Три суда, или убийство во время бала

Анна Дмитриевна, выслушав мое решение, молча и покорно последовала за Кокориным. Скоро я услыхал стук отъезжающего экипажа.

Я ушел в свою спальню, но едва только успел заснуть, как слуга разбудил меня и доложил, что Кокорин вернулся вместе с Анной Дмитриевной; я оделся и вышел к ним.

— Ефремова не впускает к себе в дом г-жу Боброву. Она узнала о вчерашнем ее признании и не желает ее видеть. Она, кроме того, и слышать не хочет, чтобы у дверей ее дома стояла полиция. Я заезжал к дяде Бобровой, Гамельману, но и там хозяйка отказалась принять нас, говоря, что все комнаты заняты детьми и прислугой.

Я не знал, что делать. Кокорин напомнил, что у меня наверху есть свободная комната, в которой ночевал мой секретарь в том случае, если дела задерживали его при мне до ночи, и которая теперь была пустой.

Отослать Боброву в полицейскую конуру, переполненную пьяными, посаженными туда для вытрезвления, было немыслимо, и мне пришлось остановиться на предложении Кокорина; другого выхода не было.

Комната эта соединялась с приемной витою лестницей; ее прибрали, а сосед мой, бывший свидетелем, прислал горничную.

Анна Дмитриевна сидела все это время на стуле, наклонив голову и не обращая ни малейшего внимания на все происходившее. Кокорин проводил ее наверх вместе с горничной и хотел запереть снаружи дверь на ключ, но замка не было. Тогда он посадил городового на нижних ступенях лестницы и ушел.

Чувствуя сильное утомление, я прилег, одетый, на диван в кабинете и думал о том, какие в самом деле могли быть доказательства виновности Бобровой, если бы она не призналась, и какие данные могли бы подтвердить это признание, в случае сомнения и достоверности его.

Я решил, что если Ичалов, не зная показаний Анны Дмитриевны, на следующий день передаст о подробностях убийства согласно с ее словами, то уже и этих двух допросов будет достаточно для доказательства несомненности самого факта. С такими мыслями я закрыл глаза и скоро, кажется, заснул.

Вдруг — слышу шаги в приемной. Что-то скрипнуло; вижу — дверь в мой кабинет растворилась и из нее показалась чья-то голова. Лунный свет, ударявший в окна, осветил женскую фигуру; я вглядываюсь — это Анна Дмитриевна. Она постояла несколько мгновений посреди комнаты, осматривая свою белую одежду, потом подошла нерешительными шагами и села на диване подле меня.

Можно себе представить мое удивление. Сердце мое сильно билось; я поднялся и не совсем ровным голосом сказал ей:

— Анна Дмитриевна, зачем вы здесь? Каким образом вас пропустил сторож? С каким намерением вы пришли сюда?

— Я пришла просить вас освободить меня, — проговорила она, пристально глядя мне в глаза. — Там все заснули, и я пробралась сюда, никем не замеченною. Я не ожидала вас здесь встретить. Я хотела только взять мое показание. Если бы я его нашла, я вышла бы на улицу, прибежала к брату и с ним уехала. Там наверху мне все казалось, что подле меня Елена Русланова. Мне слышался ее голос. Она стонала и звала меня по имени. Я пробовала ходить по комнате и как будто успокаивалась, но лишь только я ложилась — опять ее голос. Мне надо бежать… Отоприте мне двери, пустите меня. Посмотрите: я молода, мне жить хочется! Неужели я теперь же должна хоронить себя навеки? Отпустите меня. Еще есть время. На улице темно, все спят, к уйду, никем не замеченная. Неужели вам не жаль меня?

Она пристально смотрела мне в лицо и, казалось, наклонялась ко мне. Голос ее дрожал, движения становились несмелозастенчивы; тихо, точно крадучись, она овладела моей рукой и заговорила полушепотом:

— Отпустите меня… Что вам за прибыль в лишней женщине на скамье подсудимых? Хотите… я решусь на все… Слышите? Я молода и красива…

Она сжимала мою руку…

— Мне страшно одной, — продолжала она шепотом. — Я не уйду от вас… Луна заходит… Сейчас будет темно…

Надо было все присутствие духа, чтобы выдержать эту сцену. Я говорил ей, чтобы она уходила, что просьбы ее напрасны; я старался высвободить свою руку из ее руки. Она вдруг ее бросила и, точно пристыженная, опустила голову и закрыла лицо руками. Пряди волос нависли на ее лоб, грудь тяжело дышала. Я услышал тихие рыдания, и затем она порывисто бросилась на пол, обхватила мои ноги и сквозь рыдания стала молить меня. Я молчал. Что было мне сказать ей? Я пробовал ее утешить…

— Какой вы безжалостный, бессердечный! — проговорила она более твердым голосом. — Неужели ничем нельзя вас тронуть? Она взглянула на меня и тихо сказала: — Ничем, ничем. — Потом медленно поднялась и глубоко вздохнула.

