Убить перевертыша

Бауэра он увидел еще из окна вагона: встречал, как договорились. Молча, пожали друг другу руки и пошли к «Фольксвагену» неопределенного желто-коричневого цвета, стоявшему на маленькой площадке перед миниатюрным зданием вокзальчика.

— Как доехал? — запоздало спросил Отто, когда уже садились в машину.

— О, кей!

Семен хотел еще сказать что-нибудь по-английски, чтобы дать понять, что он не кто-нибудь, а птица высокого полета, но вдруг осекся: из узких дверей вокзальчика торопливо вышел полицейский, зашарил глазами по площади, по припаркованным автомобилям. У Семена не было сомнений насчет того, кого он ищет, и потому резко нагнулся, крикнул, забыв про свой английский:

— Ехай, что ли!..

Успокоился, лишь когда притормозили на тихой улочке, вдоль которой разноцветным бордюром поблескивал у тротуара сплошной ряд машин. И обругал себя за пустой психоз: ничего ведь не липло к нему. Вывод был только один: отвык от рисковых дел, забурел на непыльной должности.

— Планы такие… — начал Отто. И спохватился: — Или сначала обед?

— Сначала дело, — важно ответил Семен.

— Тогда сразу на ферму. Это недалеко. — И он вдавил газ так, что «Фольксваген» подпрыгнул, как перекормленный бычок.

Маленький городок уже через несколько минут оказался позади. Узкая, но вполне обихоженная дорога с частыми указателями на обочине, с белыми линиями на асфальте вела через кочковатые луга, там и тут пересеченные проволочными изгородями, за которыми важно расхаживали здоровенные коровы.

— Зачем на ферму-то? — спросил Семен.

— Смотреть телят. Как это у вас говорится: товар лицом.

Семен хохотнул.

— Качество телятины я определяю, когда она называется шницелем.

— Будет и шницель. Там, на ферме. Мы за стол, а телят — на бойню. Как придут рефрижераторы, сразу можно будет грузить и ехать. Или ты хочешь погулять тут?

— Дома нагуляюсь.

— Тогда — вперед!

Не прошло и двадцати минут, как машина, свернув с дороги, подъехала к большому краснокирпичному дому, по российским крестьянским представлениям очень даже безбедному. Над высоким крыльцом крупно выделялась резная надпись — "Sieh regen bringt Segen".

Выйдя из машины, Семен уставился на эту надпись, пытаясь перевести. Буквально получалась несуразица: "Смотри движение приносит благодать". Но, поразмыслив, обрадовался: это же, как будто, специально о них предпринимателях-челноках. И звучит вполне по-современному: "Разъезжай и разбогатеешь".

Скрипнула половинка высокой двери, и на крыльцо вышел мужик в сапогах, грубой куртке и узкополой шляпе — как есть крестьянин, только немецкий. И молодая бабенка выглянула, по — возрасту — хозяйская дочка, оглядела Семена оценивающе, как нового бычка.

— Русский бизнесмен, — представил его Отто.

Поздоровались за руку.

— Фриц.

— Марта.

Ну, конечно, если немцы, то обязательно эти имена. Как у русских Иван да Марья. Семену показалось, что молодуха глянула на него обещающе, даже на миг задержала свою руку в его руке, и он пожалел о своем отказе подзадержаться тут да погулять.

— Привез? — спросил хозяин.

Отто развел руками.

— Как договорились. В точности для откорма очередной партии.

Они пошли к машине, открыли багажник, начали выгружать какие-то коробки. А Марта потянула Семена за рукав.

— Пойдемте, я вам дом покажу.

Отвергать такое приглашение он не мог, да и не хотел. Протискиваясь в открытую половинку двери, Семен ощутил боком подвижное бедро Марты и сказал себе, что будет дураком, если не задержится тут.

Дом был, по представлениям Семена, совсем не крестьянских размеров: коридор, гостиная с мягким диваном и сервантом, две спальни, комнаты для детей, большая умывальная комната со стиральной машиной и всем таким прочим. Наверх вела лестница, и там были еще две комнаты и хозяйственные помещения с широкими полками, уставленными разными банками. И еще была лестница — на чердак, огромный, с белыми дощатыми полами, подбитый под крышей толстым пенопластом.

