Зверское убийство. Тайна Люка Эббота

— Да, понимаю. — Пэдди сделал пометку в блокноте, а Люк откинулся в кресле.

Он обвел офис взглядом. Офис был хорошо меблирован. Управляющий, толстый, лоснящийся мужчина по имени Граймс, увлекался, по всей видимости, военной историей — по крайней мере, историей своей собственной службы, поскольку стены офиса были увешаны фотографиями его армейской жизни, тщательно оправленными в рамочки. Группы военных в форме, располагавшиеся перед различными артиллерийскими установками, должны были удостоверить, каких успехов достиг доблестный воин. На книжных полках и на столе располагались также некоторые семейные фотографии, но в незначительном количестве.

Граймс поймал взгляд Люка и улыбнулся.

— Во время войны я служил в подразделении военных фотографов, — гордо пояснил он.

— Это заметно, — ответил Люк.

Он также уловил, что Граймсу хочется продолжить эту тему, и поспешил перейти к следующему вопросу. У него не было времени и желания выслушивать воспоминания мистера Граймса на тему «Как я воевал».

— У миссис Томпкинс были близкие друзья среди штата уборщиц?

— О, ее очень все любили, вы можете быть уверены в этом, инспектор. У Берил всегда находилось доброе слово для каждого. Но самой близкой подругой ее была одна из этих женщин, Хильда Стэнвик. Желаете взять ее адрес?

Они поблагодарили управляющего и записали адрес. Позвонив, чтобы убедиться, что женщина дома, они поехали к Вудбери, маленькой деревушке, что находилась в полумиле от фабрики, вниз по склону.

— Ты ведь местный житель? — спросил Пэдди, когда они подъезжали к деревне.

— Я из самого Вичфорда, — ответил Люк. — Но прошло много времени с тех пор, как я там был в последний раз. И столько изменилось… — Он помолчал. — Бог мой, восемнадцать лет! Трудно поверить.

— За эти годы с тобой произошло много изменений, — говорил Пэдди, руководствуясь в пути весьма смутными пояснениями управляющего кадрами. — Университет, женитьба, рождение мальчиков, переход на работу в полицию… а также все, чему я научил тебя.

— И в этом более правды, чем ты полагаешь, — улыбнулся Люк. — Говорят, в одну реку нельзя войти дважды, и я думаю, это правда. Люк Эббот, исполненный высоких надежд, покинувший Вичфорд много лет назад, — это не я.

— Конечно нет, — согласился Пэдди. — Ты — прожженный циник, старый битый полицейский, сломленный силами зла, раздражительный и…

— Заткнись, — дружески попросил Люк. — Я вовсе не раздражителен и не сломлен. Всего лишь только потертый кое-где. — Он взглянул на крыши домов Вудбери. — А это местечко вовсе не изменилось. Оно всегда было недоступно туристам. Вичфорд брал на себя и все уличное движение, и выкачивал все деньги. Мне всегда хотелось привезти сюда Мэргарэт, но с тех пор, как родились наши близнецы, для нас двоих не оставалось времени. — Его лицо стало серьезным: он вспомнил, что за много лет было всего несколько моментов, когда они с женой могли побыть наедине, разговаривая, понимая друг друга. Самые близкие отношения были у них тогда, когда жена мужественно боролась с раком — но, в конце концов, потерпела в этой борьбе поражение. Когда же он сам сможет преодолеть боль, что до сих пор гнетет его после ее смерти, — ту боль, что он испытывает каждый раз, когда вспоминает ее, глядя в глаза своих мальчишек?

Пэдди узнал эту боль в глазах Люка и, желая отвлечь его, спросил:

— Не этот ли дом?

— Полагаю, что так, — ответил Люк, разглядывая ряд коттеджей с террасками. — Номер двадцать должен быть в конце улицы.

Миссис Стэнвик оказалась непрерывно курящей, грузной женщиной. Глаза ее были красны, что могло бы быть следствием неумеренного курения, однако инспектор думал иначе. Ее парадная комната была загромождена мебелью, что поражало и раздражало глаза. Обилие полировки — и сама она, туго затянутая в цветастое платье, это тоже интуитивно отметил Люк.

— Бедняжка Берил. — Миссис Стэнвик изысканно приложила к лицу накрахмаленный белоснежный платок, на котором все еще виднелись следы ценника возле вышитого уголка. У камина он заметил груду рваной и мятой ткани в мусорном ведре. — Ах, если бы только не мои вены.

— Простите? — не понял Пэдди, внезапно выведенный из задумчивости.

