Побег аристократа. Постоялец

— А вы оставались в постели?

Еще одно твердокаменное «да».

— Вы разговаривали?

— Он каждое утро говорит мне «до свиданья».

— И вы не вспомнили, что это был день его рождения?

— Нет.

— Так, вы сказали, он спустился…

— Он позавтракал у себя в кабинете. Это комната, где он никогда не работает, но держится за нее. Там большие готические окна, украшенные витражами. Меблирована в несколько вычурном стиле.

Похоже, она терпеть не могла ни пристрастия мужа к готике, ни витражей. Или мечтала о каком-то ином применении этой комнаты, а он упорствовал, сохраняя ее в качестве кабинета.

— У вас много прислуги?

— Чета привратников, но эту работу в основном исполняет жена. Муж — дворецкий. Еще у нас есть кухарка и горничная. Не говоря о Жозефе, это шофер, но он женат и живет отдельно. Я обычно встаю в девять, но сначала даю Розали указания, что делать в течение дня… Розали моя горничная. Она поступила ко мне на службу еще до моего замужества… Второго замужества.

— Значит, господин Монд — ваш второй муж?

— Первым был Люсьен Гранпре, он четырнадцать лет назад погиб в автомобильной катастрофе. Каждый год для собственного удовольствия участвовал в автопробеге «24 часа Ле Мана».

В общей приемной люди, ожидающие в очереди, ерзая на засаленной скамье, снова и снова передвигались на одно место вперед, а кто-то тем временем робко, едва приоткрыв дверь, выскальзывал наружу.

— Короче говоря, в то утро все шло как обычно?

— Именно. Около половины девятого я услышала, как отъехала машина, отвозившая моего мужа на улицу Монторгёй. Разбирать почту он желал непременно сам, потому и отправлялся в контору так рано. Его сын ушел пятнадцать минут спустя.

— Выходит, у вашего мужа есть сын от первого брака?

— Так же, как у меня. У него еще и дочь, она замужем. Какое-то время эта пара жила с нами, но теперь переехала на набережную Пасси.

— Очень хорошо… Прекрасно… Ваш муж действительно прибыл в свою контору?

— Да.

— К полднику он вернулся домой?

— В это время он почти всегда посещает ресторан у Центрального рынка, это недалеко от его работы.

— Когда вы начали беспокоиться?

— Вечером, около восьми.

— Так что, выходит, с утра 13 января вы его больше не видели?

— Я звонила ему вскоре после трех часов дня, просила послать ко мне Жозефа с машиной, мне надо было съездить за покупками.

— По телефону он говорил с вами нормально?

— Нормально.

— О том, что он намерен вернуться домой попозже, речь не заходила? Он не намекал на возможность какой-нибудь поездки?

— Нет.

— Иными словами, он просто-напросто не явился вечером к ужину? Так?

— Так.

— А в котором часу он покинул улицу Монторгёй?

— Около шести. Мне он об этом не говорил, но я знала: у него была привычка, вместо того чтобы сразу отправляться домой, заходить на улицу Монмартр и выпивать стаканчик портвейна в баре «Сентра».

— В тот вечер он там был?

— Это мне не известно, — с достоинством обронила она.

— Позволительно ли мне осведомиться, мадам, почему вы только сегодня, то есть спустя три дня, решили сообщить нам об исчезновении господина Монда?

— Я все время надеялась, что он вернется.

— У него были в обычае отлучки подобного рода?

— Раньше с ним такого не случалось.

— А чтобы его внезапно вызвали по делам в провинцию — этого тоже не бывало?

— Никогда.

— И тем не менее вы ждали целых три дня?

Не отвечая, она в упор смотрела на него маленькими черными глазами.

— Полагаю, вы сообщили об этом тревожном обстоятельстве его дочери, той, которая, как вы говорили, замужем и живет на набережной Пасси?

— Да она сама только что заявилась ко мне в дом! И повела себя так, что я была вынуждена указать ей на дверь.

— Стало быть, вы не ладите с падчерицей?

— Мы не встречаемся. По крайней мере, последние два года.

— Но ваш муж продолжал видеться с ней?

— Это она приставала, бегала к нему в контору, когда ей нужны были деньги.

