Тайна исхода

— Александра Македонского? — переспросил Нокс. — Этого не может быть!

— Истинная правда, — не сдавался торговец. — Останки полководца удалось найти. И эта чаша — из его захоронения! Да! Человек, который нашел его, Дэниел Нокс, и он мой очень хороший друг. Он сам дал мне эту чашу!

Нокс засмеялся. После того знаменательного события он стал всеобщим лучшим другом.

— И ты продаешь это на улице? — поддразнил он. — Если чаша принадлежала Александру Македонскому, то ей место в самом Каирском музее!

Он взял чашу и снова ощутил то же чувство дежа-вю, странное покалывание в груди, сухость в горле и легкие толчки в затылке. Он покрутил чашу в руках, получая удовольствие от прикосновения. Не будучи специалистом по керамике, Нокс, как все археологи, неплохо в ней разбирался. В немалой степени благодаря тому, что девять из десяти предметов материальной культуры, найденных при любых раскопках, представляли собой гончарные изделия: черепки блюд, чаш или кувшинов, осколки масляных ламп или бутылей с благовониями, а если повезет, то даже остраконы. [4]

Но эта чаша была целой. Примерно семи дюймов в диаметре и трех дюймов в глубину, с ровным основанием и округлыми краями, без ободка, что позволяло пить из нее, просто держа обеими руками. Судя по гладкой поверхности, глину перед замесом тщательно просеяли, чтобы не попадалось камушков, и только потом подвергли обжигу. Серовато-розовый цвет чаши, покрытой осветляющей краской, местами напоминал кофе, в котором размешали сливки. Не исключено, что производство местное, хотя и не обязательно. Это мог определить только специалист. С датировкой он чувствовал себя уверенней. Высококачественные изделия наподобие масляных ламп или дорогой посуды постоянно модифицировались, хотя бы для простой демонстрации благополучия их владельцев, но обычные предметы повседневного пользования не меняли своей формы веками. Примерно пятидесятый год н. э., плюс-минус пара столетий. Или пара тысячелетий. Он поставил чашу на место, намереваясь уйти, но находка его не отпускала. Дэниел сидел на корточках и разглядывал ее, потирая подбородок и пытаясь понять, чем именно чаша его так заинтересовала.

Нокс знал, как редко на уличных развалах попадались действительно ценные артефакты. Уличные торговцы отлично понимали, что здесь они не получат за них настоящей цены, не говоря уже о том, что полиция, занимавшаяся антиквариатом, свое дело знала. На задворках Александрии и Каира трудилось немало ремесленников, способных в мгновение ока изготовить очень достоверные копии, лишь бы заставить доверчивых туристов расстаться со своей наличностью. Но эта конкретная чаша выглядела слишком примитивной, чтобы оправдать усилия по подделке.

— Сколько? — не выдержав, спросил он.

— Тысяча американских долларов, — не моргнув глазом, заявил юный торговец.

Нокс снова засмеялся. Египтянам не сыщешь равных в оценке не товаров, а покупателей. Он сегодня наверняка одет так, что производит впечатление богатого. Богатого и глупого. Он опять попытался уйти, и снова его что-то остановило. Он притронулся кончиком пальца к вазе, желая избежать торговли. Стоило начать торговаться, и выглядело бы невежливо не прийти к соглашению, а Нокс никак не мог определиться, нужна ли ему эта чаша, даже купленная задешево. Если она действительно представляет ценность, то ее приобретение будет незаконным. Если подделка, то мысль, что его удалось одурачить, будет долго действовать ему на нервы, особенно если об этом прознают друзья и коллеги. Он решительно тряхнул головой и на этот раз поднялся.

— Пятьсот, — торопливо сказал юноша, чувствуя, что выгодная сделка срывается. — Я видел вас раньше. Вы — хороший человек. Вам — особая цена. Очень особая.

Нокс покачал головой.

— Откуда она у тебя? — спросил он.

— Из гробницы Александра Македонского. Это точно! Ее дал мне мой друг, потому что он очень хороший…

— Правду! — прервал его Нокс. — Или я ухожу.

Мальчик понимающе сузил глаза.

— А зачем мне говорить? — спросил он. — Чтобы вы позвали полицию?

Нокс достал из заднего кармана брюк деньги и показал их торговцу.

