиво прилегла небольшая мирная деревенька, укрываясь от посторонних глаз уже роскошной зеленью деревьев. За деревней машину сразу рвануло вперед под горку. Солнце стояло в полуденной поре, ярко освещая зелень озими, и через боковое стекло слепило Петру глаза, он подвинулся в угол кабины, отворачиваясь от солнца.

— Что ты, Петр Агеевич, жмешься от меня? — смеясь, заметила Анастасия, от нее, действительно, тянуло жаром плотного сильного тела.

— Напротив, поворачиваюсь, чтобы ловчее на тебя смотреть, — отшутился Петр, впрочем, за всю обратную дорогу ни разу на нее не взглянул.

Помолчали, потом Анастасия продолжила начатый разговор о жизни:

— Предпринимательша, говоришь… Какая, к черту, предпринимательша?.. В той, советской жизни все было как-то беззаботно, а в нынешней надо все ловить: время, момент — лови, неожиданно подвернувшуюся возможность — лови, чью-то простоту — лови, чей-то зевок, нерасторопность, незнание, какую-то чужую слабость тоже лови и все прочее и прочее, даже людскую безвыходность в жизни лови в свою пользу, причем ловить надо сходу, как спортсмены говорят — стрелять навскидку.

— Ну и что же, получается? — с удивлением спросил Петр. В его понятии то, о чем сказала Анастасия, означало урвать за чужой счет, — это было не в характере простого честного труженика, всю прошедшую жизнь трудившегося на общее благо.

— Нет, конечно, поспешно ответила Анастасия, — для такого выискивания времени нет. Как видишь: самим за сахаром ездить, самим торговать, — ограниченность одним узким делом — чисто для выживания. Вот если бы все сделать по другому, я бы сумела развернуться…

Петр посмотрел на ее лицо: на нем было выражение дерзкой решимости. И он поверил, что такая может развернуться с размахом, Дай ей только волю и освободи от мелких женских будничных дел, как в два счета будет сколочена какая-либо фирма, не мифическая с мужем и одной его машиной, а с сотней работников, с десятком магазинов и закупленных мест на рынке под вывеской "Торговая фирма Песковых и К0". Она заметила взгляд Петра, поняла значение его выражения и отозвалась:

— Что сомневаешься в моих способностях? Не похожа на представленный образ? — и вскинув голову, громко расхохоталась. Вообще она была весело настроена, очевидно, была довольна своей сахарной сделкой. Это про себя отметил Петр.

— Почему же сомневаюсь? Похожа как раз на такую предпринимательшу, которая может развернуться… Где будем сворачивать — лесом едем?

— Метров двести еще… Вот-вот съезд вправо:

На съезде Петр свернул в лес и еще несколько проехал, пока Анастасия не остановила перед небольшой поляной. Она указала, как надо поставить машину, чтобы ее хорошо можно было просматривать. Лес стоял тихий, без шорохов, только кукушка весело забавлялась сама с собою. Деревья еще не создали лиственную сень, лишь как бы набросили на голову и плечи тонкую, прозрачную светло-зеленую накидку.

Петр вытащил ключ зажигания, соскочил с подножки машины, захватил из кабины монтировку, предусмотрительно запер свою дверку, после чего обошел машину кругом, осмотрел колеса, мимоходом прострелил глазами округу и заметил, в каком прекрасном месте Анастасия остановила машину, видно оно давно было облюбовано предпринимательшей на своем торговом пути. Расстилавшаяся влево поляна уже ярко и густо зеленела, над машиной широко распростер свои узловатые, как пальцы старика, еще совершенно голые сучья могучий дуб. За дубом — сонная с зимы сумрачная, пронизанная солнечными лентами чаща, а на опушке поляны по обе стороны от дуба буйно цвели большие кусты черемухи, и черемуховый аромат сгустился на опушке духовитым настоем… Петр с наслаждением глубоко вдохнул этот сладковатый лесной весенний аромат, несколько раз поднял и развел руки, чтобы полнее набрать в грудь хмельного воздуха.

