Испытай себя

Мэкки замолчала, на губах ее играла улыбка.

— А что потом?

— Сезон скачек закончился, и мы начали планировать наше бракосочетание... Даже не знаю, как сказать... Может быть, мы надоели друг другу. Не помню, когда я осознала, что все это ошибка. Нолан сделался раздражительным. Вспышки гнева, какая-то злость. И вот в один прекрасный день я сказала: «Ничего у нас не получится», он согласился: «Именно так». Мы обнялись напоследок, выдавили по слезе, и я вернула ему кольцо.

— Вам повезло, — заключил я.

— Да, а что вы под этим подразумеваете?

— Выбрались из этой помолвки без драчливого супружества и омерзительной процедуры развода.

— Здесь вы правы.

Мы подъехали к усадьбе Тремьена, и Мэкки притормозила у стоянки.

— С тех пор мы не перестали быть друзьями. Перкину это создает определенный дискомфорт. Видите ли, Нолан блестящий и бесстрашный наездник. Перкину до него далеко. Поэтому, когда мы одни, то стараемся избегать разговоров о лошадях. В этом есть смысл, поверьте. Я говорю Перкину, что ему следует быть благодарным Нолану — ведь он отпустил меня и теперь я принадлежу только тебе. Однако эти мои увещевания вряд ли облегчают его душу.

Она вздохнула, отстегнула ремень безопасности и открыла дверцу.

— Послушайте, вы мне нравитесь, но Перкин очень подвержен чувству ревности.

— Постараюсь поменьше обращать на вас внимания, — пообещал я.

На губах ее заиграла откровенная улыбка.

— Оттенок старомодных формальностей никогда не подводил. — Она повернулась, чтобы уйти, но затем вновь обратилась ко мне. — Я пройду через наш вход, вход в нашу половину дома, мою и Перкина. Посмотрю, как он там. Пора ему уже прекратить работать. Не исключено, что мы нагрянем к вам немного выпить. Такое часто случается в это время дня.

— Прекрасно.

Она кивнула и шмыгнула в дверь.

Я же повернулся и пошел на половину Тремьена, причем очутился у входа так быстро, будто в этой усадьбе и родился, а не мерз еще вчера утром на чердаке тетушки моего друга.

В семейной комнате я застал Тремьена, который уже разжег камин и наполнил свой стакан джином с тоником. Блики света от полыхающего огня отражались на его лице — Тремьен бесстрастно выслушивал отчеты о результатах процесса над Ноланом.

— Виновен, но не наказан, — наконец сделал он свое заключение. — Удалось выскользнуть. Не он первый, не он последний.

— Подлежит ли вина безусловному наказанию? — спросил я.

— Этот вопрос касается моих оценок личности вообще?

— Думаю, что да.

— В любом случае на этот вопрос невозможно ответить. Что же до моей оценки этого конкретного дела, то мой ответ таков: «Я не знаю».

Он повернулся и подтолкнул ногой полено глубже в камин:

— Наливайте себе, не стесняйтесь.

— Благодарю. Мэкки сказала мне, что они зайдут.

Тремьен кивнул — он явно в этом не сомневался, и действительно, вскоре, когда я раздумывал, что предпочтительнее — джин или виски (и То и другое я недолюбливал), в дверях центрального входа появились Мэкки и Перкин.

Перкин сразу решил для себя проблему выпивки — он прошествовал на кухню и вернулся со стаканом кока-колы.

— А что вы предпочитаете? — обратилась ко мне Мэкки, доливая тоник в свой стакан с джином.

Моя нерешительность в выборе напитков явно бросалась в глаза.

— Думаю, вино. Желательно красное.

— В конторе должно быть. Тремьен держит его для владельцев лошадей — на тот случай, когда они приходят полюбоваться на свою собственность. Сейчас я принесу.

Не дожидаясь ответа, Мэкки исчезла в дверях и вскоре вернулась с емкостью, по форме напоминающей бутылку из-под бордо, и со внушительных размеров штопором.

— Это пойло вам нравится? — спросил Тремьен, когда я наконец справился с бутылкой шато кирван.

— Очень, — ответил я, наслаждаясь ароматом, источаемым массивной пробкой.

— Фруктовый сок, насколько я понимаю. Если вам нравится эта водичка, то включите ее в наш закупочный список.

