С чистого листа

К тому времени Рейне проработал в мастерской уже двадцать два года. Только теперь до него дошло, что устроен-то он был не так хорошо, как воображал. Каждую неделю он получал от хозяина деньги в конверте, а в последние годы — один раз в месяц. В июле, когда мастерская закрывалась, у Рейне был отпуск. Но официально, как выяснилось, он никогда и не работал, потому что старик получал государственную субсидию и имел лицензию только в первые годы. Последние пятнадцать лет Рейне, сам того не зная, работал «по-черному». Туре где-то отмечался, это было ясно, но Рейне никогда бы не подумал, что его собственное положение тоже не отличается солидностью.

Теперь ему было стыдно за собственную глупость. Вне мастерской у него не было знакомых, и он не знал, что зарплату в конверте давно уже никому не дают и люди получают деньги по-другому.

Он походил по мебельным мастерским, но на работу его нигде не взяли, и, после того как он безуспешно обил пороги нескольких государственных учреждений, его решили до срока отправить на пенсию.

Глава 2

Время от времени Рейне заходил в церковь. Однажды летом он, бесцельно бродя по городу, зашел в одну из них и с тех пор стал иногда ходить на службы.

В церкви было очень красиво, там можно было посидеть среди людей; к тому же Рейне нравилась органная музыка. Он обожал величественное звучание органа, обрушивавшего лавину музыки, заставлявшей вздрагивать сидевших на скамьях людей.

К своему безмерному удивлению, он вдруг понял, что знает большую часть хоралов. Наверное, это со школы, они тогда часто пели хоралы. Песнопения запечатлелись в его мозгу не в пример лучше, чем остальная школьная премудрость. Поразительно. Он забыл все — исторические даты, названия рек, слуховых косточек, клеток крови. Все это он когда-то знал, но все эти сведения стерлись в его памяти. Но церковные гимны с их малопонятными старомодными оборотами засели в голове навсегда. «Во имя Божие я начинаю. Приходит агнец искупленья». Были и другие красивые песни: «О, имей я сотню языков! Чтоб вознести хвалу и честь Отцу Божественному, Отцу всего добра». Красиво. Непостижимо. Незабываемо.

Правда, посещения церкви были немного скучны из-за проповедей, и Рейне, решив попробовать что-нибудь новенькое, на этот раз отправился в свободную церковь.

Предстояла вечерняя служба, и прихожан было немного. Рейне неприятно удивила семейная, даже, можно сказать, интимная обстановка. Он предпочитал анонимность больших соборов.

Казалось, все были знакомы. Люди приветствовали друг друга, жали руки, обнимались. Молодой пастор говорил о новых друзьях, которых надо принять с особой сердечностью, и при этом многозначительно посмотрел на Рейне. Смешавшись, тот поспешил в гардероб.

— Вы хотите уйти? — спросила его какая-то девушка.

— Разве служба не закончилась?

— Нет, теперь будет кофе! — ответила девушка, искренне удивившись, что он этого не знает. — Вы же останетесь на кофе?

— Нет, спасибо, я очень спешу, — пробормотал Рейне.

— Но вы придете на следующей неделе?

— Да, да, — скороговоркой выпалил Рейне и быстро зашагал к выходу.

Он прошел мимо прихожан, которые, разбившись на маленькие группки, оживленно переговаривались. Говорили они громко и поминутно смеялись, словно их угостили чем-то крепким, а не Словом Божьим. В церкви пахло свежезаваренным кофе.

У самой двери он остановился, заметив в темном углу рослую полную даму, безуспешно пытавшуюся надеть пальто. Она просунула руку в один рукав, но никак не могла попасть во второй. Она вслепую тыкала рукой, но каждый раз попадала мимо проймы.

Рейне молча смотрел на женщину. Она стонала от натуги и сильно потела. Очевидно, она пришла сюда одна, никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Внутренний голос подсказал Рейне, что надо помочь даме попасть в рукав. Он видел, как это делали другие мужчины — по большей части лакеи в кинофильмах. Сам он ни разу в жизни не помог женщине надеть пальто. И кто знает, может быть, она неправильно его поймет, может быть, она не желает, чтобы ей помогали.

