Мыс страха (Палачи)

– Сэм, дорогой, ты хочешь сказать, что… Ее лицо выглядело испуганным.

– А сейчас, пожалуйста, не пугайся. Не нервничай, малышка.

– Ты видел того человека в четверг? Его выпустили? Сэм вздохнул.

– Никогда ты не даешь возможности мне договорить. Да. Его выпустили.

Он никак не ожидал, что Кейди вдруг вынырнет из глубин истории. Он уже почти забыл все дело. Слишком много других впечатлений этих заморских лет заслонили воспоминания о Кейди. Сэм вернулся домой в 1945 в чине капитана. Он хорошо поладил со своим полковником, человеком по имени Билл Стетч, и после войны приехал по приглашению Билла в Нью-Эссекс и поступил в юридическую фирму.

– Расскажи мне об этом. Каким он был? Как он умудрился найти тебя?

– Не думаю, что стоит об этом беспокоиться. Все может устроиться. Но все равно, когда я шел в четверг к стоянке, человек, которого, по-моему, я никогда раньше не видел, пошел рядом со мной. Он все время очень смешно ухмылялся мне. Я подумал, что он – сумасшедший.

– Нам уже можно пойти? Можно? Уже пора? – пронзительно вопил Баки, подбегая к ним. Сэм посмотрел на часы.

– Вы дурачитесь, мой маленький чумазый друг. Вам следовало быть в воде пять минут назад.

– Эй, Джеми! Уже пора.

– Баки, подожди минутку, – сказала Кэрол. – Ты не должен заходить за ту скалу. И ты и Джеми. Понятно?

– А Нэнси заплывает.

– Когда ты сдашь те же тесты по спасению утопающих, что и она, тоже сможешь заплывать, – сказал Сэм. – Не ворчи. И посмотри, сможешь ли ты держать голову внизу.

Они посмотрели, как мальчики влезли в воду. Нэнси и ее друг встали. Она помахала родителям рукой, заправила свои темные волосы под шапочку и пошла на корму «Красотки Сиу». Сэм смотрел на нее, видя, как быстро формировалась ее тонкая фигура, почувствовал грусть и старость. И, как всегда, он поблагодарил своих богов за то, что Нэнси пошла в мать. Мальчики пошли в него. Светло-рыжие волосы, костлявая фигура, светло-голубые глаза, веснушки, крупные зубы. Было ясно, что, повзрослев, оба мальчика будут, как их отец, неисправимо тощими, неуклюжими, жилистыми, высокими, медлительными и ленивыми людьми. Было бы трагедией пожелать единственной дочери такую судьбу.

– Это был тот же сержант, правда? – спросила Кэрол тихонько.

– Тот же. Я уже забыл его имя. Макс Кейди. Его приговор пересмотрен. Его отпустили в прошлом сентябре. Он отбыл тринадцать лет принудительных работ. Я бы его не узнал. Он ростом под сто семьдесят пять, широк и коренаст. Он почти наполовину лыс, сильно загорел и выглядит так, будто его и топором не пробьешь. Глаза соответствующие, челюсть и рот тоже – но это все, что можно сказать.

– Он тебе угрожал?

– Открыто нет. Он владел ситуацией. И любовался собой. Он продолжал твердить мне, что я так ничего и не понял – ни тогда, ни сейчас. И постоянно мне ухмылялся. Я не могу вспомнить, чтобы когда-то видел настолько приводящую в замешательство ухмылку. Или такие белые, ненастоящие зубы. Он отлично осознавал, что смущает меня. Он проводил меня до стоянки, я сел в машину и завел ее. Тогда он потянулся, как кошка, вытащил ключ и, глядя на меня, улегся на стекло. В машине было, как в печке. Я сидел весь в поту и не знал, какого черта мне делать. Я даже не смог попробовать отобрать у него ключ. Чушь какая-то.

– А ты не мог выйти и сходить за полицейским?

– Думаю, мог. Но это выглядело не слишком.., достойно. Будто бежишь жаловаться учителю. Поэтому я слушал. Он гордился тем, как нашел меня. Когда его военный адвокат допрашивал меня, выяснилось, что я получил свою юридическую степень в Пенсильванском университете. Так Кейди поехал в Филадельфию, нашел кого-то, кто проверил списки выпускников, и получил таким образом мой домашний и рабочий адреса. Он хотел дать мне понять, на что были похожи те тринадцать лет каторги. Он называл меня лейтенантом. Называл в каждой фразе. «Лейтенант» звучало у него как ругань. Он сказал, что сейчас июнь, так что у нас вроде как годовщина. И еще сказал, что думал обо мне четырнадцать лет. И то, что он рад моим успехам. Дескать, он не хотел бы обнаружить, что у меня много проблем.