— Откуда мне знать, что она настоящая, если ты не говоришь, где ее взял? — поинтересовался он.

Торговец скривился и оглянулся по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии подслушивающих.

— Друг моего двоюродного брата работает на раскопках, — шепотом сказал он.

— Каких раскопках? — нахмурился Нокс. — Кто их ведет?

— Иностранцы.

— Какие иностранцы?

Тот безразлично пожал плечами.

— Иностранцы.

— И где?

— На юге. — Он махнул рукой. — Южнее Мариута.

Нокс кивнул. Это походило на правду. В древние времена озеро Мариут окружали многочисленные фермы и поселения, но потом приток воды из Нила сильно сократился из-за отлагающихся наносов ила, и озеро начало постепенно усыхать. Нокс начал медленно отсчитывать деньги. Если эта чаша действительно с раскопок, то его долг — вернуть ее или по меньшей мере дать знать кому следует, что на раскопках возникла проблема с безопасностью. Тридцать пять египетских фунтов. Он держал их двумя пальцами.

— Так, значит, ты говоришь, к югу от озера? — Он снова сдвинул брови. — Где именно? Чтобы купить, мне надо знать точно.

Взгляд мальчика неохотно переместился с денег на Нокса. На его лице отразилась горькая досада, будто он сообразил, что и так сказал слишком много. Он пробормотал ругательство, схватил скатерть за четыре угла, свалив все свои товары в кучу внутри, и обратился в бегство. Нокс попытался его преследовать, но на его пути неожиданно возник огромный мужчина. Он хотел обойти его, но человек сделал шаг в ту же сторону и, скрестив руки на груди, с улыбкой ждал, что предпримет Нокс. Но было уже поздно — юноша с глиняной чашей успел раствориться в толпе.

Нокс пожал плечами и решил не связываться. Почти наверняка чаша того не стоила.

Да. Почти наверняка.

II

Восточная пустыня, Средний Египет

Инспектор полиции Нагиб Хуссейн наблюдал, как патологоанатом больницы откинул конец голубой мешковины, чтобы показать высушенное тело девочки. По крайней мере Нагиб решил, что тело принадлежало именно девочке, судя по небольшим размерам, длинным волосам, дешевым украшениям и одежде, но уверенности он не чувствовал. Мертвое тело, разлагаясь, пролежало в горячих песках Восточной пустыни слишком долго и превратилось в мумию: на затылке обнаружилась рана, оставившая на ткани след от запекшейся крови.

— Кто ее нашел? — спросил патологоанатом.

— Один проводник, — ответил Нагиб. — Судя по всему, каким-то туристам захотелось приобщиться к настоящей пустыне. — Он хмыкнул. — Что ж, это им точно удалось.

— И она просто там лежала?

— Сначала они увидели мешковину. Затем ступню. Остальную часть тела скрывал песок.

— Похоже, ее вынесла на поверхность ночная буря.

— И благополучно уничтожила все следы, — согласился Нагиб. Он смотрел, скрестив руки, как патологоанатом продолжал предварительный осмотр тела, разглядывая кожу головы, глаза, щеки и уши, как постепенно двигал ее нижней челюстью и в конце концов открыл рот и с помощью лопаточки заглянул в него, соскоблив пену, грязь и песок с высохшей перепонки языка, внутренней поверхности щек и горла. Он закрыл рот и внимательно осмотрел шею, вздутие на ней и шейные позвонки, вывихнутое правое плечо и руки, неуклюже и почти стыдливо сложенные вдоль тела.

— Сколько ей лет? — поинтересовался Нагиб.

— Дождитесь отчета.

— Ну пожалуйста! Мне же надо с чего-то начать.

Патологоанатом вздохнул.

— Тринадцать-четырнадцать. Примерно так. А на правом плече есть признаки посмертного смещения.

— Да, — согласился Нагиб. Из профессионального тщеславия ему хотелось показать патологоанатому, что он сам пришел к такому же выводу, поэтому, не удержавшись, инспектор сказал: — Я подумал, что окоченение произошло до того, как ее смогли похоронить. Возможно, при окоченении ее рука была поднята вверх над головой. А те, кто хоронил ее, попытались вернуть ее на место, чтобы завернуть в мешковину.