Хочешь жить - не рыпайся

Когда он передавал мне деньги, у меня создалось ощущение, что он сейчас расплачется. Слезы он сдержал, но не преминул предупредить: «Ради Бога, не потеряйте их где-нибудь».

— Я еще никогда не терял пяти тысяч долларов, — заверил я его.

Домой я приехал поздно, так что мы не успели пожарить мясо и поужинали гамбургерами, которые Сара терпеть не может. Потом мы опять немного поцапались, и в половине одиннадцатого она отправилась на боковую. Как обычно, спорили мы ни о чем.

В восемнадцать минут первого я вновь выглянул в окно.

В большинстве соседних домов все уже спали. Уличный фонарь, стоящий аккурат у моего дома, освещал припаркованные у тротуара машины.

В двадцать одну минуту первого на Четвертой улице, с односторонним движением, показался автомобиль. Ехал он медленно, водитель искал место для парковки. Я подумал, что это «датсан 240Z», японский ответ «порше». На другой стороне улицы, на самой границе светового пятна, отбрасываемого фонарем, водитель заметил прогал между двумя машинами. С трудом втиснул в него «датсан». Открылась левая дверца, кто-то вылез из кабины. Лица в темноте я не видел, но решил, что это Игнатий Олтигби. Автомобили типа «датсан 240Z» создавались как раз для таких, как он.

Серый «фольксваген» проехал мимо моего дома, остановился параллельно «датсану». Олтигби вошел в круг света. В пиджаке спортивного покроя, белой рубашке, темных брюках. В руке он нес «дипломат». Неуверенно огляделся, не зная, какой ему нужен дом. Я включил свет на крыльце. Он направился к моему дому.

Олтигби пересекал мостовую, буквально под фонарем, когда остановился, повернул голову, словно услышал, что его зовут. Шагнул к замершему «фольксвагену», затем отпрыгнул назад. Но опоздал. Первая пуля попала ему в правое плечо, потому что он выронил «дипломат». Вторая — в живот, ибо он согнулся пополам, обхватив его руками. Последовал третий выстрел. Олтигби уже падал, а потому я не разглядел, угодила пуля в шею или голову. Но, так или иначе, она пригвоздила Олтигби к асфальту.

Из «фольксвагена», согнувшись, выскочил человек, поднял с мостовой «дипломат», метнулся обратно в кабину. Заскрежетала коробка передач, взревел двигатель, и «фольксваген» рванул с места, растворившись в ночи до того, как я успел бы выбежать из дома и записать номерные знаки. Чего, по правде говоря, я делать не собирался.

Я постарался вспомнить, как выглядел этот согнувшийся человек. Высокий, низкий, среднего роста? Он мог быть любым. Одет он был в черное: черные брюки, черный свитер, черная шляпа. Что-то черное или темно-синее скрывало его лицо. Согнувшийся человек мог быть женщиной, мужчиной, карликом-переростком. Одно я мог сказать наверняка: стрелял он превосходно. А может, ему просто повезло.

Я не выбежал на улицу. Наоборот, при первом же выстреле нырнул под подоконник, выставив только голову. И поднялся, лишь убедившись, что «фольксваген» не возвращается.

Выстрелы громом прогремели в ночи. В домах начали зажигаться окна. Я вытянул правую руку, чтобы увидеть, что она дрожит.

— Что происходит?

Я повернулся. Сара стояла на лестнице, ведущей на второй этаж, со спящим Мартином Рутефордом Хиллом на руках.

— Кого-то застрелили, — ответил я.

— Человека, которого ты ждал?

— Думаю, да. Положи ребенка в кровать и набери номер девять-один-один.

— Что я им скажу?

— То, что я сказал тебе.

Она кивнула и начала подниматься по ступеням. Остановилась, вновь посмотрела на меня.

— Ты же не собираешься выйти на улицу?

— Я думаю, все кончилось.

— Убедись, что это так.

— Обязательно. Можешь не волноваться.

Я опять посмотрел в окно. Освещенных окон в домах на противоположной стороне прибавилось. Я подошел к входной двери и осторожно приоткрыл ее. Уловил движение на противоположной стороне улицы: сосед столь же осторожно приоткрывал свою дверь.

Глупыш, протиснулся мимо моих ног и выскользнул на крыльцо.

— Иди, иди, сейчас тебя подстрелят, — напутствовал я его.

Он даже не мяукнул в ответ, растворившись в темноте.