Тем временем Анастасия вблизи машины, в тени черемухового куста расстелила скатерку, нарезала хлеба, затем так же нарезала ломтиками аппетитную розоватую ветчину, несколько свежих помидорчиков, очевидно, из пригородной теплицы, специально купленных для этого случая на рынке. Все это она аккуратно разложила на бумажные тарелочки, а между ними поставила две бутылки — одну с минеральной водой, другую с вином незнакомой Петру марки, и пластиковые стаканчики и позвала Петра к столу. Петр подошел и, взглянув на привлекательный стол, не стал доставать свой бутерброд, чтобы не обескураживать хозяйку, опустился на колени подле скатерти.

Анастасия прилегла к скатерти боком и, лежа, дотянулась до его плеча, прижала к низу, насмешливо говоря:

— Ты садись поудобнее, весь обед не просидишь на коленях.

Петр сел удобнее, протянул ноги сбоку скатерти, оставив хозяйку по другую сторону стола. Но Анастасия, будто ухаживая за гостем, все же подвинулась к Петру, взяла бутылку с вином, наполнила стаканчики и поднесла один из них Петру, говоря:

— Ну, за успешную поездку и за знакомство!

Петр услышал сладко-терпкий аромат заморского вина, а от дыхания Анастасии на него пахнуло жаркой похотью сытой женщины и все это тотчас вызвало в нем отвращение. Но у него хватило силы и такта сдержать себя, он вежливо отвел руку Анастасии и сказал твердо:

— Нет, я не могу вино пить, прежде всего, потому, что я за рулем, да еще на чужой машине, что само по себе есть нарушение, а тут еще и вино, нет, подальше от греха, я — воду, если можно.

Анастасия разочарованно и кисло скривилась, демонстративно выплеснула вино из его стаканчика, как бы подтверждая разумность водителя сидеть за рулем трезвым, но одновременно жест этот не скрыл ее огорчения и недовольства. Петр взял из ее руки пустой стаканчик, наполнил его водой, протянул, чтобы чокнуться… Анастасия с горькой миной, но с вызовом чокнулась и выпила вино, Петр пересохшим ртом выпил воду, вторично налил и опять с удовольствием выпил. Анастасия тотчас налила себе вина и с вызовом вторично выпила. Но Петр сделал вид, что в этом ее действии ничего предосудительного не усмотрел.

Они стали закусывать, да и время для этого подошло, если считать его от восхода солнца, так что незаметно ушли и помидоры, и бутерброды с ломтиками ветчины.

Она с первых двух стаканчиков неумеренно оживилась, громко развеселилась и стала рассказывать веселые истории из своей былой практики торгово-инспекторской работы, где присутствовали выпивки, ресторанные застолья и даже пикники. Свои рассказы она пересыпала забавными, сальными с грубыми непристойностями анекдотами. Лицо Анастасии и без того румяное от вина густо раскраснелось, глаза маслянисто заблестели, лоб и щеки лоснились от пота, вызванного, отнюдь не винным, а каким-то другим внутренним жаром.

Петр молча слушал женскую похвальбу, понимая ее состояние, не скрывал свою неприязнь, но сдерживал себя от того, чтобы не обидеть и какой-либо неосторожностью не оскорбить ее. Время, однако, незаметно шло. Постепенно Анастасия успокоилась, видимо, первое винное возбуждение улеглось и приобрело, хотя и крепкий, но уже спокойный жар, первая возбудимость улетучилась из крови вместе с винными парами. Последующие стаканчики выпиваемого вина уже не вызывали в ней всплесков повышенного буйства. Но женщина пылала сладострастием.

Петр с любопытством наблюдал за горячечными мучениями Анастасии, она то вспыхивала до опасной дерзости, то, как в лихорадке, чувствовалось, внутренне дрожала, то приходила к веселому благоразумию. Он уже прекрасно знал лукавство некоторых женщин, в своей жизни ему приходилось защищаться от их проверок его мужской верности. Он отодвинул от себя все недоеденное съестное и энергично поднялся, поблагодарил за угощение и прошелся в сторону от стола.

— Полежал бы еще, отдохнул бы, Петр Агеевич, — слащавым голосом предложила Анастасия.