Месть в коричневой бумаге

В понедельник пришли на “Флеше”, бросили якорь над местом крушения и работали целый день посменно, законопатив места, способные, по мнению Паласио, отрицательно повлиять на плавучесть, прорубив несколько внутренних переборок, чтобы обеспечить свободный проток воды через все подпалубное пространство, заколотив изнутри досками большую пробоину в корпусе. Наткнувшись на что-нибудь подходящее, привязывали к линю и поднимали на поверхность.

Погода держалась до вторника, и к полудню Джо удостоверился, что мы готовы к первой попытке. Спустили армированный пожарный шланг, надежно закрепили на месте, пропустив в дыру, прорубленную над ватерлинией в поврежденном борту. Мы не старались восстановить герметичность судна. Паласио это вовсе не требовалось.

Бобби Гатри запустил свою диковинную на вид помпу. Помпа пульсировала, дымилась, воняла, но накачивала через подсоединенный сбоку шланг воду в дыру, откуда она выходила через десятки мелких отверстий там и сям. Паласио жутко нервничал, трясущимися руками подсоединяя шланги поменьше от трех цистерн с разными видами смеси к медным ниппелям большого шланга, тянувшегося к затонувшей яхте. На каждой цистерне стояли датчики и ручные насосы. Как мне объяснил Мейер, смесь номер один вступала в реакцию с водой, повышая ее температуру. Потом с силой нагнетаемые вниз смесь номер два и смесь номер три взаимодействовали с нагретой водой, внутри корпуса разделялись на крупные капли и в более холодной воде образовывали очень легкую пластичную массу из миллионов маленьких капель, полную газов, высвобождающихся в результате их взаимодействия друг с другом и нагретой водой. Паласио велел нам троим качать ручные насосы, а сам прыгал взад-вперед от одного датчика подачи смеси к другому, подгоняя одного и притормаживая другого. Минут через десять, приблизительно в сорока футах вниз по течению, произошло внезапное извержение желто-белых пузырей не правильной формы размером с дыню, которые, взлетев высоко над водой, были быстро унесены легким бризом.

Паласио остановил нас и перекрыл подачу смеси. Гатри выключил большую помпу. Спустившись вниз, обнаружили перегоревший вентилятор на передней палубе. К тому времени как его починили, пора было кончать работу. В среду весь день возникали то одни, то другие проблемы с помпой. Казалось, Паласио вот-вот сорвется и зарыдает.

Днем в четверг все минут сорок работало вроде бы нормально. Рука у меня постепенно наливалась свинцом. Паласио грыз костяшки пальцев. Вдруг Гатри испустил изумленный вопль. Из воды змеей вынырнул шланг, а в следующий миг выскочила большая круизная яхта, так быстро и близко, что к нам на борт выплеснулась волна, окатила нас и залила помпу. Яхта покачивалась, извергая воду, переваливалась с носа на корму, красиво и высоко вздымалась. Мы топали, визжали и хохотали, как идиоты. Судно было битком набито яркими воздушными гроздьями пены, и я старался не думать о собственной глупости, по которой даже не прикинул, что будет, если оно так быстро выскочит прямо под “Флешем”.

Не теряя времени, мы подцепили яхту на буксир. Зыбь усилилась, мне не нравился ветер. В промежутках между периодами мертвой тишины раздавалось жаркое влажное “уф-ф-ф”, похожее на гигантский выдох. Я выстроил короткую процессию:

"Флеш”, естественно, впереди, спасенная “Бама-Гэл” посередине, Бобби Гатри на “Муньеките” в хвосте. Я задействовал пару раций, поскольку нельзя было сигналить Бобби жестами из-за массивного корпуса “Бама-Гэл”. Ему было ведено держать пару дизельных двигателей “Муньекиты” мощностью в 120 лошадиных сил на холостом ходу, чтобы в случае расхождения каравана дать легкий толчок реверсом и вернуть катер в ряд. Я знал, что подвесные моторы могут работать на холостом ходу целый день без перегрева. А если бы мне пришлось остановить “Флеш”, чтобы кого-нибудь пропустить, Бобби не позволил бы катеру врезаться нам в корму.