Я переступил порог, спустился по семи ступенькам лесенки на крыльцо, прошел по дорожке, обогнул автомобиль и направился к тому месту, где лежал Олтигби. Мертвый. Я знал, что он мертв, потому что только покойник может лежать в такой неудобной позе. Тело освещал уличный фонарь. Внезапно яркое световое пятно появилось на его лице. Открытые глаза Олтигби смотрели в никуда. Я повернулся. Мой сосед, негр, живущий напротив, держал в руке фонарь.

— Святой Боже, — вырвалось у него. — Он мертв, не так ли?

— Мертв. Вы позвонили в полицию?

— Позвонила жена.

— Моя тоже.

Луч фонаря соседа прошелся по телу. Светло-кремовая рубашку Олтигби стала красной. Волосы слиплись от крови.

— Вы его знали? — спросил сосед.

— Думаю, да.

— Его убили перед вашим домом.

— И перед вашим тоже.

— Ага. Мне показалось, что стреляли из ружья.

— Неужели?

— По звуку, из обреза.

— Вы можете отличить выстрел из обычного ружья от выстрела из обреза?

Сосед задумался.

— Да. Я знаю, как звучит выстрел из обреза.

Начали подтягиваться и другие соседи. Миссис Хэтчер прибыла в зеленом фланелевом халате и шлепанцах, с кофейной чашкой в руке. Отпила из нее, увидев тело. На меня пахнуло джином.

— Господи, он мертв? — осведомилась она.

— Мертв, — ответил сосед с фонарем. — Его убили из обреза, — он направил луч фонаря на тело Олтигби.

— Меня сейчас стошнит, — простонала миссис Хэтчер, но все ограничилось тем, что она допила джин.

Мы услышали вой сирены. Патрульная машина вырулила на Четвертую улицу с И-стрит и помчалась к нам в запрещенном для движения направлении. Им не пришлось далеко ехать: опорный пункт Первого полицейского участка располагался за углом на И-стрит. Машина остановилась в визге тормозов, раскрылись дверцы, полицейские выскочили из кабины и проложили путь сквозь толпу. Осветили тело лучами своих фонарей.

Коп постарше взял руководство расследованием на себя. Высокий, с хорошей фигурой, лет двадцати пяти от роду.

— Граждане, давайте отойдем подальше. Видел кто-нибудь, как это произошло?

— Я слышал, — ответил сосед с фонарем, — но не видел.

Высокий полицейский вздохнул.

— Ладно, как вас зовут?

— Генри. Чарлз Генри. Я живу здесь, — он указал на свой дом.

— Хорошо, мистер Генри, так что вы слышали?

— Я слышал выстрелы. По звуку, стреляли из ружья. Точнее, из обреза.

Высокий коп оторвался от записной книжки.

— Откуда вы знаете звук выстрела из обреза?

Генри выглядел так, словно ему хотелось откусить свой язык.

— Телевизор. Я слышал, как они звучат, по телевизору.

Коп вновь уткнулся в записную книжку. Телезнатоки его не интересовали.

— И сколько выстрелов из обреза вы слышали?

— Два, — ответил Генри. — Только два.

— Стреляли три раза, — вмешался кто-то. — Я слышал три выстрела.

— Я тоже, — поддержал его другой сосед.

Я решил, что пора и мне внести свою лепту.

— Стреляли трижды, — безапелляционно заявил я.

— С чего вы так уверены? — спросил коп.

— Я видел, как все случилось.

Глава 12

Я не сказал Дэвиду Синкфилду о пяти тысячах долларов и о тех материалах, которые хотел продать Игнатий Олтигби. Я солгал, сочинив сказочку о том, что прошлым днем мы с Олтигби встретились по моему предложению, пропустили по стаканчику, и он сказал, что он располагает некоторыми сведениями, которые, возможно меня заинтересуют. И мы договорились, что он заедет ко мне по пути в Нью-Йорк, куда он намеревался отбыть той же ночью.

Мы опять сидели в кабинете Синкфилда, который он делил со своим напарником, Джеком Проктером. Кабинет не впечатлял. Другого, собственно, и быть не могло. Обшарпанные столы, жесткие стулья, ядовито-зеленые стены, поцарапанный пол. На доске висели старые плакаты с физиономиями разыскиваемых преступников, за некоторых даже предлагалось вознаграждение. В кабинете воняло. Потом, сигаретным дымом, страхом.