— Если я правильно понял, недавно они снова потребовались вашей падчерице, и она отправилась к отцу на улицу Монторгёй, чтобы их попросить. Он ведь ей не отказывал, я полагаю?

— Да.

— Там-то ей и сказали, что господин Монд куда-то пропал.

— Вероятно.

— И она бросилась на улицу Баллю.

— Где рвалась в кабинет, норовила порыться в ящиках.

— Что, по-вашему, она рассчитывала там найти?

Молчание.

— Короче, если предположить, что господин Монд мертв, хотя лично мне это представляется маловероятным…

— Почему?

— …маловероятным. Тем не менее возникает вопрос, оставил ли он завещание. На каких условиях был заключен ваш брак?

— На условиях раздельного владения имуществом. У меня самой есть состояние, собственный дом на авеню Виллье…

— Как ваш пасынок воспринял исчезновение отца?

— Никак. Он на это не отреагировал.

— Он по-прежнему живет на улице Баллю?

— Да.

— Перед своим исчезновением ваш муж отдавал какие-либо распоряжения? Относительно своего бизнеса, к примеру. Нужны ведь, наверное, какие-то оборотные средства, чтобы дело не застопорилось…

— У господина Лориса, кассира, есть право подписи.

— Он проверил состояние банковских счетов? Все как всегда?

— Нет. Это совершенно точно. Тринадцатого января около шести вечера муж посетил банк.

— Разве в этот час он не должен уже закрыться?

— Для обычной публики — да. Но не для него. Клерки работают допоздна. Он вошел через служебный вход. И снял с текущего счета триста тысяч франков — все, что было.

— Таким образом, уже назавтра кассир столкнулся с ошеломляющей проблемой?

— Не назавтра, нет. В тот день не предполагалось значительных операций. Только вчера, когда потребовалось выплатить некоторую сумму, он обнаружил, что средства были изъяты.

— Если я правильно понял, ваш муж исчез, не оставив денег ни на нужды бизнеса, ни вам с детьми на жизнь?

— Не совсем так. Основная доля его состояния, выраженная в акциях и других ценностях, хранится в его банковском сейфе. Так вот: за последнее время оттуда ничего не изымалось, директор меня заверил, что муж даже не заходил туда. Что касается ключа, он по обыкновению хранится дома, в ящичке его письменного стола.

— А доверенность у вас имеется?

— Да.

— Ну, если так… — Он не позволил себе небрежно пожать плечами, но в интонации нечто подобное невзначай проскользнуло.

— Я обратилась в банк. Обещала кассиру передать средства в его распоряжение. Но мне было отказано в доступе к сейфу под тем предлогом, что я, согласно установленному правилу, не могу доказать, что мой супруг жив.

Комиссар облегченно вздохнул, рука сама невольно потянулась к портсигару. Теперь все ясно. Наконец-то.

— Значит, вы хотите, чтобы мы произвели расследование?

В ответ снова — один безмолвный взгляд в упор. Затем дама встала. Изогнув шею, покосилась на свои часики.

Еще мгновение, и она прошествовала через приемную, где тетка в платке, клонясь влево под тяжестью младенца, которого держала на руках, смиренно объясняла, что мужа у нее вот уже пять дней как взяли за драку, а в доме-то ни гроша…

Мадам Монд процокала каблуками по тротуару, испещренному красными отблесками фонаря, висящего над входом в полицейский участок, остановилась, шофер Жозеф распахнул дверцу автомобиля, учтиво придержал, захлопнул, и она назвала ему адрес своего поверенного, с которым рассталась час назад. Теперь он ждал ее снова.

Все то, что она рассказала комиссару, было правдой, да только правда подчас фальшивее любой лжи.

Господин Монд проснулся в семь утра и бесшумно, не позволяя прохладному воздуху проникнуть под одеяло, соскользнул с кровати, где недвижно возлежала его супруга. Он всегда так поступал. Каждое утро притворялся, будто думает, что она спит. Не зажигая лампу у изголовья, огибал широкое ложе в потемках, чуть заметно прочерченных тоненькими полосками света, сочащегося сквозь щелки в ставнях. Со шлепанцами в руках босиком крался к выходу. Однако знал: стоит ему бросить взгляд на подушку и он увидит маленькие черные глаза жены.