Тайны сибирских алмазов

Вообще говоря, название это родилось на основе религиозной легенды о грандиозном сражении между Богом и Сатаной.

На стороне Бога бились белые ангелы, на стороне Сатаны – черные… Весь мир был, таким образом, расколот надвое. Однако, нашлись все же и другие ангелы – не белые и не черные – которые не захотели подчиняться никому и выбрали среднюю позицию… Вот какова легенда. Ну, а поскольку блатные любят всякие мистические ассоциации, и религиозная символика у них в большой моде [10], то название «Серые Ангелы» привилось к этой третьей группе легко. И осталось поныне.

«Серые» явились, в сущности, первой в России организацией, по-настоящему, всерьез, совпадающей с традиционной западной мафией; отчетливо похожей на американские «синдикаты преступников».

Отлично законспирированные, спаянные жесткой, почти военной дисциплиной, они обосновались у восточных границ государства – рядом с Китаем и Японией, и неподалеку от Америки. Там они успешно обслуживали спекулянтов и контрабандистов. И занимались другими темными делами. У них имелась своя собственная разведка, своя секретная служба, нагоняющая на сведущих людей побольше страху, чем даже КГБ.

– Надо отходить в сторону, – повторил с беспокойством человек в очках, – связываться с этой публикой опасно…

– Постойте-ка, братцы, – сказал вдруг Наум и щелкнул пальцами. – У меня возникла одна идейка… К чему нам, в общем-то, Грач? Дело ведь не в нем. От нас что требуется? Обеспечить клиентов камнями, раздобыть сырье… И мы теперь знаем, где это сырье находится. Знаем, в чьи руки оно попадает – к какой банде принадлежит…

– Но во главе этой банды – Заячья Губа, – поднял палец Ованес, – опасный тип, тоже связанный с «Серыми». Не забывай!

– А-а-а, плевать, – отмахнулся Наум, – перед «Серыми» у нас имеется преимущество… Мы уже добрались до ихней тайны, а они пока еще о нас не знают.

– Ты так думаешь? – кривя губы, сказал с сомнением Григорий.

Он снял очки и долго протирал их… И затем:

– Ну, ладно. И что же ты, конкретно, хочешь предложить?

– Надо натравить на эту банду – другую, – сказал Наум. – Вот самый легкий вариант! Пусть они там режут друг друга… А мы, что бы ни случилось, останемся в тени, за кулисами. Ты понимаешь? К нам никто потом не сможет предъявить никаких претензий.

– Что ж, идейка неплоха, – медленно проговорил Ованес. – Но для этого нужны подходящие люди… У тебя они есть сейчас?

– Есть! – Наум обвел друзей заблестевшим взглядом. – В том-то и дело! На следующей неделе должны освободиться из местного лагеря два моих знакомых парня. Так вот, я могу им передать записку…

– Ты с ними давно знаком?

– Да уж лет восемь… Когда-то я работал на Украине, а они оба родом – оттуда. Ну и мы, так сказать, общались. Я иногда скупал у них ценные вещички, золотишко, то да се…

– Чем же они промышляли?

– Один, по кличке «Малыш», был, по-моему, майданником, железнодорожным вором, а другой, «Портвейн», – налетчиком. Грабил на улицах, по ночам. В общем, это – типичные урки. Свирепые, безжалостные, не знающие колебаний. И за приличное вознаграждение они, естественно, пойдут на все.

– И как же ты здесь с ними снюхался?

– Так ведь они, повторяю, попали в местный лагерь! Это недалеко отсюда – под Покровском. А там строится большой деревообделочный комбинат. Ну, и я как-то раз совершал там инспекторскую поездку – и случайно с ними встретился… Увидел эти морды – сразу узнал. Да разве их забудешь! От одного их вида, честное слово, страшно становится…

– Так-так-так, – оглаживая жирное свое лицо, проговорил Ованес. – Идейка неплоха! – Он быстро, коротко, глянул на Наума из-под тяжелых, полуопущенных век. – И ты, стало быть, уверен…

– Абсолютно, – сказал Наум. – Ребятам, во-первых, нужна будет добыча. А во-вторых, Малыш пойдет на дело не только из корыстных соображений, но также и из-за мести.

– Кому ж он там собирается мстить?

