Прожорливое время

Томас долго смотрел на трон, чувствуя столкновение выдающегося и омерзительно-обыденного. Как можно относиться к такому почитаемому предмету с подобным небрежным презрением? Впрочем, можно ли сохранить подобающее чувство благоговейного почтения в месте, которое из кожи лезло вон, чтобы превзойти все прочие памятники чем-то еще более величественным, еще более пропитанным древним легендарным прошлым?

Аббатство являлось миниатюрным отражением всего города. Каждый уголок Лондона был представлен здесь бесчисленными слоями истории, и от этого начинала кружиться голова. Наверное, здесь можно было найти всю страну, каждый квадратный фут нес на себе наложенные друг на друга следы ног королей и писателей, воинов, политиков, художников и всевозможных героев, от саксонцев, римлян и викингов, через Средневековье и эпоху Возрождения до более современных эпопей, таких как Вторая мировая война. В этой самой точке или рядом с ней в свое время стояли все те, кто жил в Лондоне на протяжении тысячи лет. Королевы, принцы, вельможи, священники, сначала католические, затем пришедшие им на смену англиканские, купцы, нищие, проститутки. Все они хотели найти Бога или историю, и многие из них были такими же туристами, как и Томас. Король Георг II. Оливер Кромвель. Уинстон Черчилль. Джек Потрошитель. Практически наверняка.

И Шекспир.

Томас нахмурился.

Дэвид Эсколм намеревался встретиться с ним именно здесь, точнее, в Уголке поэтов, но его застрелили и бросили в серые воды озера Мичиган. В Уголке поэтов были погребены литературные светила, начиная от Чекера и Спенсера до Чарльза Диккенса и Томаса Харди, и теснились памятники тем, кто был похоронен в других местах. В их числе было и скульптурное изображение холеного Шекспира, установленное в XVIII веке на восточной стене. Томас смотрел на него, гадая уже в который раз, что, во имя всего святого, он сам здесь делает.

Эсколма нет в живых, так что мысль прийти на условленную встречу выглядела по меньшей мере сентиментально-бессмысленной. На борту самолета, летящего через Атлантику, Томас заигрывал с мыслью о том, что вместо Дэвида придет кто-то другой. Этот человек в духе фильмов про Индиану Джонса проведет его в потайные подвалы аббатства, где их ждет великое открытие, но все это были пустые фантазии. Найт пришел сюда как самый обыкновенный турист, и никто его не встретил, не объяснил, что он должен сделать или увидеть. Если Эсколм собирался ему что-то показать, то сам он ни за что в одиночку этого не обнаружит, но, похоже, бывший ученик выбрал это место просто потому, что оно было удобным. К тому же от него веяло искусством и серьезностью. Подходящее место для того, чтобы обсудить судьбу утраченной и, скорее всего, мифической рукописи Шекспира.

Все это Томас уже давно понял, поэтому вопрос о том, что он здесь делает, был совершенно реальным. Найт не поддерживал связь с Эсколмом почти десять лет, и когда бывший ученик снова вернулся в его жизнь, он тащил за собой сеть лжи, призванную опутать Томаса. Не его вина, что парня в конечном счете убили. Томас постоянно напоминал себе, что он ничего не должен Эсколму.

Однако Найт был здесь.

Томас чувствовал себя связанным с Дэвидом Эсколмом, сначала в жизни, да и теперь, в смерти. В конце концов, он нацарапал резкую, ребяческую записку, оставленную у всех на виду. Возможно, именно эти каракули сообщили убийце имя Эсколма… Так что Томас и его ученик действительно были связаны друг с другом, и к старой потребности допытываться до корней всего добавилось что-то твердое и леденящее, что-то помимо ярости, стремления узнать истину и чувства справедливости. Теперь в первую очередь это было чувство ответственности.

«Прежде чем ты проникнешься чересчур возвышенными мыслями относительно этого дела, перестань притворяться, будто не думаешь о том, как было бы здорово обнаружить давно утерянную пьесу Шекспира».

