Смертоносная чаша

же лицо…

– Перестаньте! – резко перебил я его. – Сейчас мы поедем в прокуратуру. Там это дело быстрее прояснится.

– Но зачем?.. Зачем в прокуратуру? – заикаясь, выдавил он. – Я уже старый человек. Я не хочу в тюрьму. Пожалуйста, я не хочу… Оставьте меня в покое… Я умоляю…

– Странно, призраков вы не боитесь. Спокойненько прогуливаетесь по темному зданию среди привидений. А тюрьмы вдруг испугались.

– Призраки не сажают в тюрьму, – ответил он, пятясь. – Поймите, я старый, больной человек…

Неожиданно этот старый, больной человек, начисто забыв про свою старость и все болезни, как рысь, ловко и проворно подскочил к выключателю – свет в одно мгновение погас.

Я ринулся за ним, натыкаясь на стулья, столы, вазоны и крича на ходу во весь голос:

– Варфоломеев! Вернитесь! Постойте! Не делайте этого! Вы не должны уходить! Вам же будет хуже…

Но мои крики остались без ответа. Он проработал в «КОСА» гораздо больше, чем я в ней проел и пропил. Наверняка знал каждый уголок в клубе, поэтому, пока я нащупал выключатель и пока вспыхнул свет, резанув до слез мои глаза, ни в зале, ни в коридоре уже никого не было. Я выскочил на улицу и вновь напоролся на поток яркого света. Но это горели фары милицейской машины, освещавшие лежащую в зарослях фигуру маленького человека. Варфоломеев лежал, распластав по высохшей траве тонкие руки. Его лицо казалось беспомощным, почти детским, и в застывших навеки, широко раскрытых глазах прочитывалась боль.

Я машинально закрыл лицо руками. Еще одна смерть. И вновь я оказался рядом, вновь ничем не сумев помочь…

Не скажу, что испытывал большую симпатию к швейцару, но я не хотел мириться с тем, что человек может умереть просто так. Это для меня оставалось невыносимой болью, почти пыткой. Я знал, что вот так просто, в любую минуту могу умереть и я. Наверное, я и не очень полезный для общества человек, и вообще не очень нужный. Но в любом случае я человек, которого родила Земля, а смерть может принести только небо. Иная смерть – это неправда. Это несправедливость. Это преступление. Я знал, что за сегодняшний долгий-предолгий день я совершил массу непростительных ошибок. И последняя из них оказалась самой чудовищной, но совершил я ее потому, что живого человека хотел защитить от незаслуженного наказания. Я не мог знать, что передо мной – уже помеченный смертью человек. И если бы я это понял, возможно, вел себя иначе. Но как бы я себя вел? Как?

Мы часто говорим людям то, что не обязательно говорить, и это приводит к печальному результату. Мы не думаем о последствиях и не можем думать, потому что мы живые, и наши чувства живые, и наш разум – живой. Я не могу нести ответственность за смерть еще одного человека. Но я несу ответственность за себя, за свои слова. И поэтому я виновен.

…Труп уже увезла «скорая помощь». Хотя в скорой помощи Варфоломеев уже не нуждался. А мы с Вано неслись в милицейской машине, и он пытался поймать мой взгляд, а я пытался послать своего товарища к черту. Я устал.

– Не вини себя, Ник. –