Момент решения

Услышав, как Хью громко и зло выругался, я открыл глаза и увидел картину, еще более не соответствовавшую прежней идиллии. Не волки, а огромный черный пудель с развевающимися кудряшками, ярко-красным ошейником с радостным весельем гонялся по лугу за перепуганными овцами. Было ясно, что он не собирается на них нападать — возможно, овцы просто казались ему наиболее подходящими партнерами для игры. Но еще очевиднее было то, что перепуганным животным было не до веселья.

Прежде чем вся эта потеха закончилась, они оказались бы в реке. В одну секунду Хью перемахнул через низенькую ограду, отделявшую лужайку от террасы, и уже был среди овец, сбивая их в кучу и отгоняя от берега.

Одновременно он отдавал приказы собаке, которая их явно не собиралась выполнять.

— Лежать! — яростно кричал он. — Кому сказано! Лежать! — И затем, словно имел дело с собственными гончими, скомандовал:

— К ноге!

Лучше бы он взял камень или палку и замахнулся, подумал я. Пес не обращал на крики Хью никакого внимания. Он по-прежнему счастливо тявкал и набрасывался на овец. Хью пришлось вновь пуститься в безуспешное преследование. Но секундой позже пудель замер как вкопанный, услышав голос, раздавшийся из-за деревьев у самого края лужайки.

— Assieds! Assieds-toi,<Сидеть! (франц.)> — сказал кто-то, запыхавшись.

Невысокого роста, щегольски одетый человек торопливо шел в сторону Хью. Тот его явно поджидал — лицо приобретало все более зловещее выражение.

Элизабет схватила меня за руку:

— Пойдем скорее к ним. Хью не любит оказываться в дурацком положении.

Когда мы приблизились, Хью, все более распаляясь, выговаривал собеседнику:

— Тот, кто не знает, как правильно тренировать собаку, не должен ее заводить.

Собеседник вежливо ему внимал. У него было хорошее лицо, тонкое, умное, с морщинками в уголках глаз. Но читалась на нем и легкая ироническая усмешка, которую он и не пытался скрыть. Казалось, он искоса оглядывает нас. Внимательный прищуренный взгляд напоминал объектив камеры, фиксировавшей все вокруг. Человек вроде Хью этого бы никогда не заметил. Я же почувствовал это немедленно. В облике незнакомца было что-то мучительно знакомое — я уже видел где-то этот высокий лоб, редеющие седые волосы. Но, сколько я ни напрягал память, пока Хью долго и нудно читал хозяину пуделя мораль, ответа так и не нашел. Лекция завершилась несколькими советами о наилучших способах тренировки собак. Стало ясно, что Хью уговорил себя простить незнакомца.

— Но поскольку никакого ущерба принесено не было, — начал он...

Его собеседник спокойно кивнул:

— Все-таки для того, чтобы отношения между соседями не начинались с недоразумения...

Хью в изумлении воззрился на него.

— Соседями? Вы хотите сказать, что живете где-то поблизости? спросил он почти грубо.

Его собеседник махнул рукой в сторону леса:

— За этими деревьями.

— В Дейнхаузе?

Нужно сказать, что Дейнхауз был для Хью почти такой же святыней, что и Хиллтоп. Как-то в порыве откровенности он сказал мне, что обязательно купил бы его, предложи ему кто-нибудь эту сделку. Поэтому в его тоне звучала не столько обида, сколько понятное недоверие.

— — Невероятно! — воскликнул он.

— Именно в Дейнхаузе. Уверяю вас, — спокойно подтвердил собеседник.

— Много лет назад я выступал там с фокусами и всегда мечтал, что когда-нибудь стану его владельцем.

Фраза о фокусах подсказала разгадку. Этим же объяснялся и его акцент, пробивавшийся сквозь превосходный английский язык. Ведь он родился и вырос в Марселе. Его имя стало легендой задолго до моего появления на свет.

— Вы Реймонд! — воскликнул я. — Чарлз Реймонд!

— Можно просто Реймонд. — При этом он улыбнулся, словно извиняясь за проявление мелкого тщеславия. — Мне очень лестно, что вы меня узнали.