— Успокойтесь, Анна Дмитриевна.

— Успокойтесь! Какие глупые слова вы говорите! Вы заучили их. Успокойтесь!? Не смерть, а тысячи смертей ожидают меня, а вы говорите — успокойтесь!… Разве это возможно?..

Я вывел ее в приемную и подвел к лестнице, около которой спал городовой.

— Так-то ты сторожишь арестованных? — сказал я, расталкивая его.

Боброва с укором посмотрела на меня, проговорила что-то злобное и быстро поднялась наверх в свою комнату. На этот раз городовой сел, прислонившись спиной к двери, так что никто не мог выйти, не разбудив его.

II

ДОПРОС ИЧАЛОВА

Был шестой час утра. Уже кое-где слышались голоса прохожих на улице. Я не ложился спать в ожидании скорого прибытия Ичалова.

Ровно в семь часов привели арестанта, которого я принял в своем кабинете.

— Прошу вас рассказать мне, как было дело. Говорите, ничего не упуская и не скрывая ни малейшей подробности. Боброва во всем созналась.

— Если так, то я не имею никакой причины скрывать истину. Действительно, она зарезала Елену Владимировну Русланову; я был этому только свидетель.

— Вы ей подали бритву.

— Нет, неправда: бритва была в кармане у нее самой.

— Откуда же можете вы это знать?

— Я видел с лестницы. Ослепленный любовью, я не мог донести об этом и сам помог ей укрыться от подозрения, унеся с собой диадему и бритву.

— Она сама вам их передала?

— Нет, она их выкинула за окно; я их поднял и унес.

— Потрудитесь рассказать последовательно все происшествие. Каким образом очутились вы на лестнице, и зачем нужно было вам на ней быть?

— Я должен сознаться, что до безумия любил Анну Дмитриевну и вовсе не понимал того, что делаю. Когда я узнал, что она была объявлена невестой Петровского, я был в отчаянии, и потом, когда она объявила, что отказала своему жениху, моему восторгу не было границ. Через несколько дней Петровский стал женихом Руслановой. Я вполне успокоился, получив надежду обратить к себе холодное и недоступное сердце Бобровой. Она, со своей стороны, стала внимательнее к моему ухаживанию и даже обнадеживала меня. Я был на седьмом небе, бросил все свои занятия и думал только о ней.

— Вы полагали, что она сама отказала Петровскому, а не он изменил данному ей слову?

— Так рассказывали другие. Но мне она сама сказала, что брак между ними не состоялся вследствие ее отказа.

— Продолжайте.

— Под влиянием чувства, овладевшего мной, я все видел в ином свете. Вернее будет, если я скажу, что я глядел ее глазами, мыслил ее умом, чувствовал ее сердцем. Я сам себе не принадлежал. Я был ее рабом. Она это поняла ранее, нежели я сам это заметил. Месяца за два до убийства стали ходить по городу слухи, что Русланова объявлена невестой Петровского. Я объяснил себе такой быстрый переход от одной невесты к другой действием оскорбленного самолюбия Петровского. «Ему отказала Боброва, — думал я, — и он хочет показать свое к ней пренебрежение». Это еще более обнадеживало меня стать со временем мужем Бобровой. Записку от Русланова с приглашением на бал на 20-е октября по случаю помолвки его дочери я получил за три дня до бала. Я провел эти дни почти безвыходно в доме одних знакомых, где постоянно была Боброва. Она говорила, что на балу не будет. Ее уговаривали туда ехать, уверяя, что тот бал, где ее не будет, вовсе не бал и что гости все разъедутся. Часу в 12-м утра 20-го октября я ее встретил на бульваре. Она гуляла с двумя своими подругами, и я присоединился к ним. Скоро наша компания увеличилась за счет еще трех молодых людей. Мы долго ходили взад и вперед. Когда я шел рядом с Бобровой, она поторопила меня идти скорее вперед, и мы прибавили шагу. Когда другие от нас отстали, она мне сказала: «Знаете ли вы, что я вас особенно ждала сегодня; я решила, что мне надобно ехать на бал, но это совершенно будет зависеть от вас».