— Закупочный список, — пояснила Мэкки, — это лист бумаги, приколотый к пробковой доске в кухне. Кто делает покупки, тот берет его с собой.

Перкин, ссутулившись в кресле, посоветовал мне привыкать к идее самому делать покупки, особенно если я люблю поесть.

— Тремьен иногда берет с собой в супермаркет Гарета, — пояснил он. — Это один вариант. Второй вариант — это Ди-Ди, когда подряд три дня нет молока для кофе. — Он перевел взгляд на Мэкки. — Все это казалось мне вполне нормальным, пока я не женился на такой прекрасной хозяйке.

Перкин, удовлетворенный ответной улыбкой жены, показался мне сегодня более спокойным и приятным, нежели вчера вечером, хотя его недружелюбное отношение ко мне явно не исчезло.

Тремьен спросил сына, как тот относится к решению суда по делу Нолана. В ответ Перкин долго рассматривал свой стакан, будто видел в нем иллюминацию.

— Считаю, — наконец изрек он, — мне приятно, что он не в тюрьме.

После столь длительных размышлений это изречение прозвучало весьма двусмысленно, однако Мэкки отреагировала на него с явным облегчением. Мне даже показалось, что из всех троих только она одна была всерьез обеспокоена судьбой Нолана. Тюремное заключение Нолана явно было нежелательно для отца и сына — всякого замешательства и неуверенности здесь старались избегать.

Я смотрел на них и удивлялся, насколько они одинаковые и в то же время разные. Если отбросить в сторону цвет волос — у Тремьена они поседели, а у Перкина были темно-каштановые — плюс некоторую грузность отца: более мощную шею и массивную фигуру, то во всем остальном оба оставались одного поля ягодой, но за одним существенным исключением: Тремьен источал силу, Перкин — безволие и какую-то аморфность. Там, где Тремьен наступал, Перкин отступал. Тремьен имел дело с живой природой, Перкин — с мертвым деревом.

Неожиданно меня как током ударило: может быть, Тремьен торопится издать свое жизнеописание сейчас из-за Перкина, поскольку боится, что труды его сына станут антикварной ценностью через две сотни лет, а он так и останется забытым. Странная мысль — сильный отец не хочет уступать своему слабому сыну.

Я прекратил свои размышления, поскольку все мои доводы были бездоказательными и явно шли вразрез с моим статусом нанятого биографа.

В комнату ворвался Гарет — он не изменял своей манере жить на ходу — и посмотрел на меня неодобрительно: моя расслабленная поза в кресле ему явно не понравилась, особенно со стаканом вина в руке.

— Вы же обещали... — начал он, но тут же осекся, пожав плечами.

Привычка вести себя достойно в обществе взяла свое.

— Я так н сделаю, — ответил я.

— Неужели прямо сейчас? Я кивнул.

— Прекрасно. Пойдемте, я покажу вам холодильники.

— Оставь его в покое, — вступилась за меня Мэкки. — Дай человеку допить вино.

— Если оп сказал, что умеет готовить, не мешай ему, — с негодованием в голосе бросил Перкин.

— Конечно, — благодушно отозвался я, вставая с кресла, и, взглянув на Тремьена, спросил:

— Нет возражений?

— С моей стороны возражений нет, но с его — могут последовать, — ответил Тремьен.

Перкину явно не понравилось это скупое одобрение.

— Считайте, что вы у себя дома. Отец не даст вас в обиду, — щебетал Гарет, пока мы шли на кухню. — Что вы сделали для него?

— Ничего.

— А что для меня? — шутливо переспросил он и сам же ответил. — Полагаю, тоже ничего. Вам и не требуется что-то делать. У вас все сразу получается. Такой уж вы человек. Холодильники там дальше, в подсобке. Если через нее пройти, то вы очутитесь прямо в гараже.

Он указал на массивную дверь с солидными засовами.

— Я храню там свой велосипед. В подсобке оказалось два холодильника, содержимое обоих изумило меня.

— Этот, — Гарет открыл дверку одного из них, — папа называет пиццехранилищем.

— Или пиццедержателем? — предложил я свой вариант.

— Тоже очень хорошо, — согласился он. Действительно, холодильник был наполовину набит пиццей. Только пицца и ничего другого.