Черное евангелие

Не это меня беспокоит. На международных авиалиниях говорят ведь по-английски? А я в английском не сильна.

Торбэк молчал.

От стюардесс действительно требуется не только красивая внешность, но и хорошее знание иностранных языков. А Сэцуко, видно, английский почти не знает. По крайней мере, за все их знакомство Торбэк не слышал от нее ни одного английского слова.

— Предложение-то заманчивое. — Девушка глубоко вздохнула. — Но я наверняка провалюсь по языку.

— А может, все-таки попробуешь? — продолжал уговаривать ее Торбэк, хотя почувствовал какое-то облегчение, когда Сэцуко стала колебаться. Втягивать Сэцуко в «коммерцию» господина Ланкастера ему не хотелось, он боялся подвергать ее опасности.

Профессия стюардессы на международных авиалиниях была мечтой молодых девушек. Однако Сэцуко не ухватилась с жадностью за предложение Торбэка, и он был рад этому. Нет, она не была скромной сверх меры, Торбэк это уже понял; знал, что от жизни она хотела получить многое и в этом мало чем отличалась от своих сверстниц. Просто она умела, когда надо, трезво смотреть на вещи. И сейчас она отдавала себе отчет в том, что эту работу не сможет получить, так как не знает как следует иностранного языка. И ничего тут не поделаешь.

— Нет, зачем же позориться, я наверняка провалюсь. Милый Бэк, лучше уж оставаться в приюте, — ответила Сэцуко с грустью. Она сожалела, что упускает такой редкий случай.

А ведь, наверно, перед ее глазами на фоне голубого неба уже неслась серебряная стрела. Тонкий, длинный, крылатый корабль взмыл ввысь, нырнул в облака и понесся вперед. Какой упоительный полет! Внизу медленно вертится земной шар, а ее самолет отбрасывает на землю маленькую тень…

— Это, конечно, праведное занятие — служить в приюте. — В голосе Торбэка зазвучали торжественные нотки. — Наш первоочередной долг — служить господу богу. Твои мысли благочестивы.

Торбэк был доволен, он успокоился окончательно. Господину Ланкастеру придется поискать другую кандидатуру. Роль почтового голубя для нее не подходит.

Торбэк привлек Сэцуко к себе.

— Я больше не стану уговаривать тебя. Мне даже ненадолго не хочется расставаться с тобой. Я тебе это посоветовал только потому, что хотел сделать для тебя что-нибудь приятное.

— Я так и поняла. Спасибо! — поблагодарила Сэцуко.

Она горячо отвечала на страстные поцелуи Торбэка, и только глаза ее, слегка приоткрытые, казалось, смотрели вслед улетавшему самолету и были чуть печальны. Однако Торбэк ничего этого не уловил.

На следующий день Торбэк снова посетил Ланкастера.

Коммерсант был вне себя. Таким взбешенным Торбэку еще не приходилось его видеть, а встречались они довольно часто. Ланкастер был неизменно вежлив и приветлив. Говорил он всегда спокойно, мягко, но за этим спокойствием и мягкостью скрывались решительность и непреклонная воля.

И Торбэк знал это. Как-то он вместе с отцом Билье возвращался от коммерсанта домой.

— Это страшный человек, — неожиданно сказал отец Билье.

Тогда Торбэк не придал значения словам каноника. И потребовалось не так уж много времени, чтобы Торбэк понял их истинный смысл. Началось непосредственное общение Торбэка с Ланкастером, и постепенно Торбэк убедился, что этот человек действительно страшен.

Вот и сейчас Торбэк сидит, охваченный страхом.

— Нам нужен почтовый голубь! — тихо, но как-то зловеще процедил Ланкастер и поднялся со стула. — Я ведь, кажется, уже говорил вам об этом.

— Да, говорили. — Торбэк беспокойно заерзал на стуле. — Я ей все сказал, как вы велели.

— Полагаю, что вы не все ей рассказали?

— Нет. Конечно, нет, господин Ланкастер. — Тор-бэк, не отрывая глаз, смотрел на шагавшего по комнате коммерсанта.

— Хорошо. И не нужно пока говорить. Эту тайну знаем только мы с вами, — медленно произнес Ланкастер. — Но для роли почтового голубя у нас никого нет, кроме нее. Во всяком случае, я так считаю.

