Черные тузы

те со всякими пьяницами и бездомными бродяжками похоронили, – продолжил мысль Твердохлебов. – Наверное, теперь мне и придти некуда с прощальным поклоном?

– Некуда, – развел руками Аверинцев. – Разве что на общую могилу, братскую.

– Туда не пойду, – махнул рукой старик. – Я говорил Тольке в свое время: живи у меня тут, в поселке. Чего тебе в Москву мотаться. Я бы его пристроил на очень хорошую работу. На очень даже хорошую. В механические мастерские устроил бы. Сам всю жизнь там проработал. А уж потом, в преклонном возрасте, пошел мастером в ПТУ работать. Училище там есть, за путями, возле станции. Да, хотел Тольку по своим стопам направить, этим маршрутом пустить. Его бы в механические мастерские с руками и ногами взяли, сидел бы в бухгалтерии и в потолок плевал. Очень там хорошая работа, ничего делать не надо. Ведь у Толика отличное образование. Он техникум закончил.

Слово «техникум» старик произнес с придыханием и по слогам, делая ударение на каждом слоге. Твердохлебов замолчал, отвернулся к окну и долго смотрел на занесенные снегом крыши выстроившихся в ряд дровяных сараев. Аверинцев тоже молчал, разглядывая голые стены кухни, единственную самодельную полку, металлическую сушку, привинченную над раковиной, полную разномастных тарелок и чашек.

– Дурак Толька, – Твердохлебов подвел итог своим размышлениям. – Тут бы он жил припеваючи. Останься Толик здесь, он бы все имел, от а до я. Абсолютно все, – старик обвел вокруг себя руками, словно хотел ещё раз показать гостю голые стены кухни.

– И что ж он не остался?

– Легкой жизни захотелось, приключений на свою задницу, вот и понесло его в Москву. А в Москве с бабами спутался, в карты начал играть. И пошло-поехало. Долги, денег нет никогда. Черт шалопутный, прости Господи. С детства он такой. Одно слово – порченый. Еще отец его покойник сыну говорил: «Порченный ты у нас, Толик. Ой, порченный».

Не зная, какое именно значение старик вкладывает в слово «порченный», Аверинцев лишь глубокомысленно кивал головой. Но вдруг согнулся, поднес к лицу ладони и зашелся сухим надрывным кашлем. Откашлявшись, Аверинцев встал, подошел к раковине, сплюнул в неё зеленоватую мокроту с багровыми кровяными прожилками, смыл мокроту струей воды из-под крана и вернулся к столу.

– Кашель у вас нехороший, – сказал Твердохлебов. – Очень плохой кашель. У меня друг один так начал кашлять, надрываться, а через три месяца его вперед ногами на погост снесли. К врачу вам надо.

– Ничего, – Аверинцев никак не мог отдышаться после неожиданного приступа. – Простыл немного. Все мотаюсь по области, вот и простыл. Вечером выпью водки с перцем, горчичники поставлю. Завтра все как рукой снимет. А теперь хорошенько вспомните, когда, в какой день, Овечкин последний раз был здесь?

Твердохлебов сморщил лоб, потрепал ладонью короткие волосы.

– У меня на числа память хорошая, даром что старый. Он тут последний раз был ещё в прошлом годе. В декабре. То ли третьего числа, то ли четвертого. Кажись, четвертого.

– Ну и