— Вены измучили меня. — Миссис Стэнвик вытянула раздутую, с узловатыми венами ногу. — Особенно в последнюю ночь, поэтому я и не вышла на работу. Мы с Берил всегда ходили вместе с работы на предпоследний автобус: он прибывает точно по расписанию, как часы. Я обычно несла фонарь; без него там не обойтись, а Берил отодвигала в сторону кусты, потому что я панически боюсь пауков и прочей гадости. Не понимаю, почему она пошла там одна — ей бы нужно идти окружной дорогой. У нее был с собой фонарь?

— Мы его не нашли, — проговорил Пэдди, делая пометку в блокноте.

— Нет? Это странно. На той тропе запросто можно сломать ногу. Не на той тропе, что проложена толпой, я имею в виду, а той, что идет через поле. Может быть, она пошла с кем-то еще. Может быть, это был мужчина — вот он и воспользовался ситуацией. — Ее глаза закатились в ужасе от этой мысли.

— Она была в дружеских отношениях с кем-то из мужчин с фабрики?

— Берил? Нет, что вы. Нет, нет. Берил — не та женщина, что допускает такие отношения. В любом случае мы с нею не бывали на фабрике долго. Мы убирали лаборатории и кабинеты. Мистер Граймс, управляющий, давал нам кабинеты из-за моих вен и из-за больной спины Берил: он говорил, эта работа полегче. Конечно, полегче: не вымывать эти проклятые химикаты в цехах и прочее…

— А кто занимался уборкой цехов?

— Другие девушки. Большинство из них — молодые. Им нет дела, что эта работа — грязная, лишь бы не так много возиться, как с кабинетами. Мы с Берил с ними не слишком общались. Наверное, она решила пойти без фонаря, совсем одна. Я виню себя в ее смерти. Она полагалась на меня, а я подвела ее, и вот теперь… теперь… — И слезы полились из глаз миссис Стэнвик. Новый платок превратился в комок, и миссис Стэнвик беспомощно рылась в карманах в поисках какого-нибудь кусочка ткани. — Простите. Я так переживаю ее смерть. Она была очень, очень милой женщиной. — Миссис Стэнвик глубоко вздохнула. — Теперь я буду одна проходить по этой дороге и каждый раз думать о Берил, как она там лежала… одна…

Они, наконец, покинули грузно трясущуюся от горя миссис Стэнвик, заверив ее на прощание, что в жизни никогда нельзя предусмотреть все до последнего — и что поэтому ей не стоит себя винить: никто бы не смог предположить такого исхода.

Типично женская идиотская логика, ворчал про себя Пэдди: идти одной сквозь темноту, лишь бы сэкономить шаг-другой. Но затем он вспомнил про вены миссис Стэнвик и устыдился.

Жребий полицейского — не единственно несчастный, в особенности там, где дело касается ходьбы и ног.

Миссис Стэнвик рассказала им о двух других работах Берил Томпкинс, где она также прибиралась: для миссис Дайсон в городе — престарелой одинокой леди, и для мистера Пелмера, химика. Последнюю работу она выполняла на двоих с миссис Тиг, поочередно во второй половине дня. Эта миссис Тиг была одной из «других девушек», как выразилась миссис Стэнвик, что работали на фабрике в цехах. Девушка эта была постарше, чем миссис Томпкинс и миссис Стэнвик. Она также выполняла самую грязную уборку у аптекаря. (Как поведала им миссис Стэнвик, «Берил убирала лабораторные столы и штативы: она умела работать аккуратно, не то что некоторые».)

Разговор с потрясенным горем мужем миссис Томпкинс подтвердил добросердечность и утонченность натуры миссис Томпкинс. Мистер Томпкинс, грузный и медлительный мужчина, очень сокрушался по поводу того, что не пошел на фабрику в тот вечер встречать жену. Он уже было собрался, когда она позвонила с работы, чтобы сказать, что Хильда Стэнвик не вышла; еще жена сказала, что не следует ее встречать, поскольку кто-то должен остаться дома присмотреть за детьми. В этой семье было не принято оставлять детей одних. Дети, мальчик — четырнадцати лет и девочка — двенадцати, сидели на софе, потрясенные горем, с широко раскрытыми глазами. Их одежда, хотя и сильно поношенная, была чистой и опрятной, как и сам дом. И везде в этом доме, куда бы ни падал взгляд, были признаки любви и заботы. А теперь здесь царило жестокое опустошение. Очевидно, миссис Томпкинс всецело была главой семьи, ее душой, а теперь, когда ее не стало, вся семья была подавлена и потрясена.