Лишь в начале субботнего дня мы пришли в Меррил-Стивенс на Диннер-Ки. Пришлось заводить процессию в бухту под неутихающий свист порывистого ветра, который обрабатывал нас в паре с серым проливным дождем. До того я связался через майамский морской коммутатор с одним приятелем, так что нас ждали. Мы застроповали “Бама-Гэл”, ее вытащили из воды, поставили на салазки, втащили по рельсам в один из больших ангаров. С физиономии Паласио не сходила широкая мечтательная улыбка.

Начальник дока выделил слип [2] для “Флеша” и место для “Муньекиты” на небольшой площадке для лодок. Когда мы как следует пришвартовались, бросили якоря, приняли душ, побрились и переоделись, хлестал уже настоящий ливень. В салоне на борту “Лопнувшего флеша” было очень уютно – горели огни, играла музыка, звенел лед в бокалах. Мейер грозил приготовить свой знаменитый бифштекс с соусом “чили”, бобами и яйцами, который никогда не готовился дважды одним и тем же способом. Гатри позвонил жене, обещавшей приехать из Лодердейла забрать его в воскресенье утром. Откупорили найденное на борту “Гэл” виски “Уайлд Терки”, я взялся колоть лед.

Мейер никому не позволял чересчур завышать ожидаемые доходы, постоянно предупреждая: “Минимум надежд, джентльмены”. И мы продолжали обсуждать возможные необходимые меры, и выходило, что на приведение яхты в порядок потребуется максимум пятнадцать тысяч, возврат же составит, как минимум, сорок пять после уплаты брокерских комиссионных.

Лучше всего на свете спорить о заработанном. Приятно слушать шум тропического дождя, ощущать в мышцах боль от тяжелой ручной работы, держать в руке ледяной стакан, чувствовать зарождение жадного аппетита, сознавать, что через пару часов даже булыжное ложе покажется мягким, глубоким, манящим.

Меня звали в едва оперившееся партнерство на условии двадцати пяти процентов. Но рискованные предприятия, пробивающие себе дорогу, не стоит дробить на слишком много частей. Не хотелось и взваливать на себя ответственность, все время помня, что должен работать, оправдывая ожидания других людей. Гордость не позволяла Гатри и Паласио принять мои услуги как чистую благотворительность, поэтому после определенных взаимных торгов мы достигли согласия, что я возьму расписку на две тысячи, которая будет оплачена в течение шести месяцев. Свой доход они собирались вложить в совершенствование оборудования и отправиться на поиски баржи со сталью, затонувшей на глубине примерно в пятьдесят футов сразу на выходе из фарватера Бока-Гранде.

Я растянулся и задремал, больше не разбирая слов, только смутно улавливая сквозь музыку гул голосов, возбужденно обсуждавших проекты и планы.

– Разве мы в свое время не сделали это за полтора часа? Эй, Трев!

Мейер щелкал мне пальцами.

– Что мы сделали? – переспросил я.

– Переход из Лодердейла в Бимини. Они закончили обсуждать дела. Я слишком хорошо помнил тот переход.

– Чуть меньше полутора часов от морского буя в Лодердейле до первой отметки в канале у Бимини.

– На чем? – уточнил Гатри.

Это был, сообщил я ему, “Бертрам-25”, оснащенный для океанских гонок и до того шустрый, что мне приходилось ежеминутно работать дросселями и штурвалом, чтобы он, поднявшись на гребень волны и летя по воздуху, ровно ложился на воду. Только не рассчитай время, только промахнись, сразу перевернешься.

– К чему такая спешка? – полюбопытствовал Бобби.

– Мы встречали самолет, – сказал Мейер.

И я знал, что он в этот момент тоже вспомнил Хелену Пирсон, очень быструю и поганую спасательную операцию несколько лет назад. Мы оба думали о ней, не имея никакой возможности знать, что она уже два дня мертва, не имея никакой возможности знать, что письмо ее ждет меня в Байя-Мар.

Даже не зная о смерти Хелены, я с волнением думал о ней…

Глава 2

Пять лет назад? Да. В зимний месяц, холодной флоридской зимой, Майк Пирсон с женой Хеленой и двумя дочерьми, двадцати и семнадцати лет, составлявшими его экипаж, пришел в Байя-Мар на собственном симпатичном голландском моторном паруснике “Лайкли леди” из самого Бордо. Жилистый, морщинистый, веснушчатый от загара, разговорчивый мужчина пятидесяти с чем-то лет, явно старше своей стройной пепельной блондинки жены.