Тайны сибирских алмазов

Малыш умолк. Глаза его сузились. На скулах заиграли желваки.

– Главное в том, что после этой заварухи погиб Копыто… И вот этого я Интеллигенту сроду не прощу.

– Как же он погиб?

– В перестрелке.

– Его, значит, шлепнул Игорь?

– Нет, не он, а лейтенант милиции, следователь угрозыска. Тот самый, между прочим, который вел игорево дело… Видишь, как все хитро переплетается!

– Но я что-то не пойму, – сказал Портвейн. И опять подбросил в огонь лиственничных сучьев. – Вас же ведь всех, кроме Интеллигента, повязали, за решетку упрятали. И вдруг Копыто – на свободе. И стреляет… Как же так?

– Эх, старик, – протяжно произнес Малыш. – Я же тебе говорил: в двух словах тут не объяснить… Все подробно рассказывать – месяца не хватит! Но, в общем, так. В Полтаве ко всем нашим делам примешались еще милицейские интриги… У них там, понимаешь ли, осталось несколько старых нераскрытых квартирных краж. Ну, и они решили все эти дела навесить на нас. И стали выбирать: кто лучше подходит. И я, к примеру, подошел сразу. Ведь я же не только майданник [16], но еще и старый слесарь, домушник.2 У меня две специальности – и это в центральном архиве отмечено. А Копыто был майданником чистой воды. Работал только на поездах. Так что его подержали, подержали – и выпустили. Ведь в чем, конкретно, могли его обвинить? В краже чемодана? Но чемодан-то был давно уже возвращен… Словом, он освободился, раздобыл где-то пушку. И начал – по всему городу – искать Интеллигента. Ну, и нашел однажды… И наткнулся на милицейскую пулю.

– Милиционер что же, был вместе с Игорем?

– В том-то и суть. Ты, старик, в корень смотришь. Они вместе прогуливались. И уже это одно – подозрительно.

– Ты так считаешь? – неуверенно проговорил Портвейн. – А кстати, – кто же первым открыл стрельбу?

– Копыто… Но – какая разница?

– Кое-какая разница все же есть. Да и вообще, иногда бывает так, что обстоятельства складываются против человека. Это, как в игре. Раз уже пошла плохая карта – ничего не поделаешь… Одна неудача нагромождается на другую, и все идет прахом. Такие случаи я знаю.

– Ты это – об Игоре?

– А хотя бы и о нем! Ну, подумай сам: если бы он, действительно, был стукачом – как ты считаешь – разве стал бы он, так открыто, разгуливать по улицам с милиционером? Он же не пацан, не новичок. Да даже и новички так не делают.

– Ну, завел шарманку, – сердито сказал Малыш. – Эту песню я уже слышал. Ты прямо слово в слово повторяешь то, что мне говорили в Полтаве.

– Вот видишь – не я один!

– Ну, что ж. Зато у меня другое мнение. И я имею право предъявить ему свой счет… Имею или нет?

– Имеешь, – засмеялся Портвейн, – о чем разговор! Ясное дело, имеешь.

– Ну и лады, – сказал Малыш. – И хватит об этом! Он нахмурился и отвернулся от собеседника. Извлек из кармана пачку папирос. Встряхнул ее и выдернул одну папиросу зубами. Затем потянулся за угольком… И вдруг заметил, какой большой и дымный костер разгорелся за то время, пока они беседовали. Раньше он не обращал на это внимания – слишком был увлечён своими переживаниями.

Портвейн все время подбрасывал в огонь сыроватые смолистые сучья… И теперь над костром, над тайгою, поднялся, упираясь в небо, столб густого, черно-желтого дыма.

И Малыш вскричал с тревогой и раздражением: – Ты что, лысый черт, натворил? Нас же тут сразу могут засечь… А ну, давай-ка поубавим огня. Давай, давай, шевелись!

Они торопливо разворошили костер. Старательно стали втаптывать в грязь горящие головешки. Вскоре пламя опало, и дым расточился.

Пламя опало, и дым расточился. И произошло это вовремя, в самый раз!… Километрах в пяти отсюда, из чащи на прогалину, вышел капитан Самсонов. Он вышел, остановился передохнуть и внезапно заметил на севере темное, желтоватое, медленно тающее облачко.

