Суд Линча

о упакует. Дальше следствие и суд. Леднев придет и с удовлетворением выслушает резолютивную часть приговора на последнем заседании. Он взял со стола монетку, подбросил и поймал её в кулак.

Орел – идти. Глупо, конечно.

Он раскрыл ладонь. Решка.

Значит, не судьба. Такова воля случая…

Глава двадцать шестая

Все утро Леднев пролежал на диване, закинув руки за голову, с мрачной сосредоточенностью рассматривал потолок. Иногда смотрел на часы и думал, что пора бы вставать, но не двигался с места. Три раза звонил телефон, но он не брал трубку. Леднев старался сосредоточиться на каком-то отвлеченном вопросе или предмете, по возможности приятном, но он не мог придумать, в каком направлении обратить мысли.

Эти мысли носились по замкнутому кругу, стоило только закрыть глаза, и возникало лицо Ярцева с фотографии, лицо доброжелательного и неглупого человека. Неожиданно Леднев утратил способность критически оценивать собственные рассуждения. Вспомнились слова Нади о том, что человеческой волей управляет кто-то свыше, кто-то оттуда. Леднев разглядывал потолок и решал, кто именно оттуда управляет его волей.

Понятие «оттуда» Леднев связал с семьей известного химика Шмулина, проживающей в верхней квартире. Конечно, Шмулин – профессор, интеллектуал, уважаемый всеми, признанный ещё при жизни авторитет научного мира. Леднев вспомнил, что Шмулин слывет человеком тихим, безобидным и позволяет себе ругаться с собственной невесткой один лишь раз в неделю, не чаще, как правило, по субботам, с утра. Тонкий голос ученого был хорошо слышен в квартире Леднева.

Вспомнилась и благообразная физиономия химика, тронутая на щеках старческим румянцем. Шмулин носил шляпу и приподнимал головной убор, когда приветствовал Леднева в лифте или на подступах к подъезду и произносил фальцетом одну и ту же фразу: «Привет отечественной кинематографии». «Взаимно», – отвечал Леднев. Закончив с церемониями, Шмулин вкрадчивым голосом рассказывал очередную гадость о своей невестке.

«Вот сука, – заключал рассказ Шмулин. – В жизни сама ничего не сделала, все блага на неё с потолка свалились. Да. И главное, работать не хочет, тварь. Отговаривается, что с детьми сидит». Щеки Шмулина розовели.

Несомненно, Шмулин – учтивый человек, деликатный, даже совестливый, – решил Леднев, не сводя глаз с потолка. Перебивается старик, пыхтит на свою пенсию и не жалуется на бедность, на всякие тяготы, как жалуются другие. Но почему-то в эту минуту Ледневу совсем не хотелось, чтобы его волей руководил даже такой уважаемый человек, как химик Шмулин. Совсем не хотелось.

Зазвенел телефонный звонок. Леднев решил не подходить. Он потер лоб ладонью, медленно выходя из умственного оцепенения.

– Какая чушь несусветная в голову лезет, – сказал вслух Леднев. – До чего додумался. Этот маразматик Шмулин руководит моей волей. Три раза заливал меня водой по забывчивости. Тоже мне, ученый. Так, лежа на диване, и сбрендить недолго.

Со вздохом Леднев поднялся и занялся обычными утренними делами. Листок