Не думаю, что он был уж так польщен. Реймонд-Волшебник, Великий Реймонд мог быть уверен, что его узнают повсюду. Мастер, ловкость рук которого заставила померкнуть звезду Терстона, чье умение развязывать сложнейшие узлы и исчезать из-под замков почти превзошло славу Гудини, он вовсе не был склонен недооценивать себя и свою известность.

Когда-то он начинал со стандартного набора фокусов, составлявшего репертуар профессионалов средней руки, однако дошел до знаменитых трюков с побегами, известных, я думаю, сегодня каждому. Свинцовый сундук, опущенный под лед в целый фут толщиной, склепанная из полос стали и заваренная смирительная рубашка, сейфы Английского королевского банка, коварный узел самоубийц, обхватывающий горло и обе ноги и затягивающийся все сильнее вокруг шеи при малейшем движении, все это Реймонд испытал на себе и сумел выйти целым и невредимым. А затем, на самой вершине мировой славы, он вдруг исчез, и его имя стало историей.

Когда я спросил его о причинах ухода, он ответил, пожимая плечами:

— Человек занимается всем этим по двум мотивам: либо ему нужны деньги, либо им движет любовь к профессии. Если же денег достаточно, а любви к работе больше нет, к чему продолжать?

— Но лишиться славы... — возразил было я.

— Достаточно знать, что здесь тебя ждет дом.

— Вы хотите сказать, что всегда собирались жить здесь, и нигде больше? — спросила Элизабет.

— Только здесь. Об этом я мечтал все годы.

Я впервые увидел его любимый жест. Когда он в чем-то хотел убедить собеседника, он прикладывал палец к кончику носа и подмигивал.

— Я не делал тайны из своего желания — оно было известно распорядителям наследства, и, когда пришло время продажи, я оказался первым, и единственным покупателем.

— Да, ваша верность идее заслуживает восхищения, — сказал Хью с чуть заметным напряжением в голосе.

Реймонд рассмеялся:

— Да это уже была идея фикс. Эти годы я путешествовал по всему свету, но, как ни прекрасны были эти места, я всегда знал, что они хуже моей усадьбы на опушке леса, возле этой реки и этих холмов.

Когда-нибудь, частенько говорил я себе, я приеду сюда и буду возделывать свой сад, как Кандид.

Он задумчиво погладил пуделя и с чувством огромного удовлетворения на лице поглядел вокруг:

— И вот я здесь.

И вот он здесь. Очень скоро стало ясно, что его появление внесло заметные перемены в жизнь Хиллтопа. Я уже говорил, что замок был зеркальным отражением своего хозяина. Не мудрено, что стал меняться и характер самого Хью. Он становился все более беспокойным и раздражительным, а его привычная уверенность переходила порой в агрессивность. Случалось, добродушие просыпалось в нем с новой силой, но не часто. В основном же ему то и дело приходилось сдерживать приступы ярости. Его что-то тревожило. Так чувствует себя человек, в глаз которому попала пылинка и он никак не может от нее избавиться.

Вот и от Реймонда он никак не мог избавиться. Мне время от времени начинало казаться, что бывшему фокуснику весьма по душе такая роль. Он бы мог не покидать собственного дома, заниматься садом, рассматривать альбом со старыми фотографиями, уж не знаю, чем еще занимаются оставившие свое ремесло актеры, но традиционные развлечения отставников его явно не устраивали. Он находил самые различные предлоги, чтобы появиться в Хиллтопе в самый неподходящий момент. Так же и Хью регулярно оказывался в Дейнхаузе и проводил там немало времени в беседах, полных упреков и всплесков ярости.

Должно быть, они оба догадывались, что гораздо лучше им было бы держаться подальше друг от друга — слишком несходны были характеры.

Они напоминали одинаково заряженные магниты. Порой казалось, что между ними пробегает электрическая искра, когда они оказывались рядом в комнате.

Они спорили по любому поводу, доходя до самых резких выпадов и обвинений. В этих схватках Хью напоминал средневекового рыцаря в надежных латах, настолько непробиваемой была его уверенность в себе.

Реймонд пытался найти какую-нибудь щель в его броне. Думаю, что это и раздражало его больше всего. Для человека, привыкшего к многоходовым замысловатым комбинациям в любом, даже самом незначительном, случае, было невыносимо видеть, как Хью обходится одной фразой, чтобы непререкаемым голосом изложить ту или иную норму поведения или положение закона.