– У него, если я не ошибаюсь, имеются какие-то личные счеты с Игорем Беляевским – помощником Заячьей Губы.

16. Малыш и Портвейн. Незнакомая родственница. Пьянка. Насилие. Смерть – не беда, а благо…

В покровском лагере утро начиналось, как обычно. Зевая и поеживаясь, выходили из бараков заключенные. Их гнал наружу гулкий прерывистый звон, – это дежурный бил в чугунную доску… Некоторые из зэков застревали по пути возле помоек, копошились там, вяло переругиваясь. Другие скапливались у дверей медпункта. Но основная их масса медленно – серыми ручьями – стекалась к вахте. И там, на площадке, перед огромными лагерными воротами, бурлила густая, многосотенная толпа.

Готовясь к выходу на работу, строились бригады. Суетились надзиратели. Сквозь неразборчивый гомон и гул прорезалась сочная матерщина, и слышались резкие командные выкрики… Словом, все было, как обычно. Однако этот заведенный издавна «порядок», не касался нынче двух человек – Малыша и Портвейна.

Вызванные к начальнику лагерной канцелярии, они стояли в большой, светлой комнате возле окошка. За оконными стеклами мотались верхушки лиственниц, обагренные рассветом. Начинался день – и это был день Свободы! И потому разноголосый лагерный шум, долетавший сюда, уже не интересовал, не трогал урок; они думали о другом…

Вплотную к окну был придвинут канцелярский стол, заваленный всякими бумагами. И за ним, расставив локти, сидел пожилой, толстолицый человек в лейтенантских погонах – выписывал временные удостоверения личности (какие выдаются всем, выходящим из заключения). Лейтенант неторопливо поскрипывал перышком и изредка поглядывал на стоящие перед ним фигуры.

Малыш, несмотря на свою кличку, был на редкость высок и массивен, с мощной грудью, с низким заросшим лбом и тяжелым подбородком. По сравнению с ним, Портвейн выглядел щуплым и невзрачным, и хотя они были одного, приблизительно, возраста, он казался значительно старше.

Старила его широкая лысина и почти полное отсутствие зубов – частью выбитых в драке, частью выпавших от цынги… Костлявое, испещренное морщинами лицо его было живым и подвижным, как у обезьяны. Одна гримаса постоянно сменялась другой. И сейчас, нетерпеливо наморщась, он сказал:

– Эх, товарищ начальник! Да не тяните вы, за ради Бога! Пишите побыстрей!

– Нет, пока еще я тебе не товарищ, – отвечал, взмахнув пером, лейтенант. – И ты меня не подгоняй – стой смирно. Вот выйдешь на свободу – другое дело… Тогда сможешь называть меня, как хочешь. Хотя и тогда тоже неизвестно, как получится…

– А как же может получиться? – с веселым удивлением спросил Портвейн. – Это на что же вы намекаете?

– На то, что ты честно работать-то ведь не любишь… Ты же вор! Значит, и на свободе у нас тоже дружбы не получится.

– Вы меня, гражданин начальник, обижаете. – Портвейн притворно вздохнул и потупился. – Я, конечно, человек грешный… Но почему вы решили, что я не люблю работать?

– Ну, если бы ты любил – ты и здесь бы старался… И, между прочим, мог бы освободиться годика на два раньше.

– Так я же здесь на лесоповале вкалывал, – шепеляво произнес Портвейн. – А это адская работа! Комли-то у деревьев толстые – в два обхвата… Много ли тут напилишь? Вот если бы деревья росли верхушкой книзу – другое дело. Я бы давно стал чемпионом!

– Да ты и так уже чемпион, – усмехнулся лейтенант. – Только в другом плане… У тебя сколько фамилий?

– Как, то есть, сколько? Одна…

– Не ври. Не одна – а десять! Таких, как ты, фокусников можно в цирке показывать. Ведь это ж надо ухитриться! Каждые четыре года – новая фамилия с новой биографией.

Лейтенант оглядел стоявших перед ним блатных и добавил брезгливо:

– В сущности, вы оба – одинаковые фокусники-иллюзионисты…

– Но сейчас-то вы мне какую фамилию ставите? – забеспокоился Портвейн.

– Последнюю, – сказал лейтенант, – ту самую, по какой тебя судили. Помнишь, небось? Аркадий Ярошенко – ведь так?