— Но… — хотел было что-то возразить Торбэк.

Ланкастер остановил его жестом.

— Прошу выслушать меня, не перебивая. Голубь, так или иначе, должен быть посвящен в нашу тайну. Следовательно, мы не можем довериться первому встречному. А Сэцуко будет хранить тайну, потому что любит вас. И если вы этого потребуете, она никому ничего не скажет. Не так ли?

— Думаю, что да.

— Значит, ответ должен быть одним. Ваша Сэцуко должна стать нашим голубем.

— Но, господин Ланкастер, — пытался возразить Торбэк, — она ведь не знает языка. А речь идет не о внутренних рейсах, а о международных. И она права, ей с этим не справиться. Она почти совсем не знает английского языка и, значит, не выдержит приемных испытаний.

Господин Ланкастер продолжал ходить по комнате. Он, казалось, прислушивался к звукам своих шагов. Но вот он остановился, на его губах появилась усмешка.

— А это уже моя забота! — произнес он тоном, не терпящим возражений. — Я постараюсь уладить это дело в приемной комиссии.

— Вы можете это уладить? — Пораженный Торбэк уставился, на Ланкастера.

— Да, могу. Я все могу, дорогой Торбэк, все… — не меняя тона, ответил Ланкастер. — У меня есть свой человек в этой авиакомпании. Он занимает там руководящий пост. Если я его попрошу, он сделает что надо. Ведь я ему постоянно плачу. — Ланкастер остановился перед Торбэком. — Или вы мне не верите?

— Что вы, я нисколько в этом не сомневаюсь.

— Благодарю. Мне, Торбэк, приходилось заниматься всякими делами. И удавалось такое, что другим не удавалось. Ну, а если кто-нибудь становился мне не угоден… — Ланкастер втянул голову в плечи. — Впрочем, не будем вдаваться в детали, ведь вы служитель церкви…

Он опять зашагал по комнате, но вдруг резко повернулся к Торбэку.

— Короче говоря, я всегда добивался поставленной цели. А если я что-нибудь задумал, то сумею заставить и других делать так, как я хочу. Вы говорите, Сэцуко не уверена в своих знаниях языка? Можете не беспокоиться, испытания она выдержит. Там многие провалятся, но Сэцуко не будет среди этих неудачниц. Поверьте мне.

Торбэк сидел молча, возражать было бесполезно.

— Повторяю, нам нужен голубь, чтобы наш бизнес шел без перебоев. Этим голубем должна стать ваша Сэцуко. Ясно? А насчет экзаменов не беспокойтесь, я приму нужные меры.

Торбэку оставалось только покориться.

Торбэк поехал к Ясуко.

Была глубокая ночь.

Залаяла собака, но Торбэк цыкнул, и собака успокоилась.

Он надеялся застать здесь отца Билье. И действительно, знакомая машина стояла в тени деревьев.

Когда залаяла собака, в доме, должно быть, услышали и лай, но он все же решил постучать.

Как всегда, в маленьком окошке показалось лицо Ясуко.

— Это вы, Торбэк-сан?

— Да.

Послышался звук открываемой двери.

— Отец Билье у вас?

Он знал, что каноник должен быть здесь, но не спросить об этом в такой поздний час было неудобно.

— Да, здесь, проходите.

Ясуко была в пижаме. Все-таки загадочный у нее дом.

Гостей пускают не во все комнаты.

У Торбэка от удивления округлились глаза — отец Билье сидел в халате. Торбэк почувствовал неловкость и отвел глаза.

— Проходите, проходите, — нисколько не смущаясь, проговорил Билье. — Что так поздно?

Он сидел в кресле, непринужденно развалившись и всем своим видом показывая, что находится у себя дома.

— Я только что от господина Ланкастера.

Торбэк присел на краешек стула.

— О чем же вы говорили?

Заложив ногу на ногу, Билье дымил трубкой. Он пускал такие густые клубы дыма, что казалось, маленькая комната вот-вот вся закоптится.

Вообще-то священнослужителям ордена курить не запрещалось. Но они все считали необходимым воздерживаться от этого на людях.

— Он требует, чтобы Сэцуко стала стюардессой па новой авиалинии. — И Торбэк подробно рассказал о планах коммерсанта.

Склонив голову набок, отец Билье терпеливо выслушал все до конца.