Но разве можно об этом не размышлять? Шекспир неразрывно вплетен в жизнь Найта. В свое время его творчество, по сути, было единственным устремлением Томаса как профессионального литературоведа. Найти неизвестную до сих пор пьесу — событие чрезвычайное. Наверное, Эсколма интересовали деньги, но для Найта ценность находки заключалась бы в словах. Это открытие сделало бы его героем своей эпохи. Он заходил бы на конференции, посвященные творчеству Шекспира, и ученые, те самые, которые говорили, что он не принадлежит к числу избранных, аплодировали бы ему стоя, улыбались бы…

«Ты показал бы, что в конечном счете ничуть не хуже их?» — язвительно поинтересовался голос в голове у Томаса.

Найт чуть усмехнулся и пробормотал:

— Ладно, да, у меня остались кое-какие нерешенные вопросы с научным миром.

Все это было очень хорошо, но, стоя здесь, в этом великом святилище и мавзолее, Томас понятия не имел, с чего начинать. Он смотрел на мраморную скульптуру Шекспира, который неестественно опирался на кипу книг, но глядел перед собой, пальцем самодовольно указывая на строки из «Бури»:

Разумеется, «шар земной» обозначал не просто землю, но театр «Глобус», на сцене которого впервые были произнесены эти строчки. Впрочем, скульптура, конечно же, изображала Шекспира поэтом-мыслителем со своими книгами, а не человеком сцены, хотя поза фигуры была, наверное, подчеркнуто театральной.

— Естественно, похоронен он не здесь, — произнес голос за плечом у Томаса.

Обернувшись, он увидел позади мужчину в черной сутане, служителя аббатства. У него было восково-бледное открытое лицо, не по моде длинные волосы закруглялись волнами, ниспадая на плечи, очки в стальной оправе, мягкий, вежливый голос. Он долго смотрел на перевязанную руку Найта, затем перевел взгляд на его лицо.

— Да, — произнес Томас. — Шекспир ведь был похоронен в Стратфорде, верно?

— В церкви Святой Троицы, — подтвердил служитель. — Этот памятник был воздвигнут в тысяча семьсот сороковом году.

— Это все объясняет, — сказал Томас.

— Да, тут Шекспир представлен щеголем, вы не находите? — заметил служитель, оглядывая скульптуру. — Вы здесь ищете что-то конкретное? Я не мог не заметить, что вы бродите из стороны в сторону. Конечно, мне приходится видеть много подобного, и это лучше, чем альтернатива.

— Какая?

— Теперь аббатство входит в перечень мест тура по следам книги «Код Да Винчи», — вздохнул служитель.

— Вот как? — удивился Томас.

— Увы, это так. В книге есть одна сцена, действие которой происходит у гробницы Исаака Ньютона. В своем роде ложная улика.

— Сознательно уводящая в сторону?

— Знаете, точно я не могу сказать, — ответил сбитый с толку служитель. — Разумеется, вымысел должен быть привлекательным, но есть некая точка, за которой попытка выдать фантазию за реальный факт выходит за рамки заботы о коммерческом успехе и становится просто… — Он умолк, подыскивая подходящее слово.

— Обманом? — подсказал Томас.

Служитель многозначительно улыбнулся и добавил:

— Знаете, аббатство хотели использовать для съемок фильма.

— И как?

— Могли ли мы позволить снимать в христианской церкви фильм о том, почему наша вера является ложью? — подняв одну бровь, спросил служитель. — Поразительно, но нет, не могли. Кажется, съемки проходили в соборе Линкольна. Одному богу известно, о чем думал тамошний епископ. Надеюсь, что он о чем-то размышлял, хотя, по-моему, решающим фактором стали сто тысяч фунтов, пожертвованные в реставрационный фонд собора. В этом есть своя ирония, вы не находите? Возможно, кто-то решит, что починка крыши за счет кино — это уже слишком, но такова жизнь в двадцать первом веке. Если вам интересно, у нас есть брошюры с перечислением неточностей в книге. На мой взгляд, обсуждать богословские ошибки бессмысленно, но факты можно было бы привести точно. Как вы думаете?