Хочешь жить - не рыпайся

— Как вы познакомились с дочерью сенатора? — спросил я.

— Каролин? Встретил ее на какой-то вечеринке. Я остановился у людей, которые много сделали ради освобождения Биафры. Вы помните Биафру, не так ли?

— Кажется, ее снова называют Восточной Нигерией.

— Да, конечно. Так вот, Каролин активно участвовала в студенческом движении, поддерживающем Биафру, эти люди пригласили ее и мы встретились.

— И начали встречаться?

— Наши отношения переросли в нечто большее.

— Хорошо, — вздохнул я. — Поселились вместе.

Олтигби кивнул.

— На нее произвел впечатление тот факт, что я непосредственно участвовал в борьбе Биафры за независимость.

— А вы участвовали?

— Конечно. Видите ли, я — ибо. [5] Во всяком случае, наполовину ибо. А все ибо очень умные люди.

— Это мне известно.

— Разумеется, в боевых действиях я участвовал недолго. Пока им хватало денег, чтобы оплатить мои услуги. Но платили они отменно.

— Сколько, если не секрет?

— Тысячу в неделю. Разумеется, долларов.

— И за что они платили?

Олтигби усмехнулся.

— Они оплачивали боевые навыки бывшего первого лейтенанта восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии. Именно в этой должности я прослужил с шестьдесят третьего по шестьдесят пятый. И, слава Богу, успел демобилизоваться до Вьетнама.

— А что вы делали, покинув армию?

Олтигби улыбнулся во все тридцать два зуба.

— Меня содержали женщины. Я недурен собой, знаете ли.

— Это я вижу.

— Действительно, ветерану биафрской кампании поначалу жилось очень неплохо. Люди постоянно приглашали меня пожить у них, как в Штатах, так и в Англии. Наверное, точно так же в свое время относились к ветеранам Гражданской войны в Испании. Я стал профессиональным гостем. Так продолжалось до тех пор, пока война в Биафре не забылась, и хозяева не начали мучительно задумываться, а как, собственно, я оказался у них в гостях.

— То есть халява подходила к концу?

Он кивнул.

— Именно так. И встреча с Каролин пришлась как нельзя кстати. Я переехал к ней шесть месяцев тому назад. Ей было на что содержать меня, так что это время мы провели очень весело.

— И каковы теперь ваши планы?

— Я думаю, что отбуду в Лондон. У меня там друзья.

— Вы родились в Лос-Анджелесе, не так ли?

— Мой отец учился в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. В тридцать девятом году студентов из Нигерии можно было пересчитать по пальцам. Я родился в сорок четвертом. Свою мать я ни разу не видел.

— Она умерла?

— Вы спрашиваете, умерла ли она при родах?

— Да.

— Нет, она была стриптизеркой. Мне так сказали. Видите ли, я внебрачный сын. Но, тем не менее, американец.

— Но воспитывались вы в Англии.

— О, да. Отец увез меня туда, как только закончилась война. Я учился там в школе. Не частной, а государственной. Вы понимаете?

— Да, конечно.

— В восемнадцать лет я получил американское гражданство. Можно было подождать до двадцати одного года, но я решил, что самый простой путь — пойти в армию. В посольстве меня приняли с распростертыми объятьями.

— А теперь вы возвращаетесь. В Лондон.

Олтигби допил виски.

— При условии, что получу подъемные.

— Пять тысяч долларов.

— Вот-вот.

— Ладно. Так что вы хотите продать?

Олтигби оглядел бар. Несколько человек сидели за стойкой и никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Он открыл дипломат и достал маленький переносной магнитофон. Вставил штекер, наушник протянул мне. Я прижал его к уху.

— Это лишь малая часть, старина, и, уверяю вас, товар классный и стоит каждого цента из этих пяти тысяч долларов. Короче, будь у меня… — он осекся. — Слушайте.

Олтигби нажал кнопку, наступила тишина, потом зазвонил телефон. Я услышал не сам звонок, а звук, что раздается в трубке, когда кому-то звонишь. Звук этот повторился четыре раза, а затем мужской голос произнес: «Слушаю». Голос показался мне знакомым. Не удивительно: он принадлежал мне.

