Как загасить звезду

Она заглянула в ящик с бельем, поворошила изящные трусики и кружевные бюстгальтеры, прозрачные топики… «Что это я? — вдруг опомнилась она. — До белья дело не дойдет. Во всяком случае, я этого не планирую… Еще не хватало давать кому ни попадя». И решительно задвинула ящик обратно. Белье, решила она, самое аскетическое — спортивного стиля, без украшательств, на широкой синей сплошной резинке — незачем так уж сильно входить в образ. Зритель не столь утонченный, да и ей не следует слишком увлекаться — это опасно. А вот чулки с кружевной резинкой на силиконе — это то, что нужно. Она присядет на высокую стойку у бара, вытянет длинную обтянутую лайкрой дымчатую ногу на шпильке, край юбки задерется, и покажется гладкая ляжка, перечеркнутая кружевом… Уж она позаботится о том, чтобы мужик не прошел мимо.

С чулок ее воображение заработало и очень скоро нарисовало ей весь необходимый будущий облик — шпильки, чулки на резинке… Кружево должно быть видно — как? Да-да, в прорези юбки. Значит, следующая деталь — юбка с разрезом, короткая или не очень… Лучше даже не очень, а такая, средняя на первый взгляд, штатная, официальная, скромного цвета. Юбка заиграет только тогда, когда она сядет. Зато как заиграет! Сверху… Что сверху? Естественно, блузка с запахом, такая же коварная, двуличная, с подтекстом — на первый взгляд очень строгая, официальная. Но одно небрежное движение плечом и… Ни один козел не сможет отвести глаз от ее V-образного выреза, в котором завиднеется ложбинка между грудями. Все-таки от спортивного белья придется отказаться. Здесь явно напрашивается «вундербра» — валики в лифчике приподнимут груди, выдавливая их из чашечек двумя округлыми пузырями… А вот бижутерия должна быть немножко вульгарная — крупная, с «золотом», избыточная, как у учащейся техникума или у продавщицы овощного ларька. Волосы завить мелким бесом и подобрать сзади — так, чтобы пышная огромная челка падала на брови и на блудливые глаза — уж она позаботится, чтобы они стали блудливые! Она сама удивилась, насколько погрузилась в придумывание образа. Бросила взгляд в висящее рядом зеркало — глаза блестят, щеки зарделись, язычок нетерпеливо протискивается из-за зубов меж сохнущих губ. Кто бы мог подумать, что это так увлекательно — представлять себя шлюхой!

Она сбросила с себя джинсы и майку, осталась в одном белье и с непонятным для себя волнением подошла к зеркалу…

Костов давно понял, что им пора поговорить с Алиной Соховой, но оказалось, что это не такая простая задача. Застать ее по телефону в «Останкино» было практически невозможно — ему постоянно отвечали, что «она в аппаратной», «она на записи», «она на выезде», «она только что была тут», «она в буфете»… Мобильный у Алины был то отключен, то занят. И он, и Надежда не раз оставляли ей свои координаты и передавали через коллег просьбу о встрече. Но тщетно. Алина Сохова на связь с ментами не выходила. После очередного визита к ним в управление Валентины Чугарь, от которой Костов только что по углам уже не начал прятаться, он понял, что разговор с Соховой не просто назрел, а перезрел.

— Надо нам уже поговорить с этой Соховой.

— Я готова, — пожала плечами Надежда, как бы давая понять, что ждала только команды от шефа. — Или вы лично займетесь?

Костов оставил вопрос без ответа.

— Надо как следует продумать тактику беседы. Если она у нас одна из основных подозреваемых, то как бы нам ее не спугнуть. Конечно, девочку двадцати лет переоценивать не стоит — не Мата Хари, в самом деле. Но расслабляться глупо. Если она вовлечена в дело — пусть и не участвовала непосредственно в убийстве, — за ней может стоять кто-то посерьезнее, кто ее инструктирует и ведет.

— Абдулов… — пробормотала Надежда.

— Не исключено. Думаю, пойдем на встречу вместе. Попробуй вызвать ее на откровенность по-вашему, по-женски. Скорее всего она станет отрицать связь с Абдуловым — раз уж он поступает именно так. Весьма вероятно, что они согласовали свои позиции.

