Побег Джорджа Блейка

Тюрьма Уормвуд-Скрабс состояла из четырех прямоугольных блоков, где размещались камеры. Между ними находились мастерские, прогулочные дворики; весь этот комплекс окружала шестиметровая стена.

Пройдя в свою конторку, расположенную в угловой башне блока «Г», я усаживался за стол и варил себе кофе.

Благодаря собственным стараниям мне удалось благоустроить это помещение, обставить его хорошей мебелью, повесить занавески, постелить ковер, установить газовую плитку, на которой можно было приготовить что-нибудь в дополнение к скудному тюремному рациону.

Я не курил и мог полностью тратить всю свою зарплату в 8 шиллингов на питание.

По звонку, повинуясь зычному «На выход!» надзирателя, заключенные тянулись на работу. В один из таких дней, собрав журналы, я вышел из блока «Г». Вернулся полтора часа спустя — измотанный, но удовлетворенный.

В оставшееся до ленча время решил немного прогуляться.

Последние несколько месяцев во время таких ежедневных прогулок я больше всего общался с человеком, к которому испытывал большую симпатию. В мае 1961 года он был осужден за шпионаж в пользу русских и приговорен к 42 годам тюремного заключения. Он служил в британском МИДе и совершал свои противоправные деяния, будучи агентом Секретной службы Великобритании в Берлине. Звали его Джордж Блейк.

Мы сблизились четыре года назад, встретившись на вечерних курсах по английской литературе, организованных в тюрьме Лондонским университетом. Несмотря на самый длительный срок, к которому когда-либо приговаривал английский суд, Блейк «тянул лямку» достойнее других моих знакомых здесь. В тюрьме была масса людей, приговоренных к каким-то пустячным шести месяцам, которые хотели, чтобы весь мир сочувствовал их страданиям. Не таков был Блейк. Я вообще заметил, что это отличало поведение тех, кто был образован и хорошо воспитан, в то время как большинство других скулили и жаловались.

Даже принимая во внимание зачеты и возможное сокращение срока за хорошее поведение, в самом лучшем случае Блейку пришлось бы отсидеть 28 лет. В момент вынесения приговора ему было 38 лет, это означало, что он мог выйти на свободу не раньше чем в 66 лет.

Как бы ни были тяжки его переживания в ночной тиши одиночной камеры, каким бы безысходным ни представлялось ему будущее, ничего нельзя было прочитать на его лице. Он ни у кого не просил помощи, а даже наоборот, другие узники искали у него утешения и часто плакались ему в жилетку. Я всегда с удивлением и восхищением глядел на этого человека, не имевшего проблеска надежды, который помогал советом и утешал двадцатилетних парней.

Блейк изучал арабскую литературу, и пару месяцев тому назад ему разрешили два раза в неделю заниматься в своей камере вместо работы в мастерской по изготовлению почтовых сумок.

Я запер конторку, спустился на первый этаж и стал прохаживаться взад-вперед по залу. В столовую потянулись заключенные, в основном «красные повязки», за которыми во время работы не присматривал надзиратель.

Камера Блейка под номером 8 располагалась на первом этаже, где было удобнее постоянно вести за ним наблюдение. Он представлял собой уникальное явление, будучи единственным заключенным в блоке «Г», которого не разрешалось сопровождать «голубым повязкам»: куда бы он ни выходил за пределы блока, его обязательно сопровождал надзиратель.

Пройдя по всему залу, я повернул назад и увидел Блейка, выходящего из своей камеры. Его руки были сжаты за спиной, голова опущена, на лице выражение глубокой сосредоточенности. Никогда раньше я не видел его таким. Обыкновенно он проходил по залу с высоко поднятой головой, широко улыбаясь.

Подойдя ко мне, он внезапно вскинул голову, посмотрел мне прямо в лицо, нахмурился и без всяких предисловий произнес:

— Мистер Бёрк, я хотел бы обсудить с вами очень важный вопрос.

Он не называл меня «мистером Бёрком» уже несколько лет, с тех пор как мы стали друзьями.

— Какой именно? — спросил я.

— Хочу сделать тебе предложение, — сказал он, по-прежнему держа руки за спиной и уставясь в пол. — Но сначала — два предварительных замечания. Прежде всего у меня нет капиталов, хотя сама моя персона имеет весьма внушительную денежную стоимость. Можно, например, написать о моем деле. Такая книга будет наверняка пользоваться большим спросом. Разумеешь?

— Да.

— И вот еще что: если ты откажешься принять мое предложение, я все пойму правильно, не буду думать о тебе хуже. Не принимай решения сразу, а подумай пару дней. Надеюсь, я выразил свою мысль достаточно ясно?

— Да, — отвечаю, — я все понял.

Мы молча прошли еще немного.

— Видишь ли, я уже отсидел в тюрьме больше четырех лет. Сначала срок казался мне не вполне реальным, я надеялся на какой-то выход, например на обмен с русскими или что-то в этом роде. Но сейчас все больше сознаю, что надеяться не на что. Поэтому пришел к выводу, что выбираться отсюда надо своими средствами, чего бы это ни стоило. Я прошу тебя, Шон, помочь мне бежать.

Я ничего не ответил — слишком удивило и озадачило меня услышанное. До этого ничего не предвещало такого оборота дела, в течение долгих лет на его улыбающемся лице не мелькало ни малейшего намека на такие мысли.

Я резко остановился и повернулся к нему.

— Джордж, — сказал я, — мне не требуется время на раздумья.

— Да? — В его лице появилась настороженность. — Что же ты решил?

— Я согласен.

Он просветлел.

— Правда, у меня есть одно условие, — сказал я.

— Какое?

— Никогда больше не говори о деньгах!

Всю вторую половину дня я снова и снова прокручивал слова Блейка в своей памяти, понимая, что отныне не смогу думать ни о чем другом. Почему я сразу согласился пойти на этот опасный шаг? И с такой готовностью!

Конечно, мне нравился Блейк. Ему симпатизировали очень многие. Но было ли дело только в этом? В блоке «Г» много хороших парней, но я не уверен, что так же охотно решился бы помочь им. Здесь наверняка сыграла свою роль особая длительность его срока. К тому же он был не простым заключенным, а узником совести.

И все же, чтобы быть до конца честным: я принял предложение Блейка отчасти потому, что видел в предстоящем предприятии возможность насолить властям.

В последующие месяцы мы с Блейком провели много часов, обсуждая наши планы. Их было три: № 1 — побег во время демонстрации фильма в комнате отдыха блока «Г» в 6 часов вечера в субботу; № 2 — резкий бросок к стене, огораживающей тюрьму, на пути в библиотеку в 2 часа дня в субботу; № 3 то же самое, но во время прогулки вместе с другими заключенными на поросшей травой площадке недалеко от тюремной стены в воскресенье вечером. Все три плана предусматривали использование веревочной лестницы, переброшенной с внешней стороны стены.

Мы подсчитали, что для осуществления плана нам понадобится приблизительно 700 фунтов стерлингов, и Блейк решил, что я должен попросить эти деньги у его матери, когда выйду из тюрьмы.