Женщина резко обернулась, и Рейне увидел ее лицо. У нее были светлые кудрявые волосы, стянутые шерстяной полоской, полное лицо раскраснелось от напряжения, а в глазах читались замешательство и стыд, чувства, хорошо знакомые и самому Рейне.

В этот момент женщину увидел пастор и торопливо направился к ней:

— Вы не останетесь на кофе?

В ответ женщина пробурчала что-то невразумительное. Она продолжала сражаться с рукавом, но пастор не делал ни малейшей попытки ей помочь.

В этот миг Рейне решился. Он подошел к толстухе сзади и, словно парус, расправил пальто. Женщина была залита потом, от нее, как от экзотического блюда, исходил острый, пряный и одурманивающий запах. Когда она в сотый раз вытянула назад руку, Рейне ловко поддел ее прорезью рукава. Рука под тканью вздрогнула, как загнанный в ловушку зверь, а женщина удивленно обернулась, чтобы посмотреть, кто ей помог.

— Вы тоже не хотите остаться на кофе?

Рейне произнес вопрос невнятной скороговоркой. Для него было очень важно что-нибудь сказать, чтобы не упускать инициативу, которую он проявил, когда помог женщине надеть пальто.

Женщина плотно сжала губы и отрицательно покачала головой.

— И я хочу уйти. Но ведь кофе можно попить и в другом месте, например в кафе или еще где-нибудь, — продолжал он. — Пойдемте?

Рейне удивлялся самому себе. Такого он не делал и не говорил никогда в жизни. Но по отношению к этой толстухе он чувствовал уверенность и знал, почему именно. Уверенности ему придавали ее беспомощность и уродство. Это не было мужество, но всего лишь уверенность труса. Было абсолютно безопасно спрашивать эту женщину о чем угодно. Если она согласится, они поболтают часок, а потом, едва придя домой, он забудет о ее существовании. Если она откажет, он забудет о ней намного раньше — едва выйдя на улицу. Только поэтому он и задал свой вопрос.

— Почему нет? Пойдемте, — ответила она.

Лицо ее при этом ничего не выражало, и это несколько разочаровало Рейне. Почему она не обрадовалась тому, что представитель противоположного пола пригласил ее в кафе? Наверняка такое происходило не слишком часто.

— Ну, тогда пошли, — решительно произнес он и, открыв дверь, придержал ее перед женщиной.

Выйдя на улицу, они направились в маленькое кафе, где часто бывал Рейне. Оно работало почти круглосуточно и служило местом встречи таксистов и дорожных полицейских. Сильный ветер швырял им в лица большие мокрые снежинки. Рейне сказал что-то нелестное о погоде, но, не желая показаться брюзгой, решил перевести замечание в шутку.

— Но я не жалуюсь. Надо радоваться даже такой погоде.

— Да, — согласилась женщина и кивнула, — этому действительно надо радоваться. — Она произнесла эти слова задумчиво и серьезно. — Надо радоваться любой погоде.

Он внимательно посмотрел на женщину. Она была выше его, и Рейне пришлось задрать голову. Она не понимает шуток? Может быть, она умственно отсталая? Но отступать было поздно, они уже стояли у дверей кафе.

Два столика маленького заведения были уже заняты. За столиком у двери сидели две женщины в полицейской форме. В глубине расположился мужчина, бездомный, судя по грязной, оборванной одежде.

Они остановились в нерешительности, и Рейне показалось, что женщина хочет уйти.

— Что-нибудь не так? — спросил он.

— Нет, ничего, — ответила она.

Лицо ее оставалось бесстрастным, но в светло-голубых глазах явственно промелькнул страх.

Да, это заведение и вправду могло внушить страх, особенно человеку, впервые пришедшему сюда поздним вечером. Освещение было скудным, обстановка — убогой. Алкаш, наркоман, сумасшедший — или кем там еще мог быть сидевший в углу тип с длинными немытыми волосами и с ввалившимися щеками, придававшими его лицу сходство с черепом.

— Может быть, стоит пойти в другое место? Но время позднее, везде уже закрыто, да и погода не очень…