– Что.., он хочет сделать?

– Все, что он сказал, это то, что он хотел, чтобы я понял всю картину полностью. Я там сидел, потел и, наконец, когда я потребовал ключ от машины, он отдал мне его. И попытался дать мне сигару. У него был полный нагрудный карман сигар. Он сказал, что сигары хорошие, двадцать пять центов штука. А когда я отъезжал, он сказал, все еще ухмыляясь:

– Мои наилучшие жене и детям, лейтенант.

– Как мерзко.

Сэм засомневался, должен ли он рассказывать жене остальное. А потом понял, что да. Она должна знать все до конца, чтобы не быть беспечной – если до этого дойдет.

Он погладил ее руку.

– А сейчас держись, Кэрол, дружок. Может быть, я все это придумал. Надеюсь, что так. Но это – именно то, что гложет меня. Помнишь, я пришел поздно в четверг. Кейди занял полчаса. У меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть его. И чем дольше я его слушал, тем сильнее звенел маленький тревожный звонок, все громче и громче. Не нужно быть специалистом по психоанализу. Когда человек какой-то не такой, всегда видишь это. Я думаю, что мы все, в каком-то смысле, бежим в стаде. И всегда можно обнаружить паршивую овцу. Я думаю, что Кейди не в своем уме.

– Боже мой!

– Мне кажется, ты должна знать это о нем. Я могу ошибаться. Не знаю, какие слова используют для этого доктора. Паранойя… Не знаю. Но он не может обвинить себя. Я пробовал сказать ему, что он сам во всем виноват.

А он ответил, что если они такие большие, то, значит, и взрослые, а та была всего лишь очередной азиатской сучкой. А я жизни не знаю. Думаю, что он принадлежит к тому виду кадровых военных, которые просто ненавидят офицеров. И полностью уверен в том, что случившееся в аллее абсолютно нормально… А я – вырвал тринадцать лет из его жизни и должен заплатить за это.

– Но он же так не сказал?

– Нет. Так он не сказал. Он прекрасно повеселился, зная, что я, как червь на крючке. Зачем же ему?..

Широко открыв глаза, Кэрол, казалось, всматривалась во что-то позади него.

– Сколько он уже в Нью-Эссексе?

– Не знаю. У меня создалось впечатление, что уже несколько недель.

– У него была машина?

– Не знаю.

– Как он был одет?

– Штаны хаки, не очень чистые. Белая спортивная рубашка с короткими рукавами, без шляпы.

– Что-то случилось больше недели назад. Может быть, это ничего не значит. Неделю назад – кажется, это было в среду. Утром. Дети были в школе. Я услышала, как Мерилин заливается глупым лаем, и решила, что она загнала на дерево ужасно опасного зверя – бурундука или что-то в этом роде. Поэтому я не обращала внимания, пока та пронзительно не взвизгнула. Тогда я вышла во двор. Она, поджав хвост, кругами отбегала в поле, все время глядя на дорогу. Там стояла серая машина, какая-то развалюха, припаркованная к обочине, а на нашем каменном заборчике лицом к дому сидел человек. Он был в добрых ста метрах от меня. Он оставлял впечатление крепкого человека, был лысый и курил сигару. Я долго смотрела на него, но он не двигался. Я не знала, что делать. Мне показалось, что Мерилин гавкала на него, но не было уверенности, что он бросил в нее камнем или чем-нибудь еще. Если бы он только сделал вид, что бросает камень, наша храбрая собака, друг человека, среагировала бы таким же образом. И я не знала, является ли сидение на стене нарушением владений. Стенка отмечает наши границы. Так что мы с Мерилин вернулись в дом, и она тут же влезла под кушетку в гостиной. Тот человек чем-то обеспокоил меня. Знаешь, как бы понимаешь, что ты – одна. Я говорила себе, что он – коммивояжер или что-то подобное, что ему просто понравился вид и поэтому он остановился полюбоваться им немного. Когда я выглянула во второй раз, он все еще был там. Но в следующий раз он исчез. Мне не хотелось бы думать, что это мог быть.., он.

– Мне тоже. Но, кажется, лучше решить, что это все же он. Проклятье, нам следовало бы завести собаку получше.