«Что это там, – насторожился он, – костер, что ли? Но кто же может быть в той стороне и в такую пору?…»

В той стороне, капитан знал это, нормальных дорог, в сущности, не было. Там имелись лишь путанные, едва приметные тропы, вьющиеся в кустах, по болотным кочкам. Туда изредка захаживали туземные охотники… Но сейчас ведь был май – а эта пора не охотничья!

В апреле и мае начинают телиться самки оленей и лосей. И обзаводятся потомством разные ценные пушные звери. Трогать их в такую пору нельзя! Ну, а на перелетную птицу охота пока еще не начиналась… Он еще не пробил, не наступил – час Великого Птичьего Вторжения.

Хотя, конечно, он должен наступить очень скоро. Возможно – на будущей неделе… Капитан невольно запрокинул голову, озирая безоблачное, бездонное, вечереющее небо. Скоро там, в вышине, затрубят лебеди, потянутся гусиные косяки! В нем пробудился охотник… Но тут же он вспомнил о браконьерах, о всяких бродягах – и вновь посмотрел на север.

Странное темное облачко растаяло, смешалось с клубами поднимающегося тумана. И капитан подумал с усмешкой: наверное, мне просто померещилось… Старею я, что ли?

И больше уже не раздумывая, не медля, он пошагал в сторону якутского стойбища.

Он направлялся в стойбище для того, чтобы увидеть шамана – и потолковать с ним о культе Священных Камней.

А тем временем Малыш – приглушив костер и покончив с воспоминаниями – опять успокоился, повеселел. Он извлек из мешка початую бутылку с водкой, краюху хлеба и колбасу. И сказал, подмигивая Портвейну:

– Давай-ка рванем еще – для сугрева! Солнце садится, и ночь, я чую, будет холодной…

– Давай, – обрадовался Портвейн. – Дело святое…

Он подождал, покуда Малыш отхлебнет из горлышка. И нетерпеливо перехватил бутылку. Сделал добрый глоток. И еще один… Отдулся, утер ладонью рот. И затем:

– Ночь, это точно, будет скверная… Главное, эта сырость проклятая. Вот, в чем беда! Надо бы, старик, перебраться куда-нибудь в другое место.

– Куда?

Малыш на миг перестал жевать и удивленно уставился на товарища.

– Чем тебе здесь плохо! Ну, правильно, сырость… Да ведь тут кругом, куда ни глянь, сплошная слякоть, грязь. Одно слово – болота! Куда ж денешься? И потом, мы же – ненадолго. Тунгус придет за нами через четыре дня.

– За это время можно плесенью покрыться, – пробормотал, кривясь, Портвейн. – А вон на том холме, наверняка, сухо! И вообще, удобно – к шахте ближе.

– Слишком уж близко.

– Но ведь нам все равно надо будет там побывать. До шахты иначе ж не доберешься… Только – через этот холм!

– Ну, что ж. И побываем… Но ночевать там – нет. Нельзя. Опасно.

– А когда мы вообще-то начнем?…

– Да завтра… Хотя, постой. Завтра у нас какое число?

– Тринадцатое.

– Ох, эту цифру я не люблю, – поежился Малыш.

– Да и я тоже, – тоскливо проговорил Портвейн.

– Ну, вот видишь… Значит, подождем до послезавтра. Но послезавтра – это уж точно!

18. Старый шаман. Встреча с рябым якутом. Неожиданная находка… Странный свет на вершине холма.

Стойбище, куда направлялся Самсонов, было довольно большим. В нем помещалось одиннадцать низких, круглых юрт, четыре «тордоха» – это высокие шалаши, покрытые оленьими шкурами, – и две бревенчатых, свежесрубленных избушки. Здесь обитали якуты-оленеводы.

Минувшей осенью якуты прикочевали сюда вслед за своими стадами и, поначалу, думали, что – ненадолго… Но затем им понравилось тут. Они освоились, привыкли. И даже начали строиться. И временное это поселение, разрастаясь, постепенно стало превращаться в маленькую деревушку.

В этих местах, в низине, на краю огромного мохового болота, оказалось много хорошего корма для оленей. Да к пастухам было тоже не худо – вблизи от приисковых магазинов… В свою очередь и приисковая администрация выигрывала от такого соседства, приобретая по сходным ценам свежее мясо. В общем, все были тут довольны. И только старшему инспектору, капитану Самсонову, хватало волнений и хлопот!…