«Мистер Лукас», — голос Каролин Эймс.

«Да», — мой голос.

«В конторе Френка Сайза мне дали ваш домашний номер.»

«Чем я могу вам помочь?»

Я прослушал еще несколько фраз, пока не убедился, что записан мой разговор с Каролин. Положил наушник на стол, и Олтигби выключил магнитофон.

— Здесь нет ничего из того, что я еще не знаю.

— Естественно. Но у меня есть все материалы, о которых она упомянула в разговоре с вами. Копии.

— Не оригиналы?

— К сожалению, нет. Копии. Магнитофонные пленки и ксерокс.

— И вы знаете, о чем в них речь?

— Разумеется, знаю, и уверен, что стоят эти материалы гораздо больше пяти тысяч долларов.

— Почему же вы продаете их задешево?

— Мне не понравилось, как умерла Каролин. Я слышал, это было ужасно.

— Да, — кивнул я. — Ужасно.

— Она отдала мне эти материалы на хранение. После того, как позвонила вам. И переписала свой разговор с вами. Мы были очень близки, знаете ли.

— И что вы с ними сделали?

— С пленками и ксерокопиями?

— Да.

— Сложил все в этот «дипломат», который спрятал в багажнике моего автомобиля.

— При последней встрече с Каролин?

— Послушайте, я уже все рассказал полиции. В тот день, о котором вы говорите, у меня была деловая встреча. Я ушел около полудня. И более не видел ее.

— Одного я понять не могу. Вы готовы продать эти материалы мне, вернее, Сайзу, за пять тысяч долларов, хотя говорите, что стоят они гораздо больше. Почему?

— То есть, по-вашему, я не похож на человека, который откажется от части прибыли.

— Совершенно верно. Не похожи.

Олтигби вздохнул.

— Возьмите наушник, — попросил он.

Я выполнил его просьбу. Он вновь включил магнитофон, бобина с пленкой начала вращаться. После нескольких секунд тишины мужской голос произнес. «Алло». Как мне показалось, голос Олтигби.

«Мистер Олтигби?» — другой мужской голос. Резкий, с металлическими нотками, словно говорящий пользовался специальным устройством для искажения звука.

«Да».

«Слушайте внимательно. И не думайте, что это шутка. Если вы не хотите, чтобы вас постигла участь Каролин Эймс, принесите все материалы, которые она вам передала, в телефонную будку на углу Висконтин-авеню и Кью-стрит сегодня в полночь. Оставьте их там и уезжайте. Полиции знать о нашем разговоре ни к чему. Повторяю, это не шутка. На карту поставлена ваша жизнь».

Щелчок отбоя, короткие гудки. Я протянул наушник Олтигби, который убрал его вместе с магнитофоном в «дипломат».

— Вы записываете все телефонные разговоры? — осведомился я.

— После смерти Каролин, да.

— Почему?

— По натуре я очень подозрителен, мистер Лукас. Я хочу продать эту информацию, но пока не знаю, кто может быть потенциальным покупателем. Несомненно, она заинтересует кого-то еще, но переговоры могут занять много времени. А вот времени, боюсь, у меня нет.

— Где доказательства того, что последний разговор — не ловкий монтаж.

— Их нет.

— Когда вы собираетесь в Лондон?

— Завтра утром. В восемь утра вылетаю из Нью-Йорка. Туда я доберусь на машине.

Последовала долгая пауза.

— Хорошо, — кивнул я. — Где вы хотите получить деньги?

— У вас дома?

— Согласен. В какое время?

Олтигби улыбнулся.

— Почему бы нам не встретиться в полночь?

— Почему нет?

Глава 11

Игнатий Олтигби вновь опаздывал. Пятнадцать минут первого я мерил шагами гостиную и все поглядывал в окно, выходящее на Четвертую улицу. Компанию мне составлял Глупыш, мой кот. Сара пошла спать.

Френк Сайз добрый час терзал меня вопросами, прежде чем выложил пять тысяч долларов. Сложенных в коробку из-под ботинок, аккуратно перевязанную бечевкой. Тут не обошлось без Мэйбл Синджер, подумал я. Сайзу такое и в голову бы не пришло.