Черные тузы

. Совсем не больно. Ну, почти. Не волнуйтесь. Все будет в лучшем виде. Только не волнуйтесь. Вы меня знаете. Я благородный человек.

– Я тебя знаю, – прошептал Марьясов.

Он всем нутром почувствовавший неясную, не до конца осознанную опасность. Трегубович – это настоящий маргинал, отморозок, неуправляемая скотина. Сейчас что-то нужно говорить. Нужно выиграть немного времени, чтобы окончательно придти в себя, чтобы ушла слабость. А дальше по обстановке. Сбросить с груди колено Трегубовича, вскочить на ноги, позвать на помощь… Силы уже возвращаются, медленно, но возвращаются… И пусть, и хорошо. А пока нужно что-то говорить, не выказать испуга, волнения.

– Я благородный человек, я не хочу ничего плохого, – Трегубович ещё сильнее прижал колено к груди Марьясова. – Вы важная персона, вы шишка. И мне не просто это сделать. Вы меня понимаете? Но это не больно. Это как аборт под наркозом. Но мне не просто это сделать. То есть мне тяжело. Не знаю почему.

Трегубович вытер кулаком блестящий мокрый нос и всхлипнул.

– Ты хороший парень, – сказал Марьясов. – Ты хороший человек. Я тебе доверял, то есть я тебе и сейчас доверяю. Ты хороший. Мы даже могли бы подружиться. Запросто.

– Правда? – Трегубович взмахнул длинными ресницами и шмыгнул носом. – Могли бы подружиться?

– Конечно, – подтвердил Марьясов. – Могли бы запросто стать друзьями. Добрыми друзьями. Очень добрыми.

– Не верю, – Трегубович наклонился над Марьясовым, поднял верхнюю губу, обнажив в зловещем оскале зубы. – Вы меня обманываете.

Марьясов испытал разочарование: его хитрость так легко разоблачена. Он попытался протестовать.

– Я никогда никого не обманываю. И ещё у меня есть деньги. Там, в сейфе лежат деньги.

– В сейфе я уже смотрел, – сказал Трегубович. – И в сейфе смотрел и в столе твоем. Везде. Мелочь там одна. У тебя нет при себе денег. Ты даже не хотел со мной сегодня рассчитаться. А ведь обещал.

– Не в этом сейфе деньги, – соврал Марьясов и заерзал на полу. – Я бы с тобой рассчитался…

– Вы все врете. Вы хотите мне нос дерьмом утереть. Как моему брату. Скажи, а братова жена хороша баба, добрая?

– Добрая, – это определение помимо воли вырвалось из груди Марьясова. – То есть я с ней близко не знаком. Я точно не знаю.

– Скажи, а она приносила по утрам в твою постель кофе и булочки?

Что тут скажешь? Вместо ответа Марьясов застонал, так тихо, что сам не услышал.

– Всегда хотел иметь чистенькую умную бабу, которая давала мне в постель кофе и булочки. Всегда этого хотел. Но мне почему-то попадались только кошелки, которым это и в голову не придет. Кофе и булочки.

– У тебя все впереди.

Марьясов пошевелил ногами, уперся подошвами ботинок в пол.

– Что впереди? – Трегубович усмехнулся. – Бабы нищих не любят. А ты обманул меня с деньгами. Поломал мне все. Планы мои. Кинул меня, сука драная.

– Что ты? Что ты? Я не вру. Я не кинул. Деньги там, в сейфе. Ты можешь убедиться… Сам можешь убедиться. Своим ушами, то есть глазами можешь посмотреть… Своими…

– Ну,