— А как мы сможем ее распотрошить? Что у нас против нее есть? — Лексикон Надежды не всегда подходил к случаю и обстановке.

— Зачехли орудия, Надежда, — осадил ее босс. — Мы пока держим Алину Сохову за свидетельницу. Только. А насчет того, что у нас на нее имеется… Давай посмотрим. Роман с Абдуловым — раз.

— Ссора перед убийством — два. Кстати, насчет того, что «не участвовала непосредственно в убийстве». То, что Лосский был еще жив после ссоры с Соховой, мы знаем только со слов Абдулова, — подхватила Надежда.

— Надежда, — укоризненно протянул Костов. — Ты думаешь, Абдулов, если допустить, что они сговорились, предоставил девушке честь столкнуть Лосского с балкона? Не могу поверить, по всем психологическим обстоятельствам не получается. Абдулов — мужик под сорок, босс, звезда, стало быть, по всей видимости, человек с завышенной самооценкой. Поклонницы и политологи ему голову задурили, превознося до небес: он, мол, талантливый, блестящий, независимый, единственный в своем роде. И вдруг трусливо убирает соперника — как? В буквальном смысле слова руками девочки едва со школьной скамьи, к тому же подчиненной, к тому же любовницы, к тому же возлюбленной жертвы… Подставляет ее без жалости. Получается картина низости и полного морального падения. Не вяжется это с самоощущением звезды, что хочешь ты со мной делай. Абдулов себя уважает. И потом, ни один нормальный мужик так не поступит… Скорее уж он сам дело сделает. А Соховой, если это до зарезу необходимо, оставит роль прикрытия… Любой дурак знает, что женщина — самое ненадежное звено в серьезном деле, тем более такая красивая, неопытная и впечатлительная. Ей и голову задурить легче, и выведать что-то ценное, и спровоцировать на разоблачающие действия. Не говоря уж о другом — ее легче соблазнить, перекупить и прочее.

— Не очень-то вы высокого мнения о женщинах, — полезла в бутылку Надежда.

«Ну вот и подтверждение — прав я был. Я ей дело толкую, а она озабочена проблемами более высокого порядка. При чем здесь феминизм? К криминалу он не имеет никакого отношения. Женщины слабее, нервнее, они неосмотрительные, недалекие, и только недоумки привлекают их к планированию преступления — это любому оперу известно. И всем квалифицированным преступникам — да просто всем более или менее вменяемым. И на кого здесь обижаться, когда это реальность? Как можно профессионально работать, когда подчиненные так чувствительны к самым невинным замечаниям и так глухи к общеизвестным истинам?..» — погрузился Костов в размышления. Он искренне, как большинство мужчин, не понимал, чего бабам нужно с этим феминизмом, за что они борются и почему обижаются.

— А с чего вы взяли, что он нормальный? Он самовлюбленный. — Недовольный и агрессивный голос Надежды вернул его к действительности. — Мог, не мог… Чужая душа — потемки. А с чего вы взяли, что он мужик?

— Ну-у-у, — протянул Костов, ты даешь! А кто же он?

— По-моему, он не мужик, а говнюк, — не стала подбирать выражения бесхитростная Надежда.

— Ну ладно, вернемся к нашим баранам. О чем мы говорили? — прервал ее Костов. — О том, чем мы можем надавить на Сохову. Еще есть завещание. Тот факт, что буквально за пару месяцев до убийства Олег Лосский составил завещание исключительно в пользу Алины Соховой, подозрителен. С чего он вообще вдруг решил составить завещание накануне всего лишь двадцатисемилетия? В России это, в общем, не принято. Наших людей не уговоришь на нечто подобное даже в более зрелом возрасте. Они воспринимают это так, будто им предлагается завтра же лечь в могилу. Вот твой Андантинов — он сформулировал свою последнюю волю у нотариуса?

— Не, — мотнула растрепанной головой Надежда. — И не у нотариуса тоже не сформулировал.

— А что же он о тебе не думает? Что ты будешь делать, когда к тебе, молодой вдове, заявятся три его предыдущих жены и все существующие дети и наложат лапу на имущество?

— Было бы на что лапу накладывать… — пробурчала коллега. — И вообще, с чего ты взял, что мне пора к похоронам готовиться?