Чтобы угодить Марте, Семен осматривал дом с таким вниманием, будто собирался свататься к молодой хозяйке. Подумал, не уговорить ли ее прямо тут, наверху, пока там, внизу, решаются хозяйственные дела. Но не успел: позвали.

— Посмотри телят, пока их не увезли на бойню, — сказал Отто.

Захотелось отмахнуться: "Зачем мне телята, когда тут такая телка?" Но пришлось согласиться, важно кивнуть, чтобы не потерять марку делового человека.

Дверь в конце коридора вывела их в хозяйственную пристройку, расположенную под той же крышей. В оборудованных поилками стойлах взбрыкивали и взмыкивали десятки телят, крупных, гладких, упитанных.

— Вот они — твои ненаглядные. Как?

— Да по мне хоть… — Семен спохватился, что такое ново-русское наплевательство подмочит его имидж, и с важным видом задал деловой вопрос: — А чего у них уши рваные?

— В ушах были жетоны. Для учета. Перед бойней их сняли…

Отто вдруг поднял голову и насторожился: из-за стен телятника послышались чьи-то голоса, громкие, требовательные. Почти сразу же чмокнула открываемая дверь, и в проеме показалось белое от испуга лицо хозяина.

— Полиция!

Отто кинулся к двери, но навстречу ему, оттеснив в глубь телятника, решительно шагнули двое здоровенных парней. Были они отнюдь не полицейского вида — в джинсах и легких рубашонках с короткими рукавами. И оба они почему-то сразу заинтересовались Семеном.

— Документы, пожалуйста, — вежливо, почти ласково спросил тот, что был в синей безрукавке, протягивая длинную волосатую руку.

— А вы кто? — поинтересовался Семен.

— Эксперт. Экология.

Семен по привычке заартачился:

— А что такое?.. — И осекся, увидев в дверях подлинного полицейского, в форме. Сразу сменил тон, сообразив, что залупаться — себе дороже.

— Я здесь проездом. По делам бизнеса, — сказал он, доставая паспорт и заодно все прочие бумаги, какие у него имелись.

— Приехали покупать мясо?

— Да, а что?

— А то, что этим мясом торговать нельзя.

— Почему?

— Потому что это, — он повел волосатой рукой, охватывая весь телятник, — подлежит уничтожению.

Семен умел соображать быстро и точно. Он поглядел на телят, бодрых и на вид вполне здоровых, повернулся к Отто Бауэру, разжигая себя злобой: "Ну, сука, дефектных хотел сбагрить!" Отто ковырял носком ботинка бетон пола и ни на кого не глядел.

— У телят рваные уши. Знаете почему?

— Знаю. Жетоны были. Учет. Перед отправкой телят на бойню жетоны сняли. А что?

— Учет — это точно. Учет телят, которых нельзя отправлять на бойню.

— Почему нельзя?

— Незнание этого вас отчасти оправдывает. Но усугубляет вину тех, кто собирался продать вам телят.

— Объясните, пожалуйста, — деловито спросил Семен.

— Объясняться будем в полицейском участке.

Беспокойства у Семена не было. Он даже радовался: за товар еще не расплатился, деньги остались при нем. А мясо возьмет у другого перекупщика. Поедет в Хамм, на самую крупную в этих местах бойню, и сторгуется. Такого тут не бывает, чтобы при живом покупателе не нашлось продавца.

Во дворе стоял полицейский «Мерседес» с открытым багажником, и Фриц укладывал в него коробки, те самые, что привез Отто.

— Что в этих коробках? — спросил синерубашечник.

— Не знаю. Может, конфеты? — усмехнулся Семен.

— Да, конфеты. Для телят. "Экспектомикс кленбутероль". Знакомое название?

— Первый раз слышу. — Семен лыбился в открытую. Ясно было, зачем спрашивает: хочет подловить.

— Хорошо, если так. От этих конфет телята прибавляют в весе по полтора килограмма в сутки.

— Прекрасно.

— Прекрасно?! — Синерубашечник удивленно посмотрел на Семена и открыл дверцу: — Садитесь в машину.

Никакой вины за собой Семен не чувствовал и потому не отказывал себе в удовольствии любоваться пейзажами. Правда пейзажи эти он видел не далее как час назад, но смотреть на них все равно нравилось. От аккуратности домиков, разлинеенности дорог и полей, стабильности, разлитой, казалось, в самом воздухе, приходила уверенность, что и у него в конце концов все образуется.